и пусть твердят ублюдки что истина опасна автор
ИГОРЬ ТАЛЬКОВ ОБЕЩАЛ ВЕРНУТЬСЯ…
…Александр Пушкин, Михаил Лермонтов, Владимир Маяковский, Сергей Есенин, Владимир Высоцкий, Олег Даль, Андрей Миронов, Виктор Цой, Игорь Тальков, Влад Листьев…
Все они были чем-то несоизмеримо большим, нежели Художниками. Они были лучшими из лучших. Они были цветом российской культуры. И ушли из жизни преждевременно. Явно мешая каким-то неведомым силам, сделавшим эту печальную закономерность поистине русской национальной традицией.
…Они уходят, выполнив заданье,
Их отзывают Высшие Миры,
Неведомые нашему сознанью,
По правилам космической игры.
Они уходят, не допев куплета,
Когда в их честь оркестр играет туш:
Актёры, музыканты и поэты –
Целители уставших наших душ.
(И.Тальков, “Памяти Виктора Цоя”).
Завтра, 6 октября, исполняется ровно десять лет со дня трагической гибели известного российского поэта, композитора, певца, актёра – Игоря Владимировича Талькова.
Игорь Тальков был убит за месяц до своего 35-летия. Трагедия, потрясшая всю страну, произошла 6 октября 1991 года в Санкт-Петербурге, за кулисами с/к “Юбилейный”. Убийца до сих пор так и не наказан.
Последние годы имя Игоря Талькова всё реже и реже упоминается на страницах газет. СМИ не жалуют его своим вниманием. Можно сказать, что, собственно, и незачем. Но можно сказать иначе. Тальков оказался лучшим пророком, нежели многочисленные астрологи и предсказатели. Многое, о чём предупреждал Игорь в своих песнях, – сбылось. Многие его произведения актуальны и поныне, спустя десятилетие. Феномен этого человека так и не был до конца разгадан, равно как и всех тех, чьи имена перечислялись вначале.
…А может быть, сегодня или завтра
Уйду и я таинственным гонцом
Туда, куда ушёл, ушёл от нас внезапно
Поэт и композитор Виктор Цой.
При жизни исполнилась мечта Талькова сняться в кино. В его фильмографии две картины: “Князь Серебряный” и “За последней чертой”. Несмотря на то, что тематика первого фильма была по духу очень близка Игорю, увлекавшемуся историей, сниматься он сначала отказался, прислушавшись к внутреннему голосу. Однако, уже пройдя предварительные пробы, он ставил своим отказом всю съёмочную группу в очень неудобное положение. Затрачены силы, время, деньги. Игорю пришлось сниматься, но он сильно пожалел об этом: сплошное разгильдяйство, вместо нормальных коней старые клячи, вместо шикарных княжеских одежд какие-то лохмотья, до неузнаваемости переделанный сценарий, делающий экранного героя пародией на настоящего князя. Для Талькова этот печальный дебют стал наукой: “Слушайся голоса сердца…”.
Параллельно съёмкам в фильме “Князь Серебряный” Игорь работал на картине “За последней чертой”, где играл отрицательный персонаж. Таким образом артист хотел проверить свои актёрские способности. И от съёмок этого фильма он получал больше положительных эмоций, чем от “князя”.
Удивительные и загадочные совпадения продолжились и дальше, после смерти Игоря. В 1988 году рано утром после ночной работы Тальков гулял в районе Коломенского и увидел лежащий на земле крест, недалеко от полуразрушенного Храма Усекновения главы Иоанна Предтечи. Крест был изувечен и погнут у основания, видимо от удара о землю. На изуродованном кресте уже оставили свои “автографы” какие-то полудурки в виде “иксов” и “игреков”, но от этого он не переставал быть символом Бога. Игорь захотел спрятать крест внутри Храма, однако загаженный пол и заплесневелые стены с другими “автографами” сделали бы это святотатством. И певец два километра нёс его на себе под крышу своего дома.
В своей книге “Монолог” Тальков так писал о дальнейшей судьбе креста: “А верну я этот сброшенный крест в церковь Иоанна Предтечи только тогда, когда та епархия, в чьем ведомстве находится охрана исторических памятников русского зодчества, вспомнит о своих обязанностях и приступит, наконец, к восстановлению Храма, как приступила Россия к реставрации душ человеческих”. И спустя год после гибели Игоря Талькова, в Храме Иоанна Предтечи вновь начались службы…
Природа мудра, и Всевышнего глаз
Видит каждый наш шаг на тернистой дороге.
Наступает момент, когда каждый из нас
У последней черты вспоминает о Боге.
Трагедия в Санкт-Петербурге десять лет назад до сих пор остаётся загадкой.
С первого подозреваемого – криминального авторитета Игоря Викторовича Малахова, промышляющего тогда квартирными кражами и разбоями, обвинения были сняты, благодаря проведению перекрёстного допроса и следственного эксперимента. Экспертиза показала, что Малахов, якобы, не причастен к роковому выстрелу. Достаточно влиятельный в определённых кругах экс-бойфренд певицы Азизы, а вовсе не её телохранитель, как почему-то все считали, сумел каким-то чудом доказать, что из трёх прозвучавших выстрелов он сделал лишь два. Да и те – мимо.
Вторым обвиняемым (и по сей день) является бывший администратор Талькова Валерий Шляфман. Но поскольку через несколько месяцев после трагедии Шляфман эмигрировал в Израиль, следствие пришлось остановить. У России с Израилем на тот момент не было подписано правовых документов о выдаче преступников или подозреваемых лиц. Хотя все необходимые нормативно-юридические акты между нашей страной и Израилем были подписаны в мае 1997 года.
Два сотрудника российской прокуратуры всё-таки посетили Землю Обетованную, чтобы приватно встретиться с экс-администратором. Однако, несмотря на то, что такая возможность у них была, представители Фемиды почему-то не воспользовались ею. Странно… Ещё более странным это выглядит в контексте того, что следователю, ведущему дело об убийстве Игоря Талькова, неоднократно раздавались звонки с угрозами от отца и гражданской жены Валерия Шляфмана с требованиями прекратить дело…
В итоге козлом отпущения стала Азиза, которой впоследствии многие артисты объявили негласный бойкот. Ведь и скандал, и драка, в пылу которой раздался зловещий выстрел, произошли из-за спора относительно порядка выхода Азизы и Игоря на сцену. Делать певицу зачинщиком скандала, наверное, не стоит. За кулисами с/к “Юбилейный” собрались взрослые люди, у которых была своя голова на плечах. Азиза – женщина, к тому же с определёнными амбициями. Она имела чисто человеческое право пожаловаться своему бойфренду Малахову на то, что её “звёздность” ставят под сомнение, выпуская на сцену перед Тальковым. Однако за дальнейшие действия Игоря Малахова несёт ответственность исключительно он сам. Учитывая форму ультиматума, поставленного перед Тальковым, и лексикон, используемый при этом, возмущение артиста, к тому же слегка подвыпившего, вполне предсказуемо. Известно, что, выпивая даже среднюю дозу, Игорь Тальков становился неуправляемым и плохо контролировал себя. Естественно, завязалась перебранка, переросшая в драку, инициатором которой выступил Тальков, чувствовавший своё физическое превосходство над далеко не хилым Игорем Малаховым.
…И пусть твердят ублюдки,
Чтоб быть всё время разной.
“Песни – это кратчайший путь к сердцу и уму человека”, – считал Тальков. Игорю всегда казалось, что он не может высказаться до конца в своих концертах. Поэтому выступления на сцене перерастали порой в митинги, полемики, а иногда даже в лекции. Например, в Свердловске в 1988 году на одном из концертов шеститысячная аудитория в течение полутора часов слушала, как артист рассказывал о 30-летнем правлении Екатерины II.
Своим оптимизмом Игорь Тальков всегда поражал не только друзей, но и недоброжелателей. Великолепный знаток русской истории и ярый ненавистник коммунизма, Тальков никогда не изменял собственным принципам в угоду конъюнктуры и был готов ответить за каждое слово, прозвучавшее в его песнях.
Даже после смерти Артист не получил покоя. Его могила на Ваганьковском кладбище неоднократно подвергалась осквернению вандалов, что не может оставить равнодушным ни одного здравомыслящего человека. Возможно, душа Игоря Талькова уже нашла себе новую оболочку, и через десяток-другой лет нам или нашим потомкам посчастливится узнать ещё об одном Таланте.
Игорь, мы помним тебя! Пусть земля тебе будет пухом…
Войдите в ОК
Того, кто сил нашел ДЕРЖАТЬСЯ
И возрождаться вновь и вновь,
Найдёт и истинное счастье,
И настоящая любовь.
Так больше жить нельзя,
Осознавать, как иссякают силы,
Как сохнет мозг в кругу противоречий,
Жестокой памятью обременяя плечи.
А сколько было сил?!
А сколько мыслей?! Надежд.
О что-то зацепились и повисли
Мои надежды, как осенний лист
На выцветшем заборе.
И, Боже упаси, сорвутся вниз.
осознавать, как умираешь ты,
Раздавленный под чьей-нибудь пятою,
Как застывают чувства, бродит мысль
По лабиринтам гаснущего мозга.
Ни выхода, ни входа не находит,
А сердце все молит: «Держись! Держись!»
Погасли свечи много дней назад.
Наступает вечный вечер.
Не ночь! Она милей мне и родней. Темно и холодно.
Вы не способны слышать, и чувствовать, и видеть
И ваши голоса утробны,
И чувства умерли, родиться не успев.
Я петь умею, и любить, и жить.
Ведь тают мои годы.
Ему пять лет внушали,
Что можно,что не можно,
И голову сношали
Благопристойной ложью.
Ему пять лет долбили
Про «надо» и «не надо»,
Одно лишь обходили,
Что есть на свете правда.
Давно в душе моей утихли бури,
И мысль не мечется, и чувства не бурлят.
И стал спокойнее тяжелый взгляд.
Мне 25-й год. Неудержимо время…
И до 17-ти добраться тяжело
Сквозь толщу встреч, сквозь сутолоки бремя
И ощутить далеких губ тепло…
И иногда приятно вспоминать
Твоих наивных глаз глубокую сердечность,
Которую, со временем, беспечность
Старайся не отдать.
Не каждого природа награждает
Такою добротой и верностью такой
Своею скрупулезною рукой.
Ты замужем. Возможно, скоро дети
Вольются в вашу дружную семью.
А я свободен, как свободен ветер,
И песню я свою еще спою.
У нас с тобою разные дороги,
У нас с тобою разные мечты,
Но я хочу, чтобы беды и тревоги
Не искажали иногда твои черты.
И если, не дай Бог, придется круто,
Ты постучи, не бойся в дверь мою,
И я тебе в любое время отворю
И помогу в тяжелую минуту.
Не важно, что теперь я не люблю тебя…
Но другом ты была мне, есть и будешь.
Безжизненное тело не разбудишь,
Пусть память досаждает тихим звоном,
А иногда и с грохотом взорвется.
У памяти, увы, свои законы,
С которыми смириться нам придется.
…Мне 25-й год. Неудержимо время…
И до 17-ти добраться тяжело
Сквозь толщу встреч, сквозь сутолоки бремя
То время навсегда ушло.
Голубой струится луч
Между небом и землей-
Это бархатная ночь
Охраняет свой покой.
Там за кромкою луча
Там за кромкою луча
Луч рассеять голубой,
Что дрожит до рассвета
Между небом и землей.
Спящий мир от суеты.
Звездный мир от пустоты.
Лекция в ЛГИКе по истории КПСС в актовом зале.
Голова объявила протест
Против изнасилования «Историей КПСС».
Душа впала в стресс,
Спастись пытаясь от «Истории КПСС».
А сердце — за ним вслед —
Колотит, как сумасшедшее, в грудь,
Просится выкарабкаться как-нибудь
И выстукивает «Достала.
Книгами завален с головы до ног,
С тряпкой холоднящей на челе,
Я сижу, заполучив урок
За бесцельно прожитое время.
Хрипловатым голосом с книжных строк
Укоризненно мне говорит Есенин:
«Ну, так как учеба, Игорек?
Видел бы тебя товарищ Ленин…»
«Не жалею, не зову, не плачу…» — говорю.
Что ж теперь поделаешь, Серега,
Вот сейчас литературку просмотрю.
А потом еще билетов 100 останется… Немного.
Маяковский басом оглушил:
«Скидывай с себя, бездельник, бремя лени!»
А потом, подумав, заключил:
«Видел бы тебя товарищ Ленин…»
Вдруг раздался мягкий тенорок,
Чистый, тихий, легкий и сердечный,
Предстоит печальный диалог…
Ох, зачем я был такой беспечный!
Но без суеты и резких слов
Убедил меня великий гений.
В заключение сказал: «Вот так, Тальков,
В ваше время нет приюта лени».
Тронутый словами Ильича,
Я поклялся впредь ценить минуты.
И почувствовал, как плача и ворча,
Погибает лень во мне со злобой лютой.
Люди! К счастью своему, узнав,
Что такое лени бремя,
Я прошу вас, лени бой задав,
Берегите! Берегите! Берегите Время!
Брата в армию забрали, ну и пусть.
Что о нем не буду плакать, поклянусь.
Государство наше надо ж защищать.
Чтобы люди все могли спокойно спать.
Не тужите же, родные, по нему.
Там ему не будет скучно одному.
Он же служит в мирной стороне,
Он же с нами рядом, а не на войне.
Раньше ведь служили столько лет,
Приходил домой не парень — дед.
А теперь там служат месяца,
Да и то шутя и спрохладца.
В заключение хочу сказать.
Что ему не долго воевать.
Через месяц он придет домой,
Только не такой, как прежде…
Я отдал бы своё счастье,
Я отдал бы,друг,
Чтоб обиды и ненастья
Разбежались вдруг.
Чтоб людей вела дорога
К миру на земле,
Чтоб у светлого порога
Не таиться мгле.
Я прошёл бы дни и годы
Сквозь жару и снег,
Чтоб печали и невзгоды
Превратились в смех,
Чтобы с утренней росою
Счастье расцвело,
Чтобы с девичьей косою
Не случилось зло.
Я уйду в пустые дали,
Растворюсь в тишине,
Чтоб с любимыми шептали
Ночью камыши,
Чтобы люди на планете
Не узнали слёз,
Чтоб кругом на белом свете
Было много роз.
А КТО СКАЗАЛ, ЧТО РАССТОЯНИЯ СБЛИЖАЮТ..
…А кто сказал, что расстояния сближают,
Тот, вероятно, далеко не уезжал.
А кто сказал: «Разлука чувство укрепляет», —
Тот, вероятно, разлучиться был не прочь.
А кто сказал, что время самый лучший лекарь,
По-настоящему, наверно, не болел.
Ну, а за шаг, что разделяет очень зыбко
Любовь и ненависть, сказавшему — хвала!
БЕЗ ПАМЯТИ, БЕЗ ЧУВСТВ..
Без памяти, без чувств,
Как будто бы во сне,
Вхожу я в храм искусств,
И кажется вдруг мне:
Нет пола подо мной,
И есть — и нет меня!
В загадочном кругу.
Но, ощутив тепло во
Взглядах строгих глаз,
Я чувствую — пришло то,
Белеет парус в тишине,
Белеет парус, на волнах качаясь.
Он подарил надежду мне.
Надежда — этот белый парус.
Качается, зовет и ждет
Меня тот парус терпеливо,
А я к нему из года в год
Плыву сквозь волны торопливо.
Плыву сквозь штормы и туман,
Через проливы и отливы,
Сквозь дождь, жару и стужу.
Еще чуть-чуть, еще чуть-чуть,
Уж пройден самый трудный путь,
Который был мне нужен.
Хватило б только сил доплыть,
Хватило б мужества и воли,
И я бы смог секрет открыть
Всем тем, кто жизнью недоволен.
Мой белый парус, жди меня.
С тобой мне не страшны преграды.
Ты чист и светел, как заря,
С тобой нам будут люди рады.
Ты будешь освещать мне путь,
Я буду песни петь народу
О том, чем люди дышали.
Разбудим в них веселый смех,
Растопим в душах снег,
И люди нас услышат.
Сидим на краешке земли
И понемногу рассуждаем,
А волны катятся вдали,
Плывут куда-то корабли,
А мы сидим и рассуждаем.
Вы мне стремитесь доказать,
Что все мои переживанья
Не стоят даже одного
Яйца невыеденного, но
Напрасны Ваши все старанья.
Вы мне твердите в сотый раз,
Что время все обиды лечит,
Что нужно только подождать,
Не падать духом, не стонать,
Но мне от этого не легче.
Простите, Бога ради, но
Я Вам не верю, да — не верю,
И Вам меня не убедить
В том, что по жизни нужно плыть
Как можно тише и ровнее.
Вам не дано, дружок, понять
Смятенье чувств, свободу мысли.
Ведь Вы не можете страдать,
Взрываться, падать и взлетать,
Поскольку Вы все время кисли.
Позвольте лучше прикурить…
Ох, я забыл, что мы не курим.
Тогда позвольте Вас спросить,
Вы не могли бы объяснить,
Кого сейчас мы с Вами дурим?
Вы мне твердите про одно,
А я Вам, в общем, про другое.
Не лучше ль просто помолчать
И, чтобы нервы не мотать,
Оставить Вам меня в покое?
Меня тошнит давно от Вас,
Но я не в силах отвязаться
От Ваших мыслей, вот беда,
Поскольку Вы при мне всегда
И невозможно нам расстаться.
Не удивляйтесь, дело в том,
Что вот уже как четверть века
Во мне с рождения живут
И мне покоя не дают
Два очень разных человека.
…Внезапно ветер налетел,
И волны бросились гурьбою
На этот краешек земли,
Где я сижу от всех вдали
И рассуждаю сам с собою.
Россия
Листая старую тетрадь
Расстрелянного генерала,
Я тщетно силился понять,
Как ты смогла себя отдать
На растерзание вандалам.
Из мрачной глубины веков
Ты поднималась исполином,
Твой Петербург мирил врагов
Высокой доблестью полков
В век золотой Екатерины.
Священной музыкой времен
Над златоглавою Москвою
Струился колокольный звон,
Но, даже самый тихий, он
Кому-то не давал покоя.
А золотые купола
Кому-то черный глаз слепили:
Ты раздражала силы зла
И, видно, так их доняла,
Что ослепить тебя решили.
Россия.
Разверзлись с треском небеса,
И с визгом ринулись оттуда,
Срубая головы церквям
И славя красного царя,
Навоявлéнные иуды.
Тебя связали кумачом
И опустили на колени,
Сверкнул топор над палачом,
А приговор тебе прочел
Кровавый царь — великий. гений.
Листая старую тетрадь
Расстрелянного генерала,
Я тщетно силился понять,
Как ты смогла себя отдать
На растерзание вандалам.
О, генеральская тетрадь,
Забитой правды возрожденье,
Как тяжело тебя читать
Обманутому поколенью.
Когда мне встречается в людях дурное.
Когда мне встречается в людях дурное,
То долгое время я верить стараюсь,
Что это скорее всего напускное,
Что это случайность. И я ошибаюсь.
И, мыслям подобным ища подтвержденья,
Стремлюсь я поверить, забыв про укор,
Что лжец, может, просто большой фантазер,
А хам, он, наверно, такой от смущенья.
Что сплетник, шагнувший ко мне на порог,
Возможно, по глупости разболтался,
А друг, что однажды в беде не помог,
Не предал, а просто тогда растерялся.
Я вовсе не прячусь от бед под крыло.
Иными тут мерками следует мерить.
Ужасно не хочется верить во зло,
И в подлость ужасно не хочется верить!
Поэтому, встретив нечестных и злых,
Нередко стараешься волей-неволей
В душе своей словно бы выправить их
И попросту «отредактировать», что ли!
Но факты и время отнюдь не пустяк.
И сколько порой ни насилуешь душу,
А гниль все равно невозможно никак
Ни спрятать, ни скрыть, как ослиные уши.
Ведь злого, признаться, мне в жизни моей
Не так уж и мало встречать доводилось.
И сколько хороших надежд поразбилось,
И сколько вот так потерял я друзей!
И все же, и все же я верить не брошу,
Что надо в начале любого пути
С хорошей, с хорошей и только с хорошей,
С доверчивой меркою к людям идти!
Пусть будут ошибки (такое не просто),
Но как же ты будешь безудержно рад,
Когда эта мерка придется по росту
Тому, с кем ты станешь богаче стократ!
И сердце твердит мне: ищи же и действуй.
Но только одно не забудь наперед:
Ты сам своей мерке большой соответствуй,
И все остальное, увидишь,- придет!
И пусть твердят ублюдки что истина опасна автор
Нужно бороться с собой.
Борясь — побеждать.
Победа — самоутверждение.
Самоутверждение — сила,
Помогающая отыскать единственно
Верный путь к своему счастью.
Беседа
Сидим на краешке земли
И понемногу рассуждаем,
А волны катятся вдали,
Плывут куда-то корабли,
А мы сидим и рассуждаем.
Вы мне стремитесь доказать,
Что все мои переживанья
Не стоят даже одного
Яйца невыеденного, но
Напрасны Ваши все старанья.
Вы мне твердите в сотый раз,
Что время все обиды лечит,
Что нужно только подождать,
Не падать духом, не стонать,
Но мне от этого не легче.
Простите, Бога ради, но
Я Вам не верю, да — не верю,
И Вам меня не убедить
В том, что по жизни нужно плыть
Как можно тише и ровнее.
Вам не дано, дружок, понять
Смятенье чувств, свободу мысли.
Ведь Вы не можете страдать,
Взрываться, падать и взлетать,
Поскольку Вы все время кисли.
Позвольте лучше прикурить.
Ох, я забыл, что мы не курим.
Тогда позвольте Вас спросить,
Вы не могли бы объяснить,
Кого сейчас мы с Вами дурим?
Вы мне твердите про одно,
А я Вам, в общем, про другое.
Не лучше ль просто помолчать
И, чтобы нервы не мотать,
Оставить Вам меня в покое?
Меня тошнит давно от Вас,
Но я не в силах отвязаться
От Ваших мыслей, вот беда,
Поскольку Вы при мне всегда
И невозможно нам расстаться.
Не удивляйтесь, дело в том,
Что вот уже как четверть века
Во мне с рождения живут
И мне покоя не дают
Два очень разных человека.
. Внезапно ветер налетел,
И волны бросились гурьбою
На этот краешек земли,
Где я сижу от всех вдали
И рассуждаю сам с собою.
Бравый парень
Луна не вздумала садиться,
А солнце вздумало не вставать.
И ночь голодною волчицей
Ко мне залазеет в кровать.
Холодным потом проступает
На окнах призрачный туман,
Как будто тоже понимает,
Что все — обман.
Но я не унываю,
Что жизнь проходит мимо
И я в ней сиротливо
Влачу ненужный след.
Но я не унываю,
Но я не унываю,
Но я не унываю,
Хотя меня уж нет.
Зажатый в лапах чьей-то воли,
Скупой, холодной, как отлив,
Я почему-то стал крамольным,
Хотя был чист и справедлив.
Система — враг бессмертных истин,
Стремленье к истине — порок, —
Вот, что я понял в этой жизни,
Но объяснить, увы, не смог.
Не оправдав друзей надежды,
Я догорел, не разгорясь,
Прослыв беспомощным невеждой,
Зачем-то гением родясь.
Беззвучно клацает зубами,
Бельмом луны меня сверля,
Ночная хмарь и поджидает,
Когда же черт возьмет меня.
А тот не очень-то желает
Меня в бессмертье пригласить.
Все не спешит, все выжидает,
И мне сдается, что хитрит.
Не нужен я и там, конечно, —
Искатель истины святой —
И мне, наверно,бесконечно
Летать меж небом и землей.
Чу! Петушок прокукарекал,
Мгновенно бодрость в душу влив,
На стройку новой пятилетки
Бесцеремонно пригласив.
И вот, удила закусив,
Я мчусь достраивать массив,
Что было сил, что было сил.
Я парень бравый! И что я, право,
Всю ночь чего-то моросил.
Рабочий день
Сон. Будильник. Холодильник
Бутерброд. Трамвай. Завод.
Молоток. Тиски. Напильник.
Кипятильник. Бутерброд.
Сон. Начальник. Пробужденье,
Мат. Напильник. Молоток.
Водка. Повод. День рожденья.
Сквер. Милиция. Свисток.
Маскировка подкачала.
А наутро все сначала.
Ленинград
Жизнь устроена так, что без лишних вопросов
Нас бросает судьба то туда, то сюда.
Мы все время в пути, мы всегда на колесах,
В бесконечную даль нас зовут поезда.
Но в горячих степях и в сибирских буранах,
И под ласковым солнцем, и в дождик, и в град,
Несмотря ни на что, мы храним постоянно
Мысль о том, что вернемся в родной Ленинград.
Кто-то может сказать: «Право, что за охота
В постоянной разлуке с любимыми жить?»
Что поделать, друзья, что поделать — работа.
Нам без этой работы никак не прожить.
Но в горячих степях и в сибирских буранах,
И под ласковым солнцем, и в дождик, и в град,
Несмотря ни на что, мы храним постоянно
Мысль о том, что вернемся в родной Ленинград.
Пристегнулись ремни и взревели моторы.
Под крылом замерцали огни площадей.
До свиданья, родной! До свидания, город
Самых светлых надежд и любимых людей.
И в горячих степях и в сибирских буранах,
И под ласковым солнцем, и в дождик, и в град,
Несмотря ни на что, сохраним постоянно
Мысль о том, что вернемся в родной Ленинград.
Студенческая
Пять холодных зим, четыре лета
Пролетели как-то незаметно.
Завтра разлетаемся по свету
К новым делам.
Позади контрольные работы,
Позади экзамены, зачеты.
И теперь студенческие годы
Будут сниться нам.
Если встанут на пути преграды,
Вспомни нашу дружбу в стройотряде.
Нам сегодня много сделать надо
И много успеть.
Жизнь задаст нам новые задачи,
Будут неудачи и удачи.
Главное, прожить ее с отдачей
И сердцем не стареть.
Лекция в ЛГИКе по истории КПСС
в актовом зале
Правда
Он так привык бояться
Написанного слова.
А мне-то что пугаться —
Я самообразован.
Ему пять лет внушали,
Что можно, что не можно,
И голову сношали
Благопристойной ложью.
Ему пять лет долбили
Про «надо» и «не надо»,
Одно лишь обходили,
Что есть на свете правда.
Не та, конечно, правда,
Что в «можно» надо втиснуть,
А та — святая правда
Без лжи и компромиссов.
Преданная подруга
Если вам скажут, что я одинок,
Вы не спешите верить.
Так получилось — случай помог,
Распахнув вовремя двери.
Есть у меня один секрет,
И вам я его открою —
Лучше подруги на свете нет
Той, что всегда со мною.
И когда в жизни идет все кругом,
Рядом со мною она всегда —
Преданная подруга.
Нас не поссорить и не разлучить
Ни под каким предлогом —
Слишком прочна та незримая нить,
Что ведет нас одной дорогой.
А на дороге на этой подчас
Всякие были встречи.
Были друзья, что клялись мне не раз
В дружбе большой и вечной.
Но когда жизнь загоняла в угол,
То оставалась со мною она —
Преданная подруга.
В бурном потоке несущихся лет
Встреча с ней неизбежна.
И никакого секрета тут нет, —
Имя ее — надежда.
И когда в жизни идет все кругом,
Рядом со мною она всегда —
Преданная подруга.
И когда в жизни идет все кругом,
Знаю, что будет со мною всегда
Преданная подруга.
Праздник
Милая, сегодня праздник:
День открытых дверей в забытом доме.
Милая, невероятно то, что нам так повезло:
Я ощущаю тепло твоей ладони.
День, день и ночь, ночь и день ожидал,
Я всегда ожидал эту встречу.
Тихо скользили года, угасая вдали без следа,
А я ждал этот вечер.
Бубен-тамбурин
Гордо катится по сцене
Пестрый, важный, как павлин,
Начиная представленье,
Желтый бубен-тамбурин.
«До чего ж хорош, чертяка!
С бахромой и весь блестит!
Да, не всякий, ох, не всякий
Сможет так себя нести!»
То затихнет, то вдруг сразу
Затрещит то здесь, то там.
И в порыве, и в экстазе:
Трум-тум-тум, а трам-там-там!
Ну а публика — на славу!
И, восторгов не тая,
Все кричит то «бис!», то «браво
Забубённая, своя.
А в углу огромной сцены
Скромно-скромно, еле-еле,
Тихо, но самозабвенно,
Очень мило арфы пели.
Прощение
«Да ты с ума сошел, — кричали и трясли
Меня за плечи возмущенные друзья, —
Еще вчера тебя тянули из петли,
А ты сегодня все простил. Ну так нельзя».
Я понимал их и почти не осуждал,
Кто был не прав из нас — видней со стороны,
Но ты мне руку протянула — я пожал
И точно знал — мы виноваты без вины.
Да, пусть нам в дружбе нашей так не повезло,
И пусть не склеить нам разбитое стекло, —
Я зла не помню и обиды не держу
И нашей дружбой, пусть недолгой, дорожу.
Как ледокол сквозь громоздящиеся льды,
Судьба тянула нас неведомо куда,
А мы все прыгали по лезвию беды
И нервы рвали, как сухие провода.
Но оглушала на мгновенье тишина,
И было слышно, как тревожно дышит ночь
И как пытается усталая луна
В объятьях сонного тумана изнемочь.
И пусть с любовью тоже нам не повезло,
И пусть не склеить нам разбитое стекло, —
Я зла не помню и обиды не держу
И той мгновенного любовью дорожу.
А время, лакмусом в бумаге растворясь
С перечислением ошибок и обид,
Вновь воскресит непогрешимо чистых нас
Друг перед другом и за все простит.
И пусть нам в дружбе и любви не повезло,
И пусть не клеится разбитое стекло, —
Я зла не помню и обиды не держу
И всем, что было между нами, дорожу.
Лауреат конкурса «Ступень к Парнасу»
В океане непонимания
Не смотри на меня в ожидании
И не думай, что я умней, —
В океане непонимания
Я давно плыву на бревне.
И советы мои вчерашние,
Если можешь забыть, — забудь.
Разлетелись песочные башни,
Только ветер успел подуть.
Понимаешь, ну не знаешь,
Где найдешь, где потеряешь,
И не лезь ты в дебри,
Душу не трави.
Нет, не знаешь, ох, не знаешь,
Где найдешь, где потеряешь.
Слушай лучше сердце,
Сердцем и живи.
Не смотри на меня с изумлением,
Я давно уже стал другим,
И вчерашние размышления
Взяли и обратились в дым.
Этот дым, невесомым облачком
Проплывая в небе большом,
То смеется лучами солнечными,
То грустит проливным дождем.
Да не смотри ты на меня с сожалением!
Видишь, я улыбаться стал.
Ну, а вспомни мое настроение
В тот момент, когда я «все знал».
И не так уж, поверь, досадно
В океане и на бревне.
Лучше сядь-ка со мною рядом —
Будет нам веселей вдвойне.
У твоего окна
Я жал на все педали,
В висках стучала кровь,
Я так боялся опоздать в страну
С названием «Любовь».
Мне цель казалась ясной,
Я так был юн и смел
И столько слов напрасных
Наговорить успел.
Ах, если б знать в ту пору,
Что где-то ты — одна.
Мне нравится смотреть на город
Из твоего окна.
Исписанных тетрадей
В столе не перечесть,
В них — пылкими стихами
Я выплакался весь.
Под солнцем в абажуре
Отцвел бумажный куст,
И отшумели бури
В стакане мнимых чувств.
Ах, если б знать в ту пору,
Что где-то ты — одна.
Мне нравится смотреть на город
Из твоего окна.
Вот потому, родная,
Немногословен я,
Когда плывут под нами
И небо и земля,
Когда стихают споры,
И замирает дом,
И расцветает город
За твоим окном.
Три дома
Я в одиночестве бездонном
В каком-то доме у окна
Стою и слышу,
Как крадется тишина.
Тяжелой ношею на плечи
Ложится хмурый летний вечер,
С немым участьем
В то окно глядит луна.
И вот опять воображенье
Рисует без предупрежденья
Три разных дома на стекле —
Там ждут меня.
Я в те дома вхожу без стука,
Там мне протягивают руку
И предлагают обогреться у огня.
Первый дом — родной мой дом —
Окутан светом и теплом,
В нем живет мое детство.
Дом второй, тоже мой,
Такой же близкий и родной,
В нем живет мое сердце.
Третий дом — дом родной,
Родной до боли, но не мой,
В этот дом вхожу я не дыша.
В нем живет моя душа.
В каком-то странном исступленье,
Меняя краски без труда,
Воображение творит
Как никогда:
Я вижу маму в доме первом,
Она надеется, наверно,
Что я вернусь к ней
И останусь навсегда.
Но вот сместилось расстоянье
И воплощенным ожиданьем
В притихшей комнате
Ребенок сладко спит.
И наконец, я в третьем доме:
Словно сошедшая с иконы
В нем тихо женщина
Прекрасная грустит.
Первый дом —
Родной мой дом —
Окутан светом и теплом,
В нем живет мое детство.
Дом второй,
Тоже мой,
Такой же близкий и родной,
В нем живет мое сердце.
Третий дом — дом родной,
Родной до боли, но не мой,
В этот дом вхожу я не дыша.
В нем живет моя душа.
Я в одиночестве бездонном
Стою один на всей земле,
Слежу, как тают все три дома
На остывающем стекле.
С тобой — не хватает ее,
С нею — тебя.
С тобою — снится она,
С нею — ты.
На всем белом свете
Мне мучительно не хватает вас.
Вы есть у меня,
И вас нет у меня.
Люблю вас обеих.
Так не бывает — скажешь.
Значит, бывает,
Коли так есть.
Три наших «Т» связались в треугольник,
В котором медианою — судьба.
Ценою самоотреченья
И сердца — стертого до дна —
Души святое очищенье
Дается нам.
Ценою мук непроходящих,
Глухой тоски, ночей без сна —
Любви мгновенья настоящей
Даются нам.
За череду сплошных ненастий
И за печаль, что так длинна,
Крупица истинного счастья —
Награда нам.
Того, кто сил нашел ДЕРЖАТЬСЯ
И возрождаться вновь и вновь,
Найдет и истинное счастье,
И настоящая любовь.
Ничто так просто не дается
Нам в этой жизни — Закон таков!
За счастье надобно бороться,
И за мечту, И за любовь.
В вечность
Спасибо, дорогая, за ту заботу,
Которой ты меня оберегаешь, —
И от разочарования в безжалостной работе,
И от того, чего сама не знаешь.
Спасибо, дорогая, за твое терпение,
Которое не властвует над разумом,
За то, что за мое сплошное невезение
Не упрекнула ты меня ни разу!
Спасибо, дорогая, за смех сквозь слезы
И за улыбку вместо упрека,
За то, что отогрела ты звенящие морозы
В моей душе — смертельно одинокой.
Спасибо, дорогая, за веру в мои силы,
В мою звезду, что не взойти, возможно, может
За то, что ты сумела стать любимой
И самой, самой близкой и хорошей.
Спасибо и за то, что ты живешь на свете,
За преданность, за верность и. за сына,
Да и за то, что плюешь на злые сплетни,
Оплетшие тебя, как паутина.
Спасибо, Танечка, спасибо, милая, спасибо.
Замкнутый круг
Часовыми поясами разделенные,
Между нами — связь скупая телефонная,
И почти что полпланеты
С сотнями воздушных трасс,
Невозможность созвониться
Ну хотя бы в месяц раз
Нас не спасает от разговоров ни о чем,
И расстоянья тут ни при чем.
А когда я сяду рядом,
Загляну в твои глаза,
Снова встанут между нами
Часовые пояса,
И все те же полпланеты
С сотнями воздушных трасс,
Ожидание рассвета
И обрывки скучных фраз
Нас разделяют,
И одиночества недуг
Нас замыкает в тесный свой круг.
Мы с тобой никак не можем
Разобраться, что к чему,
И никто нам не поможет
И не скажет, почему,
Почему нам вместе трудно
И еще труднее — врозь,
Что-то случилось,
Что-то стряслось.
И давно пора, пожалуй,
Разомкнуть нам этот круг,
Только вот преградой стала
Память губ и память рук,
Понимать не хочет память,
И не хочет память знать
Тех проблем, что между нами
Успевают возникать,
Оберегает
И не считается ни с чем,
Но не решает наших проблем.
Мы с тобой никак не можем
Разобраться, что к чему,
И никто нам не поможет
И не скажет, почему,
Почему нам вместе трудно
И еще труднее — врозь,
Что-то случилось, что-то стряслось.
Что-то случилось.
Рядом
Я лечу на север,
Ты летишь на юг, —
К самым разным целям
Мы спешим, мой друг.
Мчится вслед за нами
Миллион проблем,
И на расстоянии
Не решить их все.
«Такова планида,
Видимо, у нас, —
Ты мне скажешь тихо
В сто двадцатый раз. —
Подожди немного
И не спорь со мной,
Наши две дороги
Приведут к одной.
Нашим точкам зренья,
Видно, не совпасть,
Пусть рассудит время
Разногласных нас.
И играют с нами
И между собой
Разные призванья
И одна любовь.
..А кто сказал, что расстояния сближают,
Тот, вероятно, далеко не уезжал.
А кто сказал: «Разлука чувство укрепляет», —
Тот, вероятно, разлучиться был не прочь.
А кто сказал, что время самый лучший лекарь,
По-настоящему, наверно, не болел.
Ну, а за шаг, что разделяет очень зыбко
Любовь и ненависть, сказавшему — хвала!
Не завидуйте женам артистов,
Не вводите себя в заблужденье;
Их судьба — как береза без листьев
В апогее природы цветенья.
Нелегко быть женою артиста,
Уезжающего постоянно,
С расставаниями мириться
И всегда оставаться желанной.
Нелегко иногда быть веселой,
Когда спутницей стала разлука
И печали прощания с другом
К тебе в гости заходят без стука.
Нелегко ожидать и мириться
С одиночеством тоже не сладко,
И уснуть, когда вовсе не спится,
Отдаваясь судьбе без остатка.
Времени нет
Времени нужно много,
Чтоб до конца пройти
Дарованную дорогу
И не сбиться с пути.
Годы толкают в грудь,
А между ними клином
Втиснут этот путь.