и оглянулся я на дела мои что делали руки мои

Люди напитывают свои сердца в роскоши и в соответствии с этим наставлением Екклесиаста не возбраняют сердцу, чтобы удовлетворялось каждое желание его и радовалось оно в трудах их, и называют это своей долей, поскольку сами пользуются плодами трудов своих, никак — ни пищей, ни добрым словом — не поддерживая нищего.

Источник: На Послание Иакова.

Дидим Слепец (

И оглянулся я на все дела мои, которые сделали руки мои, и на труд, которым трудился я, делая их: и вот, все — суета и томление духа, и нет от них пользы под солнцем

Итак, этот труд следует отвергнуть, ибо он — суета; равным образом, напрасно то, что [сделано руками] большинства людей. К ним же он и себя сопричисляет, поскольку и сам — человек. И сказал, что не слушают того, кто, будучи бедным, обличает богатого, но следует, чтобы тот, кто таковое говорит, изведал все человеческое. Стало быть, тогда учение достигнет своей цели и приведет к добру, когда преподающий его знаком с тем, что отвергает, показывая, что сам пользуется этим правильно.

…Мы можем сказать, что тот, кого освещает Солнце правды, не под Ним, но в Нем пребывает. Ибо сказано: Праведники воссияют, как солнце, в Царстве Отца их (Мф. 13:43), но не «под солнцем». Если же кто-либо, называющий себя христианином и просвещенным истинным светом, Солнцем правды, творит дела человеческие и усердствует в них, каковы ныне многие из нас, — тот под солнцем. Тот, кто в этом смысле под солнцем, ничего замечательного не добивается: если и тысячи примеров выскажет из Писаний, но по ним не поступает, ничего не добьется.

Источник: Комментарии на Екклесиаста.

Лопухин А.П. (1852−1904)

И оглянулся я на все дела мои, которые сделали руки мои, и на труд, которым трудился я, делая их: и вот, все — суета и томление духа, и нет от них пользы под солнцем

Надежда Екклезиаста не сбылась. Радости труда не удовлетворили его стремление к счастью. Он увидел, что нет полного счастья (Ithron) на земле.

Источник

И оглянулся я на дела мои что делали руки мои

Экклезиаст. Прага, 1518

НАЕДИНЕ С ВЕЧНОСТЬЮ

Создание стихотворных переложений библейских книг является старой традицией как в русской, так и в мировой литературе. Это связано, во-первых, с тем, что значительная часть Библии состоит из поэтических разделов и целых стихотворных книг, а во-вторых, — с тем, что Библия поднимает вечные вопросы о человеке и жизни, которые всегда волновали и будут волновать людей. Подобно тому, как искусство — иконопись, пластика, живопись — давало на протяжении веков собственные интерпретации библейских тем, так и литература не могла обойти этих тем. И наконец, Библия была широко распространенной, народной книгой, что обеспечивало парафразам широкий круг читателей.

Поэтика Библии, сложившаяся в контексте древне-восточной культуры, во многом отличалась от античной, классической, и чтобы приблизить ее к западной аудитории, многие латинские и греческие поэты создавали библейские парафразы, используя гекзаметр и другие виды классического стихосложения. Впоследствии возникали новые опыты, отвечающие новым формам поэзии и новым идейным запросам. В России библейские парафразы известны со времен Симеона Полоцкого, а затем Ломоносова.

Несколько слов о самой книге. Экклезиаст — одна из самых поздних частей Ветхого Завета. Псевдонимность книги несомненна. Уже в XVII веке Гуго Гроций указал на особенности языка Экклезиаста, отличающие его от языка времен древнего царя Соломона (X в. до н. э.). В настоящее время большинство ученых относит книгу примерно к 300 году до н. э. В оригинале она называется Кохелет, что можно перевести как «человек, говорящий в собрании», проповедник. Именно так и передал смысл заглавия греческий переводчик, назвавший книгу Экклезиастом (от греч. экклесиа — собрание).

Экклезиаст издавна привлекал внимание писателей и историков, философов и поэтов. Первый его парафраз был создан еще в III веке Григорием Неокесарийским. Книга вызывала удивление не только своей поэтической мощью, но и тем, что в ней царит глубокий пессимизм, резко контрастирующий с содержанием прочих книг Библии. Попытки найти в Экклезиасте влияние эллинистической мысли успеха не имели. Автор ориентирован на общую почти для всего Древнего мира картину Вселенной. Она статична, беспросветна, во всем господствует закон вечного возвращения. Надежда на преобразование бытия, которым проникнута

Библия, в Экклезиасте отсутствует.

Не раз поднимался вопрос, для чего составители Библии включили в нее эту меланхолическую поэму, говорящую о «суете», то есть бесплодности и эфемерности всех человеческих дел? Многие интерпретаторы считают, что Экклезиаст был принят в собрание священных писаний как своего рода контрапункт, как предупреждение, как диалектический момент развития всего библейского мировоззрения. Первоначально это мировоззрение видело в земном благополучии знак небесного благословения. Тем самым почти абсолютизировалась ценность богатства, успеха, продолжения рода в детях и т. д. Но в какой-то момент обнаружилось, что эти ценности отнюдь не абсолютны. Нужно было искать иной духовный смысл человеческого бытия. И в контексте всей Библии Экклезиаст обозначает ту пограничную веху, с которой начались эти поиски. В нем запечатлены и житейская умудренность, и плоды раздумий, и опыт много повидавшего и испытавшего человека; но над всем этим господствует единый настрой и единая мысль: «всё суета». Чтобы смягчить впечатление от столь пессимистической книги, неведомый древний писатель снабдил ее эпилогом, который проникнут уже иным духом.

Источник

Екклесиаст: как в Библии оказалась такая «депрессивная» книга? И почему ее стоит прочесть

Приблизительное время чтения: 12 мин.

Многие исследователи называют эту книгу самой «небиблейской». Действительно, можно понять тех, кто, прочитав ее, спросят: а зачем вообще тогда жить? Но тем не менее это часть Библии, и совсем не случайная. Почему? Давайте разбираться.

Усталость вязкая, беспросветная, один день ничем не отличается от другого, рутина на работе, рутина дома, и кажется, даже церковная жизнь не поднимает дух… Неужели обещанное Христом блаженство недосягаемо?

Книга Екклесиаста удивительно точно передает это гнетущее состояние. Именно в ней звучит известная теперь на весь мир фраза: «Все суета сует и томление духа». Эта книга не только пропитана усталой печалью человека, которого мы бы сегодня назвали успешным, но и дает ответ, в чем причина нашего духовного и психологического выгорания и как вырваться из пожирающей жизнь суеты. Как ни парадоксально, автор Екклесиаста через свой текст, который кажется депрессивным, подводит нас к полноте и счастью, открывающимся в Евангелии.

Самая «небиблейская» книга

Екклесиаст — это точная древнегреческая калька с еврейского «Кохелет», что значит «говорящий в собрании» или «проповедующий». Это одна из самых загадочных и противоречивых книг Ветхого Завета. В ней нет яркого свидетельства веры, чудес или грозных пророчеств. Все сакральное здесь словно выветрено, обнажены лишь человеческое бессилие и усталость.

И оглянулся я на все дела мои, которые сделали руки мои, и на труд, которым трудился я, делая их: и вот, всё — суета и томление духа, и нет от них пользы под солнцем! (2:11)

Не случайно многие исследователи называли эту книгу самой «небиблейской», — настолько ее главный мотив — бессмыс­ленность человеческого бытия, кажется, противоречит духу Священного Писания. Даже само включение Екклесиаста в еврейский библейский канон вызвало напряженный спор раввинистических школ Гиллела и Шамая в I веке после Р. Х. Судьбу книги тогда решило то, что она традиционно приписывалась царю Соломону, чей авторитет для иудеев был непререкаем. Древние христианские экзегеты — Ориген, святитель Василий Великий, святитель Григорий Нисский, блаженный Иероним — также полагали, что это прощальная речь царя Соломона. Однако в современной научной библеистике это вызывает сомнение.

Книгу Екклесиаста, как правило, датируют III веком до Р. Х., временем после окончания Восточного похода Александра Македонского (334–325). Эта военная кампания расшатала прежний политический и социальный миропорядок; античность вступила в диалог с востоком — началась эллинистическая эпоха. Именно это, как утверждают специалисты, и объясняет совершенно нетипичную для Священного Писания тональность Книги Екклесиаста. И особенно — повторяющийся рефрен о вечной цикличности событий, природных явлений и человеческих судеб, столь близкий греческому духу и столь чуждый духу ветхозаветному:

Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: «смотри, вот это новое»; но это было уже в веках, бывших прежде нас (1:9–10).

Однако есть и иная точка зрения, ее придерживался Сергей Аверинцев: «Природные циклы не радуют Кохэлэта * своей регулярностью, но наводят на него скуку своей косностью. “Вечное возвращение”, которое казалось Пифагору возвышенной тайной бытия, здесь оценено как невыносимая и неизбывная бессмыслица. Поэтому скепсис книги Проповедующего в собрании есть именно иудейский, а отнюдь не эллинский скепсис; автор книги мучительно сомневается, а значит, остро нуждается вовсе не в мировой гармонии, а в мировом смысле, он утратил и оплакивает не Божественный космос, а Священную историю».

Важно, что этот текст откликается на глубинный человеческий кризис, к которому приводит девальвация смысла и духовное «выгорание», но даже на глубине отчаяния он вплетается в ветхозаветную реальность. Как справедливо заметил культуролог Михаил Эпштейн: «Если Екклесиаст находится на границе канона, то это его входные врата».

Диалог мысли и тайны

Автор Екклесиаста — человек, который ничего не ищет. Он не взывает к Богу, требуя от Него помощи или ответа. Он успешен, уважаем и мудр. Тем удивительнее, что его уверенность в бессмысленности и тщетности всех человеческих дел настолько тотальна и рациональна, что, кажется, совсем не оставляет места ни вере, ни надежде.

Последовательно взвешивая различные стороны человеческой жизни, автор каждый раз лишь устало отмахивается: все это суета. Переведенное на русский язык как «суета» слово «хавель» имеет и другие значения — «пар, вздох». Это слово употребляется в тексте более 30 раз — настолько емко и точно оно передает основную тональность авторских размышлений. Земное счастье и благополучие, все самые значительные и животрепещущие вопросы человеческого бытия и даже человеческая мудрость —

во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь (1:18)

— все это «хавель»: пар, дуновение, пустое, тщета.

Однако, если внимательно вчитаться, в тексте можно заметить внутреннюю драматургию. В сущности, перед нами разворачивается, как говорил священник Павел Флоренский, «диалог мысли и тайны». И мысль автора здесь совсем не статична и не догматична, она мучается, пульсирует, ходит по кругу, пытается обрести твердую почву, но, не найдя ее, каждый раз остается в молчаливом недоумении перед суетностью мира и своим внутренним нежеланием эту суетность принять.

Это особенно ощущается в его удивительно противоречивых суждениях. То он риторически вопрошает:

Выходит, автор непоследователен? Или он нарочно пытается сбить нас с толку? Некоторые комментаторы полагали: он просто иронизирует, потому что настолько разочаровался в жизни, что смотрит на все с усталой насмешкой.

Однако едва ли Церковь включила бы эту книгу в библейский канон, если бы ее содержанием была обычная, пусть и горькая, ирония. Дело в том, что за внешним скептицизмом и противоречиями открывается совершенно особенное богословие. В пустыне всеобщей тщеты автор ищет оазис евангельского блаженства, словно предчувствуя слова Нагорной проповеди, с которыми Христос обратится к тем, кто желает преодолеть суетность мира и обрести подлинное счастье.

Веселый пессимизм

«Кто не видит суеты мира, тот суетен сам», — писал Паскаль. Екклесиаст не суетен, он эту суетность осознал и над ней поднялся. Он без жалости лишает человека всех иллюзий в этом мире. Да, мы не можем знать, для чего нам суждено трудиться. Да, наше веселье и наше земное довольство — признак нашей глупости. А приобретенное нами знание и вся человеческая мудрость только умножают скорбь. И даже искание правды и справедливости на этой земле не более чем очередная тщета — автор прямо об этом пишет:

Есть и такая суета на земле: праведников постигает то, чего заслуживали бы дела нечестивых, а с нечестивыми бывает то, чего заслуживали бы дела праведников. И сказал я: и это — суета! (8:14).

Все одинаково бессмысленно и ничтожно перед лицом смерти. Однако там, где у Екклесиаста возникают явные противоречия, их напряжение всегда снимается именем Божиим.

Вот лишь несколько примеров:

Итак иди, ешь с весельем хлеб твой, и пей в радости сердца вино твое, когда Бог благоволит к делам твоим (9:7); Как ты не знаешь путей ветра и того, как образуются кости во чреве беременной, так не можешь знать дело Бога, Который делает все (11:5); Наслаждайся жизнью с женою, которую любишь, во все дни суетной жизни твоей, и которую дал тебе Бог под солнцем на все суетные дни твои; потому что это — доля твоя в жизни и в трудах твоих, какими ты трудишься под солнцем (9:9).

Человеку не дано знать судьбу того, что он посеял, не говоря о том, как распорядится его наследием потомство. Но это знает стоящий над всем Бог, и этого достаточно.

«Мы видим, как смыслоотрицание “нет пользы”, — пишет в связи с этим культуролог Михаил Эпштейн, — переходит в жизнеутверждение “нет ничего лучшего, как”. Это вовсе не противоречие, а глубочайшая правда веры как сомнения, как отрицания положительного знания. Человек не знает, для чего ему посланы его труды, но именно поэтому он знает, что ничего другого, ничего лучшего ему не дано. Этим предвосхищается знаменитое “верую, потому что абсурдно”, приписываемое Тертуллиану. Мысль Екклесиаста, как впоследствии мысль Тертуллиана, Дионисия Ареопагита и Сёрена Кьеркегора, движется от абсурда и отчаяния — к надежде, от суеты и томления духа — к вере».

Когда человек, с такой ясностью сознающий тщетность всех своих усилий, полностью принимает волю Божью, рождается, по выражению того же Михаила Эпштейна, «позиция веселого и деятельного пессимизма». Это жизнь — вопреки ее абсолютной бессмысленности — с абсолютным упованием на Бога. Иного человеку не дано.

В этом, если угодно, вся «каноничность» Книги Екклесиаста. Вера безосновательна, подсказывает нам автор. Она питается не формальным исполнением обрядов «по расписанию», а простотой хождения перед Богом — вот лаконичный и при этом бесконечно глубокий призыв к ветхозаветному человеку. И христианское мировидение — такой же радостный и деятельный пессимизм.

Верующий знает: Царство Небесное на земле неосуществимо — в Церковь никогда не войдут все населяющие ее народы, к ней всегда будет прислушиваться меньшинство, а всеобщая справедливость возможна только в утопических грезах. Христианский пессимизм — это трезвый, очищенный от иллюзий взгляд на мир.

Но в то же время он радостный, более того, деятельный, потому что все, что дано человеку в этой жизни, — от Бога, а Его благодать изливается на верующего просто так, помимо его мнимых или действительных заслуг. И значит, христианин не имеет права опускать руки. Он знает, что в суете и мимолетности земного существования всегда присутствует перспектива вечности и подняться над усталостью и рутиной быта, подобно Екклесиасту, можно — если помнить о том, что только в Боге обретаются покой и счастье. Такая вот нехитрая формула.

Все суета сует: как не сойти с ума от этой мысли?

Читаем Екклесиаста вместе с американским священником

Песня Пита Сигера (американский фолк-певец (1919–2014). — Ред.) «Как было — так и будет…» (To Everything There Is a Season) была очень популярна в Америке в 60-е годы. Она стала гимном Peace Movement (движение, которое выступало против войны во Вьетнаме. — Ред.). А после того как в 1965 году ее исполнила рок-группа The Byrds, она стала мировых хитом.

Удивительно, но кроме «turn, turn, turn» («вновь, вновь, вновь») и двух заключительных строк, все остальные слова этой песни прямо позаимствованы из Книги Екклесиаста (3:1–8) — настолько созвучны оказались ее смыслы настроениям того времени:

Всему свое время, и время всякой вещи под небом: время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное; время убивать, и время врачевать; время разрушать, и время строить; время плакать, и время смеяться; время сетовать, и время плясать; время разбрасывать камни, и время собирать камни; время обнимать, и время уклоняться от объятий; время искать, и время терять; время сберегать, и время бросать; время раздирать, и время сшивать; время молчать, и время говорить; время любить, и время ненавидеть; время войне, и время миру.

Эта самоочевидность вообще характерна для Книги Екклесиаста, которая относится к жанру библейских учительных книг. Мудрость, которая в них открывается, не несет в себе ничего сверхъественного. Наоборот, она открывает человеку то, что он и сам должен был бы видеть и понимать, но по каким-то причинам не видит и не понимает.

На первый взгляд кажется, что широко растиражированная фраза Екклесиаста: «Всё — суета сует и томление духа» — это крик отчаяния, вырвавшийся у человека, который абсолютно во всем разочаровался. Но такая интерпретация в корне неверна. Многие евангельские изречения, совершенно чуждые какому бы то ни было пессимизму, пропитаны духом именно этой книги.

Да, наша жизнь наполнена делами и событиями, постоянной тревогой, страхом перед будущим. Но Книга Екклесиаста напоминает нам, что все наши проблемы и тревоги на самом деле не имеют никакой ценности: в тот день, когда мы умрем, в мире все останется прежним. Что же тогда вечно и незыблемо, на что человек может по-настоящему опереться? Тот, кто нашел ответ на этот вопрос, следует истинным путем мудрости, говорит Екклесиаст. И путь этот — в Богочеловеке.

Помните, что Христос ответил на жалобу Марфы, что ее сестра Мария не помогает ей в хлопотах по хозяйству? Марфа! Марфа! ты заботишься и суетишься о многом, а одно только нужно; Мария же избрала благую часть, которая не отнимется у нее (Лк 10:41–42). Работать по дому нужно будет и завтра, и послезавтра, а Христос скоро покинет их, и значит, в этот момент важно только одно — быть с Ним. Разве то, что Он — Сам Богочеловек! — сейчас с ними, не заслоняет собой все остальное, не является уже бесконечным счастьем? И потому Иисус не позволяет Марфе навредить тому, что бесценно и не соизмеримо ни с какими другими земными благами, — душе Марии.

И Книга Екклесиаста — одно большое упражнение, которое учит человека видеть то, что ему по-настоящему необходимо, правильно расставлять приоритеты. Ведь все, что кажется нам важным — работа, здоровье, красота, веселье, власть, — временно и призрачно.

Очень важно впитать эту мысль Екклесиаста, потому что мир, в котором мы живем, пропитан соблазнительными, но глубоко ложными идеями. Современный человек, надменно полагаясь только на свои силы, вообразил, что способен изменить этот мир к лучшему, что технологии и научное знание приближают «светлое» будущее. И хотя во времена Екклесиаста люди вряд ли с таким же воодушевлением относились к науке, им было свойственно такое же высокомерие.

Есть у Екклесиаста одно туманное высказывание, которое проясняется только в контексте Нового Завета:

Всему и всем — одно: одна участь праведнику и нечестивому, доброму и [злому], чистому и нечистому, приносящему жертву и не приносящему жертвы; как добродетельному, так и грешнику; как клянущемуся, так и боящемуся клятвы. Это-то и худо во всем, что делается под солнцем, что одна участь всем, и сердце сынов человеческих исполнено зла, и безумие в сердце их, в жизни их; а после того они отходят к умершим (9:2–3).

Христос говорил, что Бог повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми (Мф 5:45) и что Он благ и к неблагодарным и злым (Лк 6:35). С одной стороны, эти слова лишают надежды тех, кто, совершая добрые дела, думают, что гарантированно получат ровно столько же добра в ответ. С другой стороны, именно потому мы и должны быть добры и великодушны к каждому — даже к злодеям! — что призваны быть совершенными, как Отец Небесный, который повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми. В жизни со Христом именно то, что кажется Екклесиасту «худым», становится путем к обóжению.

И предел всякой мудрости, говорит нам, христианам, ветхозаветный автор, — это смиренная память об этом и исполнение Божьих заповедей исключительно из любви к Нему, а не ради ожидаемой награды. Это и есть хождение перед Богом. А без Него даже самые великие добрые дела — суета и несут человеку лишь уныние и усталость. Перед лицом беспощадной и равнодушной смерти остается только то, что было изначально укоренено в вечном.

А на все, что мы оставим здесь, на земле, Екклесиаст учит смотреть с юмором. Мой любимый отрывок — в самой последней главе его книги — особенно актуален для тех, кто много пишет или читает: А что сверх всего этого, сын мой, того берегись: составлять много книг — конца не будет, и много читать — утомительно для тела (12:12). Каждый раз, когда я читаю эти строки, мне сквозь века улыбается загадочный автор, пожалуй, самой отрезвляющей во всей мировой литературе книги.

Источник

Книга Екклесиаста или Проповедника. Переложение

Послушайте слова Екклесиаста,
что Иерусалимского царя
Давида сыном был. «Все суета, —
сказал Екклесиаст, — все суета,
все суета сует. И человеку
какая польза от его трудов,
которыми он трудится под солнцем?
Проходит род, потом приходит род,
земля, однако, вечно пребывает.
Восходит солнце и заходит солнце
и вновь в то место, где оно восходит
торопится. Идет ли ветер к югу,
и переходит к северу, кружится,
кружится на ходу своем, но снова
вернется ветер на круги своя.
Текут все реки в море, но моря
не переполнятся: к тому же месту,
откуда реки начинают течь,
они вернутся, чтобы течь сначала.
В труде все вещи: человек не может
пересказать всего; и напитаться
не может зреньем око, и не может
себя наполнить слушанием ухо.
Что раньше было, то и позже будет;
что делалось, то делаться продолжит,
и ничего нет нового под солнцем.
Бывает кое-что, о чем твердят:
“Вот новое, смотри”, — но это было
уже в веках, что были прежде нас.
Нет памяти о прежнем, и о том,
что будет дальше, памяти не станет
у тех, которые придут потом.
И я, Екклесиаст, что был царем
Израилевым в Иерусалиме,
тому я предал собственное сердце,
чтоб мудростью своею испытать,
исследовать, что делается здесь,
под небом. Столь тяжелое занятье
дал человеческим сынам Господь,
чтобы они в нем упражнялись. Видел
я все дела, что делаются здесь,
под солнцем, и все это — суета,
томленье духа! И нельзя прямым
кривое сделать, и чего тут нет,
того нельзя считать. И говорил
с моим я сердцем так: “Я стал велик
и мудрости обрел я больше всех,
кто прежде был над Иерусалимом”, —
и сердце у меня видало много
и мудрости, и знания. Тогда
тому я предал собственное сердце,
чтобы познать и мудрость, и познать
безумие и глупость: и узнал,
что все это — томленье духа, ибо
во многой мудрости печали много;
кто множит знанья, умножает скорбь.

Сказал я в сердце собственном: “Давай
тебя весельем испытаю я”.
И это — суета! О смехе я
заметил: “Это — глупость!” О веселье:
“Что делает оно?” И вздумал в сердце
моем я тело услаждать вином
и, между тем как сердце у меня
руководилось мудростью, держаться
и глупости, доколе не увижу,
что нужно человеческим сынам,
что хорошо для них и что они
должны бы делать в краткие дни жизни
своей под небом. И дела большие
предпринял я: себе построил домы
и виноградники себе разбил,
устроил для себя сады и рощи
и насадил в них всякие деревья
плодовые; и сделал водоемы
для орошения садов и рощ,
в которых дерева произрастают;
слуг и служанок приобрел себе,
и домочадцы были у меня;
и крупного и мелкого скота
имел гораздо больше я, чем те,
кто предо мной был в Иерусалиме;
себе и золота, и серебра,
и драгоценностей от всех царей
и областей собрал я; и завел
себе певцов с певицами, припас
усладу человеческих сынов —
орудья музыкальные без счета.
И сделался великим и богатым
гораздо больше я, чем те, кто прежде
был предо мною в Иерусалиме;
и мудрость пребыла моя со мной.
Чего б глаза мои ни пожелали,
им не отказывал, не возбранял
веселий всяких сердцу моему,
ведь радовалось сердце у меня
во всех трудах моих, и это было
моею долей от трудов моих.
И оглянулся я на все дела,
что я руками собственными сделал,
и на мой труд, которым я трудился,
их сделав, и все это — суета,
томленье духа, и от них под солнцем
нет пользы никому! И обратился
я, чтоб взглянуть на мудрость и на глупость,
и на безумье, ибо человек
что может сделать после государя,
кроме того, что сделано уже?
Я понял, что пред глупостью премудрость
такое же имеет превосходство,
как света превосходство перед тьмой:
глаза у мудрых — в голове у них,
а глупые бредут во тьме; но я
узнал, что всех одна постигнет участь.
И так я в сердце собственном сказал:
“Вот и меня постигнет та же участь,
как и глупца, к чему же очень мудрым
я сделался?” И в сердце я сказал,
что это суета, поскольку мудрых
не будут помнить вечно, как и глупых,
в грядущем все забудется; увы,
умрет и мудрый наравне с глупцом.
И я возненавидел жизнь, поскольку
мне всякие дела противны стали,
какие совершаются под солнцем;
все суета сует, томленье духа!
И я возненавидел весь мой труд,
каким трудился я под солнцем, ибо
его оставить должен человеку,
который воспоследует за мной.
Кто знает: мудрый будет он иль глупый?
А все же будет всем трудом моим
он управлять, каким трудился я
и мудрым показал себя под солнцем.
Ведь трудится порою человек
и мудро, и со знаньем, и с успехом
и должен он отдать все человеку,
который не трудился в этом деле,
как будто часть себя. И это зло
великое и суета сует!
Но что же будет человек иметь
и от заботы сердца своего,
и от труда великого, которым
он трудится под солнцем? Потому что
все дни его — печали; беспокойство —
его труды; и по ночам покоя
его не знает сердце. И все это —
лишь суета! Не властен человек
и в благе том, чтоб есть себе и пить
и душу услаждать своим трудом.
Я понял, что и это от руки
Господней, ибо кто способен есть,
кто может наслаждаться без Него?
Но человеку доброму пред Ним,
перед лицем Его, дает Он мудрость
и знание, и радость; а тому,
кто грешен, — лишь заботу собирать,
копить, чтоб после подарить тому,
кто добрым был перед лицем Господним.
И это — суета, томленье духа!

Всему есть время, время всем свое,
и время всякой вещи есть под небом:
рождаться время — время умирать;
и время насаждать сады и рощи,
и время насажденья вырывать;
есть время убивать — лечить есть время;
и время разрушать, и время строить;
и время плакать, и смеяться время;
роптать есть время, и плясать есть время;
и время есть разбрасывать каменья,
и время есть каменья собирать;
и время есть с любовью обнимать,
и время уклоняться от объятий;
искать есть время и терять есть время;
и время сберегать, и время тратить;
и время разрывать, и время шить;
молчать есть время — время говорить;
любить есть время — время ненавидеть;
и время есть войне, и время миру.
Работнику что пользы от того,
над чем он трудится? Заботу эту,
какую человеческим сынам
дал Бог, чтобы они в том упражнялись, —
я видел. И в былое время Он
прекрасным сделал все, и мир вложил
в их сердце, хоть не может человек
постигнуть дел, которые Господь
свершает от начала до конца.
Познал я, что нет лучше для людей,
чем веселиться и вершить добро
в своей короткой жизни. И когда
какой-то человек и ест, и пьет,
и доброе в своих трудах находит,
то это — Божий дар. И я познал:
все то, что делает Господь, пребудет
вовеки: невозможно ничего
прибавить к этому, и ничего
от этого убавить невозможно, —
и так вершит Господь, чтоб люди все
благоговели пред лицем Его.
Что было некогда, то ныне будет,
и то, что может быть, уже бывало, —
и воззовет прошедшее Господь.
Еще под солнцем видел место я
судебное — и беззаконье там;
где место правды, там живет неправда.
И в сердце я своем тогда сказал:
“И праведных, и нечестивых будет
судить Господь, поскольку время есть
для всякой вещи и над всяким делом
есть суд”. И в сердце я тогда своем
сказал о человеческих сынах,
чтоб испытал их Бог, чтобы узнали
они, что сами по себе они —
животные, не более того,
ведь участь человеческих сынов
такая же, как и животных участь:
как эти умирают, так и те,
и есть одно дыхание у всех,
и нет у человека преимуществ
перед скотами, — все ведь — суета!
И все идет в одно и то же место:
из праха все произошло и все
вернется в прах. Кто знает: вверх ли всходит
дух человеческих сынов, и дух
животных сходит в землю, в самый низ?
Итак, увидел я, что ничего
нет лучшего на свете человеку,
чем наслаждаться делом рук своих,
поскольку это доля человека.
И кто же приведет его смотреть
на то, что будет в мире без него?

И обратился я и увидал
все угнетения, какие есть
под солнцем; и вот слезы угнетенных,
а утешителя у них и нет,
и сила в угнетающей руке,
а утешителя у них и нет.
И ублажил я мертвых, тех, кто умер
уже давно, но более живых,
которые живут до сей поры;
но те всего блаженней, чем они,
кто не существовал еще, не видел
злых дел, что совершаются под солнцем.
Я также увидал, что всякий труд
и всякая удача производят
взаимную лишь зависть меж людьми.
И это — суета, томленье духа!
Глупец сидит, свои сложивши руки,
и плоть свою съедает что ни час.
И лучше горсть себе с покоем взять,
чем пригоршни с трудом, с томленьем духа.
И обратился я и увидал
еще такую суету под солнцем;
вот одинокий, и другого нет;
ни сына нет, ни брата у него;
но нету и конца его трудам,
и глаз его богатством не насыщен.
“Но для кого же я тружусь, и душу
мою лишаю блага?” Дело это
недоброе и суета! Но лучше
двоим, чем одному, поскольку есть
вознагражденье доброе у них
в труде их; ибо если упадет
один, другой поднимет своего
товарища. Но горе одному,
когда он упадет — другого нет,
который бы поднял его с земли.
И если двое возлежат, тепло им,
а одному согреться как? И если
одолевать кто станет одного,
то двое устоят против него:
и нитка, втрое скрученная, вряд ли
порвется скоро. Пусть уж лучше бедный,
но умный юноша, чем неразумный
и старый царь, что вовсе не умеет
советы принимать; поскольку тот
на царство выйдет из своей темницы,
хоть бедным в царстве этом родился.
Видал я всех живущих, что под солнцем
ступают вместе с юношею тем,
который место этого займет.
И не было числа всему народу,
который был пред ним, но те, что позже
придут, не будут радоваться им.
И это — суета, томленье духа!
Ты за ногою наблюдай своей,
когда идешь в дом Божий; будь готов
ты слушать, а не жертвы приносить;
им невдомек, что делают худое.

И языком своим не торопись,
и сердце у тебя да не спешит
произнести пред Господом слова,
ведь Он на небесах — ты на земле;
поэтому слова твои да будут
немногими. Но, как и сновиденья
случаются при множестве забот,
так узнаются глупых голоса
при множестве словес. Когда даешь
обеты Богу, исполняй немедля,
поскольку Он не расположен к глупым:
что обещал — исполни сей же час.
И лучше уж совсем не обещать,
чем много обещать и не исполнить.
Не дозволяй устам твоим вводить
в грех плоть твою; пред Ангелом Господним
не говори: “Ошибка это все!”
Зачем тебе так делать, чтоб Господь
прогневался на словеса твои
и тем разрушил дело рук твоих?
Во многих сновиденьях, как во многих
словах, немало суеты, однако
ты бойся Бога. Ежели увидишь,
как бедняка на поприще каком
теснят и нарушают суд и правду,
не удивляйся этому, поскольку
и над высоким наблюдает высший,
над ними же — еще и наивысший;
а преимущество державы в целом
есть царь, заботящийся о державе.
Кто любит серебро, тот никогда
насытиться не сможет серебром,
и кто богатство любит, в этом пользы
нет никакой. И это — суета!
Умножится имущество, тотчас
умножатся и те, кто потребляет
его; какое благо для того,
кто им владеет, разве что следить
за ним глазами? Сладок сон того,
кто трудится, хоть мало съест, хоть много;
но пресыщенье богача мешает
ему уснуть. Мучительный недуг
имеется, что видел я под солнцем:
богатство, сбереженное владельцем
его во вред ему. И погибает
богатство то от случаев несчастных:
родил он сына, а в руках его
нет ничего. Как выбрался нагим
он из утробы матери своей,
таким отходит он, каким пришел,
и от трудов своих он ничего
не может взять, что мог бы понести
в руке своей. И эта хворь тяжка:
каким пришел, таким он и отходит.
Какая ж польза в том ему, что он
пустил труды на ветер? Он все дни
ел пищу в раздражении большом,
в досаде, в огорчении, впотьмах.
Приятного и доброго еще
я обнаружил вот что: есть и пить,
и радоваться доброму во всех
трудах своих, кто трудится какими
под солнцем во всю жизнь свою, все дни,
какие дал Господь ему, поскольку
его такая доля. Если Бог
иному человеку дал богатство
с имуществом и волю дал ему
воспользоваться ими и от них
себе брать толику и наслаждаться
своим трудом, то это — Божий дар.
Недолго будут в памяти его
дни жизни, потому его Господь
и награждает радостями сердца.

Есть зло, какое видел я под солнцем:
оно бывает часто меж людьми.
Имущество, богатство и почет
дает Бог человеку, и ни в чем
нет недостатка для души его,
чего б ни пожелал он; но Господь
ему не дал воспользоваться этим,
а пользуются им чужие люди:
и это — суета, недуг тяжелый!
И если бы какой-то человек
родил бы сто детей и много прожил,
и у него дни жизни умножались,
но у него б душа не наслаждалась
добром, при этом не было б ему
и погребения, я бы сказал,
что выкидыш счастливее его,
поскольку понапрасну он пришел
и отошел во тьму, и даже имя
его покрыто мраком. Нерожденный
не видел солнца и не знал его:
ему покойней, нежели тому.
А тот, хотя и тысячи две лет
прожил бы и добром не наслаждался,
не в то же ль место все равно пойдет?
Весь человека труд — для рта его,
душа не насыщается его.
Какое ж превосходство мудреца
пред глупым, и какое — бедняка,
что может пред живущими ходить?
Глазами лучше видеть, чем бродить
душой своей в потемках, потому что
и это — суета, томленье духа!
Тому, что существует, даже имя
уже наречено, уже известно,
что это — человек, что он не может
с тем, кто его сильнее, препираться.
Есть множество таких вещей на свете,
какие умножают суету:
но что же хорошо для человека?
И разве знает кто, что хорошо
для человека в жизни, во все дни
недолгой жизни суетной его,
какие он проводит словно тень?
Кто скажет человеку, что случится
под солнцем, как уйдет он навсегда?

И если имя доброе имеешь,
то это лучше масти дорогой,
и лучше дня рождения день смерти.
В дом плача об умершем приходить
гораздо лучше, чем ходить в дом пира.
И в доме плача сердце мудрецов,
а сердце глупых — в доме торжества.
И лучше обличения от мудрых
послушать, чем послушать песни глупых.
Смех глупых — то же самое, что треск
терновой хворостины под котлом.
И это — суета! А притесняя
других, мудрец становится глупцом,
и сердце всякого подарки портят.
И лучше, нежели начало дела,
его конец. И терпеливый лучше
высокомерного. Не будь на гнев
поспешен духом, потому что гнев
гнездится в сердце глупых. Не тверди:
“Как это так, что прежние дни лучше
дней нынешних?” — поскольку вопрошаешь
об этом не от мудрости твоей.
С наследством вкупе мудрость хороша,
особенно для тех, кто видит солнце:
под сенью мудрости таится то же,
что и под сенью серебра таится,
но превосходство знанья в том, что мудрость
дарует жизнь владеющему ею.
Смотри на то, как действует Господь:
кто выпрямить сумеет то, что Он
кривым устроил? В дни благополучья
спокойно благом пользуйся своим,
во дни несчастья — размышляй спокойно:
то и другое Бог содеял, чтобы
ни слова человек против Него
сказать не мог. Всего я насмотрелся
за суетные дни мои, я видел,
как праведники в праведности гибнут
своей, а нечестивые живут
предолго в нечестивости своей.
Не будет излишне строг, не выставляй
себя излишне мудрым: для чего
тебе губить себя? Не предавайся
грехам, не будь безумным: для чего
не в свой час умирать тебе? Прекрасно,
когда держаться будешь одного
и не отнимешь руки от другого:
кто Господа боится, избежит
всего того. И мудрого сильнее
способна сделать мудрость, чем десяток
властителей, что в городе живут.
И праведного человека нет
на всей земле, что делал бы добро
и не грешил; поэтому не надо
вниманье обращать на все слова,
какие говорят, чтоб не услышать
тебе рабов твоих, когда они
тебя злословят, потому что сердце
твое немало случаев таит,
когда и ты других злословил сам.
Все это мудростью я испытал;
сказал себе я: “Буду мудрым я”.
Однако мудрость от меня далеко.
Далеко то, что было, и глубоко, —
глубоко: кто постигнет глубь его?
И обратился сердцем я моим
к тому, чтобы исследовать, узнать,
сыскать и разум для себя, и мудрость,
познать нечестье глупости, безумья,
невежества, — и я тогда нашел,
что горче смерти женщина, поскольку
она — тенета, сердце у нее —
силки и руки у нее — оковы;
Пред Богом от нее спасется добрый,
тогда как грешник будет ей уловлен.
Сказал Екклесиаст: “Нашел я это,
одно испытывая за другим”.
Чего еще душа моя искала,
и не нашла? — Мужчину одного
из тысячи нашел и ни одной
я женщины средь женщин не нашел.
Лишь это я нашел, что сотворил
Бог человека правым, а потом
пустились люди в помыслы пустые.

И кто — как мудрый, — понимает кто
значение вещей? У человека,
когда он мудрый, просветляет мудрость
лице его, меняется суровость
его лица. “Слова царя храни, —
я говорю, — и это клятвы ради
пред Богом”. От лица его уйти
не торопись, и не упорствуй в деле
худом, поскольку, если он захочет,
все может сделать. Где слова царя,
там власть; и кто сказать ему посмеет:
“Что делаешь?” Кто заповедь блюдет,
не испытает никакого зла.
И знает сердце мудрого устав
и время, ибо есть у каждой вещи
свои устав и время. Зло большое
для человека, что не знает он,
что будет; и кто скажет человеку,
как это будет? Человек не властен
над духом, чтобы удержать его;
и вовсе власти нет у человека
над часом смерти, нету избавленья
в борении таком, и нечестивых
нечестье не спасет. Я это все
видал и сердце обращал мое
на всякие дела, какие только
под солнцем делаются. Но бывает
такое время, что над человеком
другой владычествует человек
во вред ему. И видел я тогда,
что часто хоронили нечестивых,
и отходили от святого места,
и приходили вновь, и забывали
их в граде, где они так поступали.
И это — суета! И над худыми
делами суд нескоро совершится;
и сердце человеческих сынов
поэтому зло делать не страшится.
Хотя иные грешники сто раз
зло совершают и коснеют в нем,
но знаю я, что благо будет тем,
кто Господа боится, кто пред Ним,
перед лицем Его благоговеет;
а нечестивому добра не будет;
и, словно тень, продержится недолго
тот, кто пред Богом не благоговеет.
Есть и такая суета на свете,
что постигает праведников то,
чего заслуживали бы нечестивцы,
и получают нечестивцы то,
что праведникам следовало бы.
И я сказал: “И это — суета!”
И похвалил веселье я, поскольку
нет лучше ничего для человека,
как только есть и пить, и веселиться:
сопровождает это человека
в трудах его во все его дни жизни,
которые дал Бог ему под солнцем.
Когда я сердце обратил мое,
чтобы постигнуть мудрость, обозреть
дела, какие на земле вершатся,
среди которых человек ни днем,
ни ночью сна не знает, — и тогда
увидел я все Божии дела,
нашел, что человек постичь не может
того, что совершается под солнцем.
И сколько б ни трудился человек
в исследованье, этого он все же
постичь не может. Если бы какой
мудрец сказал, что это знает он,
то этого не может он постичь.

Я сердце обратил мое на это,
чтобы постигнуть, что в руке Господней
их праведные, мудрые деянья;
что ни любви, ни ненависти в том,
что перед ним, не знает человек.
Всему и всем — одна и та же участь,
одна — и праведнику, и нечестивцу;
и доброму, и злому; и тому,
кто чист и кто нечист; тому, кто жертвы
приносит, и тому, кто не приносит;
и добродетельным, и грешным людям;
клянущимся и тем, кто клятв боится.
Вот это все и худо, что под солнцем
вершится и что участь всем одна,
и сердце человеческих сынов
исполнено безумия и зла
в их сердце, в жизни их, — потом они
к умершим переходят. Кто среди
живых находится, тому еще
надежда есть, и лучше псу живому,
чем льву, но мертвому. Живые знают,
что все они умрут, а мертвецы
не знают ничего, и нет уже
им воздаянья, потому что память
о них забвенью предана; любовь
и ненависть, и ревность их уже
исчезли навсегда, и нету им
вовеки части более ни в чем,
что делается на земле под солнцем.
Итак, иди, с весельем ешь твой хлеб
и пей в сердечной радости вино
твое, когда Господь благоволит
к твоим делам. Да будут всякий день
светлы твои одежды, и пускай
на голове твоей не оскудеет
елей. И наслаждайся этой жизнью
с женой твоей, которую ты любишь,
во все дни жизни суетной твоей,
которую дал Бог тебе под солнцем
на суетные дни твои, ведь это
твоя часть в жизни и в трудах твоих,
которыми ты трудишься под солнцем.
Все, что твоя рука умеет делать,
по силам делай, ибо в той могиле,
куда пойдешь ты, ни работы нет,
ни мудрости, ни знанья, ни раздумий.
И обратился я и увидал
под солнцем, что не быстрым достается
успешный бег, не доблестным — победа,
не мудрым — хлеб, не умному — богатство,
и не искусным вовсе — благосклонность;
но время есть и случай есть для них.
Ведь времени не знает своего
под солнцем человек. И, словно рыбы,
что попадают в пагубную сеть,
и словно птицы, что в силки попали,
так ловят человеческих сынов
в тяжелое и бедственное время,
когда оно на них находит вдруг.
И вот какую мудрость видел я
под солнцем, что мне важной показалась:
вот, город небольшой, людей в нем мало;
и подошел к нему великий царь
и обложил его и произвел
против него осадные работы,
но мудрый в нем находится бедняк
и мудростью своей спасает город,
однако ж никогда не вспоминает
никто об этом бедном человеке.
И так сказал я: “Мудрость лучше силы,
однако же и мудрость бедняка
пренебрегается, и слов его
никто не слышит”. Мудрецов слова,
что сказаны спокойно, слышат лучше,
чем властелина между глупых крик.
И мудрость лучше воинских орудий;
однако если кто-то согрешит,
то сгубит много доброго под солнцем.

И миро портится от мертвых мух,
и мироварника благоуханье
они зловонным делают: и то же
частица глупости в хороших людях
с их мудростью и честью учиняет.
И сердце мудрых — правой стороне,
а сердце глупых — левой. По какой
дороге глупый бы ни проходил
ему всечасно смысла не хватает,
и всякому он скажет, что он глуп.
А если гнев начальства на тебя
внезапно вспыхнет, места своего
не оставляй, поскольку может кротость
и большие проступки покрывать.
Есть зло, какое видел я под солнцем,
и это — как бы некая погрешность,
какая от властителя идет:
невежественный ставится высоко,
а кто богаче, низко восседает.
Рабов я видел, скачущих на конях,
и, как рабы, князей, пешком ходящих.
И если кто кому копает яму,
тот упадет в нее, и кто разрушит
ограду, то его ужалит змей.
И кто передвигает камни, может
сам надсадить себя, и тот, кто колет
себе дрова, от этих дров и может
подвергнуться опасности. И если
притупится топор, и у него
наточено не будет лезвее,
то нужно будет силы напрягать;
исправить это может только мудрость.
А если змей ужалит невзначай
без заговариванья, то его
не лучше злоязычный. Если слово
из мудрых уст, то это благодать,
а слово глупого — его же губит:
начало слов его из уст его —
большая глупость, а конец речей
его из уст его — безумье. Глупый
немало скажет, но ведь человек
не ведает, что будет, и кто скажет
ему, что будет дальше без него?
Труд глупого томит его, поскольку
даже дороги в город он не знает.
Печаль тебе, земля, когда твой царь
всего лишь отрок юный, и когда
князья твои едят с утра пораньше!
И благо для тебя, земля, когда
из рода благородного твой царь,
когда твои князья едят в свой час,
для подкрепленья, не для пресыщенья!
От лености обвиснет потолок,
а коль опустишь руки, дом промокнет.
Для удовольствия пиры дают,
вино жизнь услаждает, а за все
ответит серебро. Царя не стоит
злословить даже в мыслях, даже в спальне
богатых не злословь, поскольку птица
небесная перенести способна
слова твои, крылатая пичуга
способна речь твою пересказать.

По водам хлеб твой отпускай, поскольку
опять его найдешь, когда пройдет
немало дней. И часть свою семи
или восьми отдай, ибо не знаешь,
какая будет на земле напасть.
Как облака наполнятся, они
прольют на землю дождь; и если древо
на юг или на север упадет,
оно там и станется лежать,
где упадет. Кто наблюдает ветер,
тому не сеять; кто на облака
глядит, тому не жать. Как ты не знаешь
путь ветра и как создаются кости
во чреве у беременной, ты так же
не можешь дело Бога знать, Который
все создает. Твое сей утром семя,
а вечером пускай не отдыхает
рука твоя, поскольку ты не знаешь
удачней будет то или другое
иль будет одинаково удачно
то и другое. Как же сладок свет
и как приятно глазу видеть солнце.
И если проживет немало лет,
пусть веселится человек все годы
и пусть о темных днях не вспоминает,
которых много будет: все, что будет, —
все суета. В дни юности твоей
будь весел, юноша. И сердце пусть
твое в теченье юности твоей
вкушает радость юности твоей.
Ходи путями сердца твоего
и по видению очей твоих;
знай только, что за все это Господь
на суд тебя однажды приведет.
Гони печаль от сердца твоего,
и уклоняй все зло, какое есть,
от тела твоего, поскольку детство
и юность — это тоже суета.

И помни о Создателе твоем
в дни юности твоей, до той поры
пока дня тяжкие не наступили
и годы не пришли, о коих ты
так скажешь: “Нет мне радости от них”, —
доколе не померкли солнце, свет,
луна и звезды, и вослед дождю
не вышли тучи новые на небо.
Тот день, когда от страха задрожат
дом стерегущие, когда согнутся
могучие мужи; и перестанет
молоть, кто мелет, потому что их
осталось мало, и нахмурят лица
смотрящие в оконца; и запрут
все двери, что на улицу ведут;
когда замолкнут звуки жерновов,
и человек по крику петуха
вставать начнет, и смолкнут дщери пенья;
окажутся страшны высоты им,
и на дороге ужасы возникнут;
и зацветет миндаль; отяжелеют
кузнечики; и каперс распадется.
Отходит человек в свой вечный дом,
и плакальщицы с улицы его
готовы окружить его, — доколе
не порвалась серебряная цепь,
не порвалась повязка золотая
и не разбился у ручья кувшин,
и не сорвалось колесо колодца.
И возвратится прах в сырую землю,
чем он и был; а дух вернется к Богу,
Который дал его». «Все суета, —
сказал Екклесиаст, — все суета,
все суета сует». Кроме того,
что мудрым был Екклесиаст, еще
народ учил он знанию. Он все
испытывал, исследовал и много
составил притч. Екклесиаст старался
приискивать изящные реченья,
и правильно им истины слова
написаны. И речи мудрецов
подобны иглам и гвоздям забитым;
кто составляет их, тот происходит
от пастыря единого. А то,
что будет сверх того, мой сын, страшись;
книг много составлять — конца не будет;
и много книг читать — плоть утомлять.
И выслушаем сущность: «Бойся Бога
и заповеди соблюдай Его,
поскольку в этом все для человека;
поскольку дело всякое на суд
Бог приведет, все тайное проявит,
хорошим будь оно или худым».

Источник