Инакомы́слие — суждение в области морали или общественной жизни, отличающееся от принятого в обществе или коллективе; а также открытое отстаивание данного суждения. Люди, выражающие подобного рода мнения, называются инакомыслящими.
В тоталитарных государствах и общественных структурах инакомыслие преследуется. Меры наказания варьируются от самых жестоких (убийство, смертная казнь, сожжение на костре, пытки) до относительно мягких: общественного порицания, административных наказаний.
См. также
Литература
Смотреть что такое «Инакомыслие» в других словарях:
инакомыслие — диссидентство, еретичество, досиденство, иномыслие Словарь русских синонимов. инакомыслие диссидентство Словарь синонимов русского языка. Практический справочник. М.: Русский язык. З. Е. Александрова. 2011 … Словарь синонимов
Инакомыслие — ср. Несогласие, неприятие официальной идеологии и политики, противостояние господствующему мнению и вере; диссидентство. Толковый словарь Ефремовой. Т. Ф. Ефремова. 2000 … Современный толковый словарь русского языка Ефремовой
инакомыслие — инакомыслие, инакомыслия, инакомыслия, инакомыслий, инакомыслию, инакомыслиям, инакомыслие, инакомыслия, инакомыслием, инакомыслиями, инакомыслии, инакомыслиях (Источник: «Полная акцентуированная парадигма по А. А. Зализняку») … Формы слов
инакомыслие — ▲ несогласие ↑ официальный, политика оппозиция группа, выступающая вразрез с господствующим мнением. оппозиционный. неблагонадежность. неблагонадежный. неблагонамеренный. крамола. крамольный. ересь. еретический. диссидент. политический сыск.… … Идеографический словарь русского языка
инакомыслие — инаком ыслие, я … Русский орфографический словарь
инакомыслие — (2 с), Пр. об инакомы/слии … Орфографический словарь русского языка
инакомыслие — инакомы/слие, я … Слитно. Раздельно. Через дефис.
инакомыслие — диссидентство, еретичество, досиденство, иномыслие Словарь русских синонимов. инакомыслие диссидентство Словарь синонимов русского языка. Практический справочник. М.: Русский язык. З. Е. Александрова. 2011 … Словарь синонимов
Инакомыслие — Инакомыслие суждение в области морали или общественной жизни, отличающееся от принятого в обществе или коллективе; а также открытое отстаивание данного суждения. Люди, выражающие подобного рода мнения, называются инакомыслящими. В… … Википедия
инакомыслие — инакомыслие, инакомыслия, инакомыслия, инакомыслий, инакомыслию, инакомыслиям, инакомыслие, инакомыслия, инакомыслием, инакомыслиями, инакомыслии, инакомыслиях (Источник: «Полная акцентуированная парадигма по А. А. Зализняку») … Формы слов
инакомыслие — ▲ несогласие ↑ официальный, политика оппозиция группа, выступающая вразрез с господствующим мнением. оппозиционный. неблагонадежность. неблагонадежный. неблагонамеренный. крамола. крамольный. ересь. еретический. диссидент. политический сыск.… … Идеографический словарь русского языка
инакомыслие — инаком ыслие, я … Русский орфографический словарь
инакомыслие — (2 с), Пр. об инакомы/слии … Орфографический словарь русского языка
инакомыслие — инакомы/слие, я … Слитно. Раздельно. Через дефис.
Толковый словарь русского языка. С.И.Ожегов, Н.Ю.Шведова.
-я, ср. (книжн.). Мировосприятие инакомыслящих.
Новый толково-словообразовательный словарь русского языка, Т. Ф. Ефремова.
Иные взгляды, убеждения, иной образ мыслей.
Несогласие, расхождение во взглядах с кем-л.
Википедия
Инакомы́слие — суждение в области морали или общественной жизни, отличающееся от принятого в обществе или коллективе ; а также открытое отстаивание данного суждения. Люди, выражающие подобного рода мнения, называются инакомыслящими.
Примеры употребления слова инакомыслие в литературе.
Самое ужасное, что инакомыслие у нас всегда рассматривалось как уголовное деяние против государства.
Мне хотелось бы привести один пример стратегического инакомыслия, о котором, уверен, мало кто знает сегодня.
Остался централизм без демократии, дисциплина без творчества, нетерпимость к инакомыслию, недопустимость свободы мнений.
Подозрение в инакомыслии или каком-либо политическом деянии по-прежнему сурово каралось.
Одновременно и координированно идет разгром всяческого инакомыслия, мафиозных структур и номенклатуры.
Коллектив, по существу, всегда выступал в роли единого доносителя, экзекутора, корчевателя инакомыслия.
Он прощает ученикам малые и большие шалости, но сурово карает за инакомыслие и непокорство, прибегая даже к розгам.
За такое инакомыслие, пожалуй, досталось бы Трезорке, будь Потертый хозяином, но коль скоро он был подконвойным, Руслан лишь отвернулся, не желая поддерживать общение.
Источник: библиотека Максима Мошкова
Транслитерация: inakomyislie Задом наперед читается как: еилсымокани Инакомыслие состоит из 11 букв
СОВРЕМЕННЫЕ ПРОБЛЕМЫ | Библиотека им. Елены Евдокимовой
Разделы
А. Н. Кленов. Инакомыслие
| Печать |
Наряду с массовым типом советского интеллигента, есть еще особая разновидность его, на первый взгляд имеющая с ним мало общего. Это «инакомыслящий» интеллигент или, в терминологии иностранной печати, «советский диссидент». Слово это английское и означает сектантов, отколовшихся от официальной государственной церкви и заявляющих самостоятельные религиозные мнения в границах христианской веры. Таким образом, диссидентами никогда не называли прямых атеистов. Термин этот, в его английской версии, кажется мне удачным, потому что советские диссиденты — это люди, вовсе не отвергающие начисто советское мировоззрение и советский образ жизни, а добивающиеся некоторых улучшений в том и другом, и притом, по возможности, без нарушения советских законов. Вопреки распространенному мнению, сюда безусловно относятся и внеаппаратные русские шовинисты, идолом которых является А. И. Солженицын; но к диссидентам не относятся просто верующие, не ищущие компромисса с советской властью, а желающие от нее укрыться до времени, пока бог ее покарает.
Гораздо менее удачен термин «инакомыслящие», потому что в нем заложена презумпция мышления: правильнее было бы назвать этих людей «инакочувствующими», но это уже совсем не по-русски. «Инакомыслящие» отличаются от «массового» типа советского интеллигента своими чувствами и поведением, но близки к ним своим образом мыслей. Можно определить «инакомыслящего» как человека, получившего от культурной традиции сильное чувство справедливости и приличия, но не получившего навыков самостоятельного мышления. Чувства толкают его против несправедливой власти, а мысли порабощают его этой власти. Такой человек выше окружающей среды, потому что способен приносить жертвы, но жертвы эти случайны и, большею частью, напрасны. «Массовый» интеллигент жалок и смешон, но «инакомыслящий» — трагичен, потому что принимает некоторые вещи всерьез и доказывает это своим поведением. Я попытаюсь изложить взгляды некоторых лучших представителей этой среды. Пусть они простят мне, если это изложение покажется им насмешкой. Юмор возникает здесь не от моей воли, а от беспорядка в описываемом мышлении.
Доминирующая установка этого мышления — зависимость от начальства; поведение же реактивно по отношению к действиям власти.
Инакомыслие, или философия, психология и этика недовольного советского интеллигента.
1. Они всеведущи и всемогущи. Отдельный представитель власти может быть слаб и жалок, но весь аппарат в целом — страшен и непобедим. Мы смотрим не него, как кролик смотрит в глаза анаконды. Начиная что-нибудь делать, мы знаем, что ничего не можем.
2. Мы говорим, что верим в духовную силу человека, но не верим, что она имеет практическое значение. В реальной жизни имеет значение лишь соотношение физических сил. Выступая за изменение жизни в этой стране, мы знаем, что ничего изменить нельзя.
3. Поскольку мы не можем уверовать в бога, у нас нет надежды, что бог заметит наши жертвы и сотворит чудо, и нет надежды на загробное воздаяние. И все же, мы должны приносить эти жертвы из чувства собственного достоинства. Может быть, со временем наш пример увлечет большее число людей, и люди станут лучше. Но в это мы, собственно, тоже не верим, потому что это было бы чудо.
4. Таким образом, мы делаем все это, чтобы облегчить нашу совесть и выразить публично наши чувства.
5. Мы верим в человеческие чувства, но не верим в человеческий разум. Никакое учение мы не принимаем всерьез. Все идеологии прошлого оказались ложными и привели к чудовищным бедствиям и преступлениям. Значит, так будет и дальше. Незачем заниматься каким-то общественным мышлением. Когда речь идет о человеке и обществе, нельзя говорить, что одна мысль правильна, а другая нет. У каждого свои мысли, и одна не хуже другой. Надо лишь поступать, как тебе подсказывает чувство.
6. Чувства подсказывают нам, что надо протестовать. Если мы не протестуем, то оказываемся соучастниками творимого зла. Таким образом, мы говорим о личной ответственности, но принимаем библейский принцип племенной. Мы виноваты в оккупации Чехословакии и даже, по-видимому, в ужасах революции и террора. Мы несем в себе не гордое чувство праведности, а смиренное чувство вины.
7. Самое главное в жизни — не бояться. Мы не протестуем, потому что боимся. Единственный способ доказать себе, что ты не боишься, — это протестовать. Тогда и другие увидят, что ты не боишься, и будут тебя уважать. Если кто-нибудь говорит, что протестовать бессмысленно, это значит, он просто боится. Но мы ему так не скажем, это было бы высокомерием. Мы скажем, что у каждого свой путь.
8. Заслуги человека определяются тем, какое он принял страдание. Мы заимствовали эту доктрину у христиан, как и многое другое. Мы никогда не задумывались, насколько нам подходят понятия чужой веры. Чувства подсказывают нам, что быть мучеником — хорошо. Это значит переложить вину на твоих мучителей, а самому уже ни за что не отвечать. Впрочем, даже мучителей надо жалеть и прощать. Ведь мы не можем платить им злом за зло? Они тоже люди, но у них другие взгляды.
9. Поскольку наши страдания зависят от них, то они и определяют наши заслуги. Достоинство человека определяется тем, сколько они дали ему лет. Это вроде ордена или почетного звания. Ты мало стоишь, если начальство тебя не замечает: значит, ты не высовываешься, потому что боишься. Но мы тебе так не скажем, это было бы высокомерием. Мы скажем тебе, что каждый решает за себя.
10. История инакомыслия состоит в том, что А протестовал против чего-то, и его посадили; Б протестовал против посадки А, и его тоже посадили; В протестовал, и т. д., …; начали издавать хронику нарушений советской законности, где было сказано, что А, Б, В,… неправильно посадили; издателей хроники, в свою очередь, посадили и т. д. Таким образом, мы не делаем ничего плохого, а они причиняют нам зло. Весь мир видит, что мы — хорошие, а они — плохие.
11. Кое-кто говорит, что они — наши враги, что с ними надо бороться: не бояться причинять им зло, не облегчать им их грязное дело, и вообще считать себя в состоянии войны с существующей властью. Не слушайте этих людей, их надо остерегаться. Такая линия прямо ведет к большевизму. На войне убивают противника, но ведь мы не можем их убивать? На войне прячутся от противника, но ведь мы не станем от них прятаться? Если кто-нибудь из наших выступает под псевдонимом, они глумятся. И Исаич тоже глумится. Поэтому протестовать надо с указанием всех данных: фамилии, имени, отчества, подробного адреса, а по возможности и телефона. Как только ты им понадобишься, они тебе могут позвонить. Мы всегда вежливы и любезны.
12. Опаснее всего — ставить себе цели. Поскольку любое учение о человеческих делах заведомо ложно, человек, предлагающий вам какую-нибудь цель или спрашивающий, какие у вас цели, — это и есть носитель самого страшного зла. Ибо цели, как известно, оправдывают любые средства. Из целей вырастает доктрина, а доктрина имеет приверженцев и врагов, которые неизбежно организуются друг против друга. Где возникает организация, там начинаются интриги и борьба за власть, так что очень скоро сторонники этой доктрины начинают друг друга истреблять. Единственное, что можно делать вместе, — это вместе протестовать и вместе сидеть. Предварительные шаги на этом пути можно даже чуточку прикрыть от начальства, но при непременном условии завершить дело общим протестом и общей посадкой.
13. Мы уважаем советские законы. Некоторые думают, что это лишь тактический прием, чтобы лучше разоблачать начальство. Но мы не признаем никакого притворства. Мы в самом деле уважаем закон, по которому судят и убивают наших друзей. Дело в том, что у человека ведь должен быть какой-нибудь закон, иначе он впадает в самоволие, как об этом предупреждал Достоевский. В собственные нравственные силы мы не верим, нам нужен настоящий закон, записанный параграфами и статьями. Тогда будет точно известно, что можно делать, и чего нельзя: а иначе получается самоволие. И раз уж другого закона у нас нет, то мы уважаем советский. Впрочем, он не так уж плох, этот советский закон, в нем есть статьи против воровства и убийства и вообще много такого, как во всех кодексах мира. Закон в основном хороший, беда только в том, что его не соблюдают. Правда, есть там и плохие статьи, по которым нас сажают, но они противоречат конституции. Если же кто-нибудь станет говорить, что законы противоречат друг другу, и что их вообще невозможно применять, мы скажем ему, что это тоже правда. И поэтому надо протестовать.
14. Прошлое нашей страны вызывает у нас ужас, и особенно большевики. Все, что мы видим кругом, — это прямой результат большевизма, и наши нынешние хозяева тоже большевики, или очень на них похожи. Большевики делали ужасные вещи, и мы не будем им подражать. Они верили в возможность сознательного изменения жизни, а мы ни в какие изменения не верим. Мы протестуем вовсе не потому, что надеемся что-то изменить! Целей и планов у нас нет, потому что от них недалеко уже и до программы. Большевики придумали также конспирацию и организацию. Мы все делаем наоборот: мы не прячемся и ничего не пытаемся организовать. Нет, мы не похожи на большевиков: это они похожи, а не мы!
15. Наши протесты должна слышать мировая общественность. Правда, мы не очень знаем, что это такое, не различаем на Западе левых и правых, жуликов и энтузиастов. Но все равно, надо проводить пресс-конференции. Весь мир должен знать, что они с нами делают. Может быть, им станет стыдно, или они устрашатся. Были ведь случаи, когда на Западе поднимался шум, и они кого-нибудь выпускали. Они боятся всякого шума, и, хотя это стыдно признать, мы пользуемся некоторой защитой, пока о нас шумят. В этом есть, конечно, что-то недостойное, особенно стыдно перед теми, кого сажают втихомолку.
16. Каждый из нас должен протестовать изо всех сил. А если сил уже не хватает, если они совсем уже не дают тебе протестовать, можно подумать об эмиграции. Каждый решает за себя. А там, на Западе, можно опять протестовать в эмигрантской печати. Главное, надо протестовать!
Ведь вы не думаете, что можно делать что-нибудь другое?
Нет другой науки, которая своими выводами и заключениями вызывала бы столько споров и противоречивых мнений, как история. Такая разноголосица инакомыслия является следствием многих причин. Но если попытаться как-то упорядочить это пёстрое множество мнений, то большинство из них сведутся к субъективным предпочтениям. Иметь субъективное предпочтение свойственно человеку – это его обычная реликтовая форма размышления. С одной стороны, субъективные предпочтения ограничивают процесс мышления человека, а с другой стороны, упорядочивают его же, придавая ему множество конкретных направлений. Однако человеку очень сложно сосредоточиться на каком-то одном направлении. Поэтому, в историческом плане, мышление, как социальный феномен, представляет собой целесообразный, но хаотичный процесс. Например, в науке хаотичность процесса мышления упорядочивается принятием научным сообществом тех или иных аксиом, особых идей. Эти аксиомы составляют основу всей архитектуры научного знания, не требуют никакого доказательства, принимаются на веру и тем самым ограничивают в науке хаос субъективных предпочтений.
Являясь элементарной идеей, аксиома служит одновременно исходным положением конкретной научной теории и образует взаимосвязь этой теории с некоторой философией. Взаимосвязь с философией необходима не только в науке для обоснования её теорий, но и для функционирования самого процесса мышления, поскольку его генезис формальными аксиомами не ограничивается. Наличие подобной взаимосвязи является внутренней, неосознаваемой потребностью мышления как-то объединить различные конкретные и абстрактные понятия в единое целое, целостность с тем, чтобы приблизиться к Истине. Стремление человека к Истине в равной мере является потребностью науки, философии и религии. Истина необходима там не как формальное декларирование, а для оптимального функционирования мышления и, в конечном счете, для самосохранения человека.
Наука отличается от религии тем, что она, в принципе, не против того, чтобы человек имел собственное мнение по любым вопросам мироздания. Ученый на этом пути относительно свободен. В рамках этой относительности он может попытаться сформулировать нужную для всех новую аксиому и представить её на суд научной общественности. Однако современные религиозные и научные сообщества едины в том, что Истина (которую они к тому же понимают по-разному) безосновна, она сама по себе. Она как бы абсолютно независима от всего человеческого и к любым известным и еще неизвестным идеям человека индифферентна. В том числе и поэтому в истории новую более прогрессивную идею, касающуюся Истины, общественность встречает, как правило, настороженно, безразлично или вообще сходу отвергает её как ересь. В этом плане наука солидарна с ортодоксальным материализмом, ярым приверженцем которого был, например, В.Ленин, который в своей известной работе «Что делать?» безапелляционно утверждал: «Истина всегда конкретна».
С сожалением следует признать, что сложившийся за столетия религиозный и научный догматизм продолжает навязчиво декларировать невозможность вечных, неопровержимых идей, которые напрямую, без посредников, связаны с Истиной. Любые мысли, которые допускают в той или иной мере противоположную точку зрения, относятся и религией, и наукой к, так называемому, инакомыслию. Однако, на самом деле, если и говорить об инакомыслии, то надо иметь в виду, что настоящее инакомыслие – это то, что противоположно Истине, что ограничивает пути к ней или не признает её существование. Всё иное – это обычное заблуждение и к настоящему инакомыслию никакого отношения не имеет. Настоящее инакомыслие – это грех, греховность мыслей и поступков, безверие в существование единой для всех Истины. Иначе говоря, настоящее инакомыслие – это отрицание истинной свободы и безрассудное маниакальное стремление человека закрыть для себя путь к Истине, заменив её ложным подобием.
Уже более 2000 лет религия, философия и наука так и не пришли к общему пониманию того, каким представляется путь к Истине. Каждый из них сформировал свою область томления человеческого духа, где человеку очень трудно или невозможно понять, что делать с целью, к которой устремлено его мышление и куда неизбежно ведет общая для всех людей история. Эти искусственно разделенные между собой области человеческого духа служат прибежищем не иллюзорного, а настоящего инакомыслия и догматизма, отрицающих саму возможность вечных идей, напрямую связанных с Истиной. Это продолжается, несмотря на то, что всё это в прошлом привело, например, религию к инквизиции, сектантству и к разрушению единства Церкви. Эта же расчлененность человеческого духа сейчас ведет науку к неизбежному кризису её традиционного жанра благодетеля и спасителя от всяческих бед. История науки такова, что трудно отследить её сомнительную связь с настоящим инакомыслием как у религии. Тем более, что формы борьбы науки с собственным догматизмом можно назвать цивилизованными. Но эта цивилизованность всего лишь результат высокомерия науки, её мэтров и адептов по отношению к философии, не говоря уже об их отношении к религии. Во многом это связано с тем, что философия, хотя и является прародительницей всей науки, но, кроме права иметь своё субъективное предпочтение, ничего предложить ей не смогла. И действительно, сохранив историческую взаимосвязь с конкретными науками, собственное основание, базис в культуре мышления человека философия так и не обнаружила. Однако философия в отличие от науки и религии еще не определилась с тем, что считать Истиной. Уже длительное время она находится в режиме ожидания каких-то сакральных научных открытий, чтобы попытаться хоть как-то их осмыслить и с их помощью составить своё представление об Истине.
Человек продолжает философствовать. Но зачем он это делает, с какой главной целью? Этот вопрос не решен и самой философией. Для философии ее присутствие в человеческом мышлении так и остается открытым до сих пор. Наука не дождалась от философии ответа на этот вопрос. Поэтому она была вынуждена считать критерием истинности своих достижений только практику, но, увы, без их философского осмысления. Это неизбежно вело к насаждению и воспроизводству догматизма в науке. И действительно, куда деваться? Что остается делать науке, как не опереться только на «голый» (по Гегелю) результат, подтверждаемый актуальной на данный момент практикой, экспериментом, оставляя сам процесс его получения без должного философского осмысления.
Отсутствие в науке философского осмысления своих результатов ведет к догматизму, подобному религиозному, искаженному видению пути к Истине. Несмотря на свой явный догматизм, наука не способна приостановиться и ждать какого-то внешнего осмысления её достижений. Наука в союзе с практикой должны идти вперед. Вот только нет никакой уверенности в том, что выбранный путь науки вне Истины будет успешным. Нет потому, что методология науки, которой пользуется человек для достижения своих целей, не претерпевает качественного изменения. Фундаментальная наука как опиралась на субъективное предпочтение отдельных, пусть и гениальных ученых, так это и происходит по сию пору. Поэтому, в отсутствии у человечества бесконечного ресурса времени, есть все основания для распространения разного рода агностицизма. Мышление человека, при всех его неоспоримых успехах, так и не преодолело границу собственного субъективного предпочтения. Несмотря на открытие некоторых законов мироздания, названных фундаментальными и объективными, для развития науки не они, а отдельные субъективные предпочтения остаются определяющими.
Негативные последствия подобного субъективизма можно наблюдать всюду: в политике, в экономике, в науке и, особым образом, в исторической науке. Историки отличаются от других ученых только тем, что методологию своего субъективного предпочтения они вынуждены сохранять и демонстрировать в крайне консервативных формах. Историкам трудно оставаться вне политического предпочтения, поскольку их методология основана исключительно на анализе прошлого и, в лучшем случае, текущего настоящего. Считается, что будущее не является предметом изучения истории. В действительности это не так. Историческая наука искусственно ограничивает предмет своего исследования прошлым, поскольку её современная методология не предполагает прогнозирование будущего (футурология – это гадание на кофейной гуще и не более того). У этой науки отсутствует единая логика консолидации различных событий, явлений, которая в других науках, в той или иной мере, присутствует.
Отрицание необходимости единой для всех идеологии (не единственной, а единой) означает отрицание существования цивилизации, её будущего. Без единой идеологии, будущее любой цивилизации исторически обречено. Никакие усилия не спасут цивилизацию от гибели, если она не ставит своей целью обрести единую идеологию. Без такой идеологии цивилизация изначально нежизнеспособна, а её отсутствие рано или поздно становится очевидным. История нашей цивилизации заставляет вернуться к необходимости сделать окончательный выбор между верой и безверием в существование Истины. История, как ничто иное, убеждает в этом. Ничто не принесло такого горя людям как их ум, разум, оставленный вне Истины, но ничто иное и не может спасти их в будущем от самих себя, кроме Истины. Нет такой разумной силы в природе, которая бы вопреки человеку взяла бы на себя ответственность и труд спасать его.
От этой простой мысли можно оттолкнуться при создании единой идеологии, «оцифровав» её логику и придав ей различные, но взаимосвязанные математические выражения. В результате можно получить очень интересный материал для размышления о том, каким может быть путь к Истине. Такие размышления в самом начале потребуют простого, а затем все более сложного моделирования процесса развития абсолютно абстрактного математического образа. Сложность конструирования этого образа состоит в том, что в его основе лежит реальная возможность и потребность людей овладеть единой идеологией. Мечтая об этом же и понимая всю сложность такой задачи, русский православный священник, богослов, философ, учёный, математик и поэт П. Флоренский предрекал: «Это будет уже не старая и безжизненная религия, а вопль изголодавшегося духом». Но как бы там ни было, только подобный образ способен вместить бесконечное количество информации, потому что является её источником и «компасом» при движении нашего разума к далекой от него Истине. Конечно, можно было бы предложить более конкретно то, как начать движение в этом направлении, но не хочется лишать читателя возможности самому попытаться стать первооткрывателем и творцом Истины. Каждый это может попробовать сделать самостоятельно в меру своих знаний, способностей и, главное, желания приблизиться к Истине.