исповедь неполноценного человека осаму дадзай о чем книга
Исповедь «неполноценного» человека (Дадзай)
Содержание
Повествование ведётся от лица Ёдзо Обо.
Предисловие [ ред. ]
Автор рассматривает три фотографии героя. Первая — детская. Мальчик лет десяти в окружении сестёр улыбается фальшивой, вызывающей неприятие улыбкой. Вторая — гимназическая. Здесь улыбка уже не вызывает отторжение, но всё ещё выглядит искусственной. На третьей голова его седа, а возраст определить невозможно. Лицо героя незапоминаемо, бесприметно, что раздражает и пугает одновременно.
Тетрадь первая [ ред. ]
Ёдзо Оба родился в богатой деревенской семье. Он много болел и с ранних лет осознавал, что не вписывается в общество и ничего не смыслит в человеческом предназначении. Ёдзо не мог понять, что доставляет страдания другим, какие сны им снятся, о чём они думают. Это беспокоило его и пугало.
И тут меня осенило: надо стать паяцем. Это будет последней попыткой перекинуть мост между собою и людьми.
В подтверждение Ёдзо приводит описание первой фотографии с кривой улыбкой на лице из предисловия. Однако постоянное ношение маски давалась тяжело. Людская злоба ввергала его в панический ужас. Сохранять спокойствие становилось невыносимо, и он ещё больше отгораживался ото всех наивным оптимизмом.
Стараясь рассмешить других, он носил тёплый свитер летом, изображал «индейский танец», обмотавшись ситцевым платком. В школе за хорошую успеваемость и состоятельность семьи Ёдзо уважали. Это смущало и заставляло его паясничать и там. Рисуя каракули на уроках, сдавая смешные и дерзкие сочинения, он добился низких баллов по поведению.
Ёдзо признавался, не вдаваясь в детали, что в те годы служанки и слуги совершили с ним гнусности, лешив его целомудрия. Он же, разучившись говорить правду и доверять, тогда ни с кем не поделился этим.
Тетрадь вторая [ ред. ]
Ёдзо с лёгкостью поступил в гимназию и стал любимцем класса. Он снял комнату, съехав от родителей. Сделавшись в паясничестве своём, которое проще давалось перед чужими людьми, искуснее, он тем не менее был уличён тихоней класса Такэичи. Тот заметил, что Ёдзо нарочно упал на физкультуре. Никто не обратил внимания на этот инцидент, но с тех пор герой всё время опасался, что Такэичи его раскроет, и решил с ним сблизиться.
Позвав Такэичи в гости, Ёдзо прочистил ватой и спиртом его разболевшееся тогда ухо. В ответ на заботу гость заметил, что Ёдзо «бабы обожать будут». И правда, женщины благоволили к нему, а он считал их загадочными. Они острее мужчин реагировали на клоунаду, неустанно требуя продолжения. Даже в то время сёстры Анесса и Сэцуко, у тёти которых он и снимал жильё, любили заходить к нему в комнату, чтобы поболтать и подурачиться, что приводило Ёдзо в неописуемый ужас. Но всё же пророчество тогда ещё не расцвело в полную силу.
Однажды Такэичи принёс Ёдзо книгу с, как он выразился, «приведением» — автопортретом Ван Гога.
Уже потом, гораздо позднее я понял, что именно тогда передо мной разверзлась пропасть, в которую я до сих пор продолжаю лететь.
«И мне хотелось бы писать такие приведения…» — вырвалась у Ёдзо. Ещё в школе он увлекался рисованием, находя в нём отдушину, возможность выразить свои ощущения. Но лишь сейчас понял, как именно ему стоит рисовать. Он принялся за автопортрет, изобразив истинного себя с вечной тоской в душе. Показал его только Такэчи, который выдал тогда своё второе пророчество — из Ёдзо получится большой художник.
Ёдзо перебрался в Токио, поступив по настоянию отца в гимназию, хотя сам хотел идти в художественное училище. Недолго прожив в общежитии, он съехал на отцовскую дачу в Уэно-Сакураги, получив диагноз инфильтрат в лёгких. Усиленно паясничая на учёбе, дома он обычно читал и рисовал. В тайне от отца он посещал студию художника Синтаро Ясуды, где познакомился и подружился с Масао Хорики, который научил его пить саке, развлекать с проститутками, закладывать вещи в ломбард и разглагольствовать о левых идеях.
Хорики был старше Ёдзо на шесть лет и закончил частное училище изящных искусств. Он быстро взял шефство над другом, помогая ему освоить навыки проживания в Токио. Ёдзо считал Хорики глупцом, но с ним было интересно развлекаться.
Ёдзо зачастил к проституткам, находя в компании этих, как он считал, умственно отсталых, покой и освобождение от вечного страха перед людьми. Словно уловив эту близость к женщинам, другие девушки так же стали льнуть к нему. Ёдзо был с ними холоден и в итоге, не выдержав, перестал ходить и к проституткам, переключившись на коммунистические чтения. Говорили там сплошь азбучные истины, но коммунистический кружок привлекал Ёдзо не идеями, ему импонировал дух подполья. Он часто и успешно выполнял разные поручения товарищей по кружку.
Тем временем отец продал дачу, и Ёдзо пришлось снять комнатку в квартале Морика-ва, что ударило по его кошельку. Учёбу и живопись он практически забросил, занимаясь лишь работой в кружке, где стал начальником опергруппы, и распитием сакэ с Хорики. Но кружок требовал всё больших усилий, и Ёдзо его оставил, сосредоточившись на выпивке.
Тогда же он познакомился с официанткой Цунэко из кафе на Гиндзе. К этому моменту Ёдзо осмелел настолько, что сам без Хорики поехал в кафе и пил там, имея всего десять йен в кармане, на деньги той самой официантки. Цунэко успокоила и сразу расположила к себе Ёдзо, раскрывшего перед ней самые мрачные стороны своей жизни. Она была родом из Хиросимы, замужем, но муж её сидел в тюрьме.
Однажды Ёдзо зашёл к ней в кафе вместе с Хорики, они сильно напились и поссорились. Ёдзо не помнил всего, но запомнил, как ужасно Хорики вёл себя с девушкой. Очнулся он у Цунэко дома, где она и предложила ему совершить двойное самоубийство, утопившись в море. Ёдзо выжил, а Цунэко умерла.
Поднялась шумиха, от Ёдзо отреклась семья. Просидев какое-то время в полиции, после ряда допросов он перешёл под опеку поручителя в Иокогаме до окончания разбирательств.
Тетрадь третья [ ред. ]
Поручителем стал отцовский прихвостень по прозвищу Палтус. Он выделил Ёдзо крошечную комнатушку в своём доме, за что получал скромное довольствие, высылаемое братьями Обо тайно от отца. Из гимназии Ёдзо отчислили. Палтус запретил ему выходить из дома. Суд всё откладывался.
В семье решили, что дадут денег Ёдзо, если он захочет продолжить учёбу. Палтус, подводя к этому, поинтересовался у Ёдзо, чего он сам хочет. Но тот, не зная правильного ответа, рассказал про рисование, а на следующий день ушёл к Хорики за советом. Друг встретил его не радушно, а получив телеграмму от Палтуса, вообще отправил обратно домой.
Домой Ёдзо так и не вернулся, поселившись у Сидзуко, с которой в тот день познакомился у Хорики. Единственной его обязанностью было сидеть днём с её пятилетней дочкой Сигэко, и вскоре Ёдзо стала тяготить жизнь альфонса. Сидзуко нашла ему подработку — рисовать комиксы в редакции детского журнала, где работала сама. Но чем больше Сидзуко опекала Ёдзо, тем сильнее тот начинал хандрить, чувствуя себя безвольным перед ней.
Как ни в чём не бывало объявился Хорики. Ёдзо пил, вёл себя вызывающе в барах, закладывал вещи Сидзуко. Поняв, что приносит ей и Сигэко лишь несчастье, он ушёл, поселившись у мадам.
Мадам была хозяйкой бара в Кебаси. В ту пору у Ёдзо исчезала настороженность к людям. После чашки сакэ он мог подойти к завсегдатаем бара и начать разглагольствовать об искусстве.
Год он только рисовал комиксы в различных третьесортных журналах и выпивал. А затем в его жизни проявилась восемнадцатилетняя Ёсико, торговавшая табаком в киоске напротив бара. Всякий раз она уговаривала Ёдзо не пить. Он как бы в шутку сказал, что бросит, если Ёсико выйдет за него, и она согласилась. Они поженились, а мадам, проявив благородство, помогла молодожёнам снять комнату в Цунэдзи на берегу реки Сумида.
С той поры я начал седеть, во мне не осталось ни толики уверенности в себе, мнительность становилась все более острой, несбыточными представлялись какие-либо надежды, радости, сочувствие.
Проблема была не в том, что он не мог простить жену, а в том, что она пострадала из-за своей доверчивости — того самого качества, к которому Ёдзо стремился всю жизнь.
Я теперь не бываю ни счастлив, ни несчастен. Все просто проходит мимо.
В 27 лет его голова была почти бела.
Послесловие [ ред. ]
Автор поясняет, что не знаком с героем лично, но встречал описанную в тетрадях мадам, посещая её бар в Токио. А недавно столкнулся с ней в Фунабаси, где мадам и отдала ему тетради, решив, что они пригодятся для романа. Лет десять назад Ёдзо прислал ей записи в конверте без обратного адреса. Где он теперь и жив ли вообще — неизвестно.
Рецензия на книгу Исповедь «неполноценного» человека
«Исповедь „неполноценного“ человека» Осаму Дадзая автобиографична, так как ней можно увидеть некоторые сходства с реальными фактами из жизни автора: непонимание со стороны семьи, наркотики, неудавшийся брак, попытки суицида, пребывание в психиатрической лечебнице. Главный герой повести является в некотором роде ипостасью собственной личности автора.
«Исповедь» – произведение, шокирующее своей откровенностью: герой с невероятным, пугающим спокойствием рассказывает о своей никчемной жизни. Эта повесть раскрыла мне ход мысли алкоголика, а позже наркомана, рассказала о том, что привело его к такому жалкому существованию.
«Исповедь „неполноценного“ человека» представляет собой рассказ, в центре которого находятся три тетради, автором которых является Ёдзо Ода (главный герой и, собственно, повествователь данной истории). Композиционно записи тетради разделены на три части: детство, юность и жизненный финал : осмысление Ёдзо собственных поступков, самооценка своего жизненного пути.
Рассказ также обрамлен предисловием и послесловием, рассказчик которых ни разу с автором записей (Ёдзо) не встречался, но видел три его фотографии, по которым смог сконструировать некое мнение о нем.
В предисловии нас как раз таки и знакомят с мнением рассказчика о Ёдзо, тем самым представляя второго, как «неприятного» человека. В послесловии же, когда мы уже имеем свое мнение о юноше, автор показывает нам «нового» Ёдзо: для знавшей и потерпевшей от него убытки женщины («мадам») он был «прекрасным ребенком».
Ее мнение заставляет еще раз задуматься: а плохой ли Ёдзо человек? Неполноценный? Кто же тогда такой полноценный человек? И есть ли в мире полноценные люди?
А все же, на самом деле является ли Ёдзо неполноценным? В название («Исповедь „неполноценного“ человека») слово взято в кавычки, а когда мы берем слово в кавычки, мы подразумеваем, что это слово имеет противоположный смысл, то бишь Ёдзо не является неполноценным, а как раз таки наоборот, он вполне себе полноценный человек. А вот можно ли сказать это о людях из его окружения? Ёдзо – человек, ясно осознавший и адекватно оценивающий свои недостатки. Он является воплощением так называемой полноценности. А вот неполноценны, правильнее сказать, те, кто пытается оппонировать чужую полноценность.
Я считаю, что повесть рассказывает о самом Осаму Дадзаи, хотя он пытается это всеми средствами скрыть, убеждая, что автор тетрадей (Ёдзо) и рассказчик – разные люди. «Исповедь» – заключительное произведение Осаму Дадзая, где он подводит итоги своей жизни, анализирует свои поступки, свое отношение к окружающим и, конечно, к обществу; произведение, где он выносит себе приговор: «я утратил лицо человеческое, я уже совершенно не человек».
Повесть актуальна и в наше время. Актуальна она своей темой: темой «потерянного человека». Многие, боясь быть непонятыми или понятыми неверно, надевают маску, как, собственно, и сделал наш герой. Еще будучи ребенком он выбрал модель поведения – «паяц». В будущем это еще не раз ему аукнулось. Неспособность Ёдзо адаптироваться к обществу в конечном итоге делает его алкоголиком, а затем наркоманом. Проблема «масок» – беда многих.
Ватакуси-сёсэцу (роману о себе)
Осаму Дадзай ставил перед собой цель: написать историю своей жизни и умереть. Цель достигнута. К сожалению, прозаик ушел из этого мира, сбросившись в один из токийских водосборников – Тамагава, не дождавшись, пока повесть будет опубликована полностью (первые главы появились в июньском номере журнала «Тэмбо» еще при жизни Осаму Дадзая).
Ватакуси-сёсэцу (роману о себе) присущ глубокий авторский самоанализ и психологизм. Советую прочесть данное произведение любителям автобиографий, ибо данная повесть – д остойный представитель своего жанра.
Электронная книга Исповедь «неполноценного» человека | No Longer Human | Ningen Shikkaku
Если не работает, попробуйте выключить AdBlock
Информация о книге
Глупо стараться так же красиво воспроизвести то, что воспринимаешь как красивое; большие художники из ничего, своею волею творят прекрасное.
Чем чаще я думал об этих вещах, тем меньше понимал и тем большее беспокойство терзало меня. А также страх, что я один не такой, как все. Я не в силах общаться с целым миром. Ну о чем я должен рассуждать с людьми? Ну как? Не знаю.
Малодушные люди даже счастья боятся, их, как говорится, и вата царапает.
Книгу поймет не каждый. Во время прочтения может поменяться отношение к чему-либо, но здесь все уже зависит от того, какой вы человек.
Произведение Исповедь «неполноценного» человека полностью
Читать онлайн Исповедь «неполноценного» человека
Статьи
В большинстве анонсов утверждается, что эту книгу следует выдавать для внимательного чтения всем желающим вступить в законный брак в нашей стране. Вручать прямо в ЗАГСе, так сказать, чтобы еще раз убедить молодых в прописной истине: с родителями жить нельзя ни в коем случае.
В девятой батарее самоходных артиллерийских установок – чрезвычайное происшествие: исчез молодой солдат, «салага» Елин. Не заладилась армейская жизнь у новобранца. С первых дней службы «приглянулся» он «старику» Зубову.
Когда повесть «Сто дней до приказа» была впервые опубликована, ее назвали клеветой на Советскую армию. Между тем речь в ней идет об обычных мальчишках, на два года превратившихся в солдат, об их казарменных буднях, о том, как нормальная мужская дружба легко уживалась здесь с жестокостью так называемых неуставных отношений…
Исповедь «неполноценного» человека
Я видел три его фотографии. На одной ему лет десять. Мальчик в полосатом хаками из грубого холста снят в саду на фоне пруда в окружении многочисленных сестер (наверное, и родных, и двоюродных); голову сильно склонил влево и состроил уродливую гримасу, нечто наподобие кривой улыбки. Я назвал гримасу уродливой, хотя неразборчивые люди, то есть те, кому безразлично, что красиво, а что безобразно, взглянув на фотографию, скажут, может быть: «Какой милый мальчик», и это не будет просто любезностью, потому что в улыбке все же есть и то, что обычно определяется словом «милый». Но люди, хоть в какой-то мере знающие толк в красоте, скорее всего пробурчат: «Неприятный ребенок» — и, пожалуй, отшвырнут фотографию, словно гусеницу держали в руках.
Исповедь «неполноценного» человека скачать fb2, epub бесплатно
Дадзай Осаму, пожалуй, одна из самых трагических фигур в японской литературе XX века. Его трудно отнести к определённому литературному направлению. Многие называют его классиком «романа о себе» («ватакуси-еёсэцу»), другие говорят о близости к романтизму, но при том, что и то и другое, несомненно, присутствует в его творчестве, прозу Дадзая Осаму трудно вместить в узкие рамки одного жанра.
Дадзай Осаму, пожалуй, одна из самых трагических фигур в японской литературе XX века. Его трудно отнести к определенному литературному направлению. Многие называют его классиком «романа о себе» («ватакуси-сесэцу»), другие говорят о близости к романтизму, но при том, что и то и другое, несомненно, присутствует в его творчестве, прозу Дадзая Осаму трудно вместить в узкие рамки одного жанра.
Большая часть произведений, вошедших в книгу, на русский язык ранее не переводилась.
«Я вспоминаю об этом каждый раз, когда опадают цветы вишни и на деревьях появляются листья. », — рассказывает старуха.
«Тридцать пять лет назад отец был еще жив, и мы жили втроем: он, я и младшая сестра. Мать умерла семью годами раньше, мне едва исполнилось тринадцать. Когда мне было восемнадцать, а сестре шестнадцать лет, отца назначили директором средней школы в город Сиросита на берегу Японского моря, и мы переехали туда. Подходящего дома для нас не нашлось, и мы сняли две комнаты в задних помещениях храма, одиноко стоявшего на окраине, у подножия гор. Там мы прожили шесть лет, пока отца не перевели в Мацуэ. В Мацуэ на двадцать пятом году своей жизни я и вышла замуж. По тем временам это был довольно поздний брак. Я рано осталась без матери. Отец, целиком поглощенный работой, был далек от житейских забот, и без меня хозяйство развалилось бы. Хорошо это понимая, я не решалась оставить семью и отклоняла все предложения. Если хотя бы сестра была здорова. Но, увы, эта совсем не похожая на меня, красивая, умная и славная девочка с длинными волосами постоянно болела, она умерла через два года после того, как мы переехали в Сиросита. Да, мне было тогда двадцать, а ей восемнадцать лет. Как раз об этом времени я и хочу рассказать.
Каждый день я прихожу на эту небольшую станцию государственных железных дорог, чтобы кого-то встретить. Кого? — я и сама не знаю.
После того, как на рынке я сделаю покупки, по пути домой обязательно захожу на эту станцию и сажусь на холодную привокзальную скамейку. Корзину для покупок я кладу на колени и с неприкаянным видом начинаю смотреть в сторону выхода. Каждый раз, когда с обеих сторон электрички прибывают к перрону, множество людей выплескивается из вагона, и все они толпой валят к выходу. В это мгновение каждый в отдельности принимает раздраженное выражение лица и прибавляет шаг, а потом отдает контролеру свой билет.
Выслушайте, выслушайте меня, повелитель! Я расскажу все.
Этот человек ужасен. Да, да, отвратителен и жесток. А-а-а, Он просто невыносим. Он должен умереть.
Хорошо, хорошо, я буду говорить спокойно.
Он должен умереть. Он враг всем людям.
Да, я расскажу все, что знаю, ничего не утаю. Я знаю, где Он скрывается. Я скажу вам. Замучьте, уничтожьте его.
Он — мой учитель, мой господин. А лет Ему столько же, сколько и мне. Тридцать четыре. Чем же Он лучше? Он такой же человек, как и я. Но знаете ли вы, как жестоко Он обращался со мной? Как издевался? Все, хватит, надоело. Я терпел, пока мог. Но стоит ли смиряться, когда душит гнев? А ведь до сих пор я пытался еще тайком уберечь Его! Никто не знает об этом. А сам Он не замечает. О нет! Он знает, отлично знает. И именно поэтому еще больше презирает меня. Гордец! Он вынужден при бегать к моим услугам, и это вызывает Его досаду. Самонадеянность, доходящая до глупости! Он, видите ли, изволит полагать, что, принимая чьи-то услуги, проявляет слабость. Ну конечно, ведь больше всего на свете Он хочет прослыть всесильным! Это просто смешно! Мир не таков. Но именно в этом мире мы живем и должны поэтому, пробивая себе дорогу вперед, подобострастно склоняться перед одними и оттеснять других. Ничего другого нам просто не остается.
В книгу вошли новеллы известных японских писателей разных поколений, созданные после 1945 года: Фумико Хаяси, Сётаро Ясуоки, Осаму Дадзая, Кэндзабуро Оэ, Такэси Кайко, Сэя Куботы, Сюмона Миура, Масудзи Ибусэ и других. Здесь представлены произведения, наиболее полно отражающие жизнь Японии и ее народа за последние тридцать лет. Большая часть новелл издается в русском переводе впервые.
Пребывание здесь будет совсем коротким. Поэтому мне досадно, что я застаю все в таком анафемском беспорядке.
Я попадаю из вечной тьмы в эту гостиницу для заезжих туристов, я тороплюсь, мне нужно столько успеть, мне хочется покоя и уюта, чтобы вкусить всю прелесть этого места, удостовериться, что оно превосходно, о чем я так много слышал. А здесь все перевернуто вверх дном. Мебель грудами навалена в холле, маляры перекрашивают стены и потолки, столяры перебирают полы и ставят новые панели, стучат, прибивают, заколачивают. Здоровенные свирепые типы месят цемент в огромных корытах. Сомнительные черномазые субъекты взламывают лестничные марши. Странные, подозрительные личности лакируют перила, протирают окна, перемещают осветительную арматуру. Повсюду краска, стружки, известь, гвозди, козлы, чурбаки. Запах олифы, замазки, цемента и свежераспиленного дерева. И шум и гвалт — как в преисподней.
Моему отцу по работе приходилось подолгу и часто бывать в Токио. Там, в Уэно, в квартале Сакураги у него был домик, в котором, собственно, он и жил большую часть времени. Возвращаясь домой, отец всем, даже далеким родственникам привозил подарки. Как-то раз перед отъездом в столицу он собрал в гостиной детей и, довольно улыбаясь, стал спрашивать, что кому привезти; пожелания каждого записывал в блокнот. Справедливости ради надо отметить, что таким нежным родителем он бывал крайне редко.
Когда меня спрашивают, чего я хочу, мне как-то сразу вообще перестает хотеться чего-либо. «Все равно нет ничего, что меня обрадовало бы», мелькает в голове в таких случаях. В то же время я никогда не мог отказаться от подарка, даже если он мне совсем не нравился. Отрезать «не надо» я не мог; а если вещь даже и нравилась, я, в конце концов, испытывал только ужасную горечь, словно приобрел краденое; да еще необъяснимый страх преследовал меня. Короче говоря, решить эту альтернативу я был не в состоянии. На закате жизни эта черточка моего характера стала казаться мне существеннейшим фактором моего позорного бытия.
Так вот, пока я мялся, не зная, что ответить, отец все более мрачнел, потом не выдержал :
Когда вопрос поставлен таким образом, от ответа уже не уйти. Но разве шут способен дать нормальный ответ? Я чувствовал, что, как актер, проваливаюсь.
Как и предполагал, мои чрезвычайные старания воздались сторицей. Из детской мне было слышно, как вернувшийся из Токио отец говорил матери:
Как-то я собрал в гостиной всех слуг и служанок, одного заставил барабанить на пианино (хотя мы жили в деревне, в нашем доме было все «как у людей»), а сам под эту какафонию плясал «индейский танец», чем ужасно смешил всех. Брат сфотографировал этот мой танец», а когда сделали фотографии, опять все в доме развеселились: я танцевал, обмотавшись в ситцевый платок и там, где он расходился, виднелась моя маленькая «штучка». Видимо, и этот эпизод можно считать моей неожиданной победой.
Ежемесячно я получал более десятка журналов для подростков, из Токио мне слали кучи разных книг; все это я молча проглатывал, всякие там доктора Абрак д’Абры, профессора Нонсэнсы были мне не в диковинку; начитался разных повествований о привидениях, кучи юмористических рассказов, потешных историй эпохи Эдо*** и другого чтива, так что с серьезной миной мог без конца рассказывать уморительные вещи и рассмешить домашних мне не стоило труда.
Однажды я написал сочинение (по своему обыкновению в чрезвычайно грустных тонах), повествующее о том, как мать взяла меня с собой в Токио и в дороге я сходил по маленькому в плевательницу в проходе вагона. Отдал сочинение учителю, абсолютно уверенный, что оно его рассмешит, потом крадучись последовал за ним к дверям учительской. Еще в коридоре учитель достал из стопы мою тетрадку, раскрыл ее и начал хихикать. Потом я подглядел, как в учительской он, видимо закончив читать, громко расхохотался и стал показывать мою тетрадку другим учителям. Мне было ужасно приятно лишний раз удостовериться в своих предположениях.
Все-таки мне удалось прослыть просто потешным малым, и таким образом бежать уважения. В табеле по всем предметам стояло 10 баллов, и только по поведению то 6, то 7, что тоже вызывало в доме много смеха.