Сын объявил голодовку что делать
Проблемы в семье, нужна помощь. Папа после ссоры с мамой объявил голодовку, у него депрессия и проблемы с алкоголем.
Здравствуйте. На этот раз сам не справлюсь. Мой папа отказывается есть, уже несколько дней только пьёт воду. Так же, присутствуют проблемы с алкоголем и депрессией. Они с мамой в разводе уже много лет, но в какие-то периоды жизни сходятся и вновь расстаются. Очень много ссор и боли с обеих сторон. Мама уехала в другой город, тогда он и решил объявить голодовку, до тех пор, пока не вернётся. Время идёт, она не приедет к нему. Родным страшно, не знают, что делать.
Здравствуйте.
Лучшее, что Вы можете для него сейчас сделать, это пригласить к нему врача-психиатра, для консультации прямо на дому.
Подпись больного Подпись заявителя
Дата:
Оказание психиатрической помощи в нашей стране регулируется Законом РФ «О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании», действующим с 1993 года.
В соответствии с этим документом каждый осмотр гражданина врачом-психиатром проводится по просьбе или с согласия самого обследуемого или его законного представителя (опекуна). В случаях, когда сам пациент на прием прийти не может, но согласен на осмотр врачом-психиатром, оформляется заявление следующей формы в одном экземпляре (см. образец).
Осмотром врачом-психиатром гражданина без согласия последнего проводится только с санкции суда заявление оформляется в двух экземплярах по нижеуказанной форме (см. образец) с подробным описанием психических расстройств. Заявление должно заканчиваться фразой: «На осмотр врачом-психиатром гражданин (Ф.И.О. пациента) не согласен». В этом случае подпись пациента не требуется.
Обращаю Ваше внимание на то, что документы в суд оформляются и отправляются диспансером бесплатно.
Голодовка – протест или манипуляция?
Обманутые пайщики, многодетные матери, политические заключенные объявили голодовку. Почти каждый месяц мы слышим нечто подобное. Голодовка – метод борьбы, или способ пиара?
Голодовка – популярный метод протеста. То и дело мы читаем в СМИ о голодающих в борьбе за свои права, за чужую свободу, за мир и против войны. Как нам относиться к участникам таких акций? Читайте мнение специалистов – политолога и психолога.
Голодовка взывает к милосердию
Глеб Павловский, политолог, президент Фонда эффективной политики:
– Голодовка является традиционным методом политической борьбы.
Для России в последние 150 лет этот метод характерен. Эффективность такой борьбы зависит от уровня цивилизованности властей. Как правило, этот метод использует заключенный, у которого, в отличие от свободных людей, фактически нет возможности повлиять даже на свою судьбу. Он использует это единственное доступное ненасильственное средство – угрозу своей жизни. Если власти цивилизованны, они осознают это как серьезную проблему.
До революции в Российской империи голодовка политических заключенных была известным и достойным средством борьбы. Она появилась именно там. Более того, она приводила к реальному улучшению положения заключенных.
В первые десятилетия советской власти, по меньшей мере до конца 1920-х годов, голодовка сохранялась как право, причем официально признанное право. До начала 1930-х годов сохранялся статус политического заключенного. У политических заключенных были права, которых не было у уголовных – они имели право на свободное получение литературы, на общение, возможность отказываться от каких-то видов работы.
Если они объявляли голодовку, этот факт документировался, и такого человека переводили в отдельную камеру, и вопрос, по поводу которого он голодает, поднимался на уровень начальника тюрьмы. Если он не мог его решить, то выше. Довольно часто эти требования удовлетворялись.
Но Сталин это прекратил. Сначала вообще запретил вообще принимать какие-либо требования, затем, во второй половине 1930-х годов, отменил статус политзаключенных. Голодовка стала просто поводом для дополнительных репрессий – заключенного, объявившего голодовку, могли поставить к стенке. А позже, с конца 1930-х годов, когда была введена голодная норма пайка, голодать стало невозможно просто потому, что заключенные голодали все время.
Но после войны голодовки заключенных восстановилось. В 1970-е годы это было у диссидентов, узников совести, голодовки солидарности охватывали заключенных, сидевших за свои убеждения, в том числе и религиозные.
Заключенные, осужденные за религиозную деятельность, формально тоже относились к политическим заключенным. В 1970-е годы их судили по той же статье. В голодовках солидарности они тоже участвовали. Известна, например, голодовка Валерия Абрамкина, который в 1985 году держал сухую голодовку. Валерий Федорович скончался совсем недавно, 4 сентября, и Президент на заседании Совета по правам человека почтил его память минутой молчания.
Но самая известная голодовка – Анатолия Марченко в Челябинской тюрьме в 1986 году, которая, к сожалению, кончилась смертью. Марченко требовал освобождения политических заключенных, держал очень долгую голодовку и в конце концов он умер. Но мировой скандал по этому поводу привел к освобождению узников совести в СССР, Горбачев выполнил требования Марченко.
– Получается, что голодовка «работает» в нормально устроенном обществе, либо в случае огласки, когда властям деваться некуда?
– Для того чтобы протестующего услышали его оппоненты, от охраны лагеря или тюрьмы до руководства страны, они должны обладать некой долей человечности. Они должны переживать по этому поводу.
– Или опасаться огласки?
– Да. И то и другое. Они должны в каком-то смысле сочувствовать. Но сегодня как раз с сочувствием в нашем обществе очень плохо. Милосердие очень редко мы можем встретить в бюрократической среде. Более того, даже на официальном уровне оно не фигурирует в качестве основных ценностей. Мы ведь часто говорим: «основные традиционные ценности». Но ведь старой русской традиционной ценностью религиозного происхождения, христианского, было именно милосердие. В народе до революции заключенных жалели, называли несчастными и к ним хорошо относились.
– Но бывает, что голодовка выходит за стены тюрьмы, голодают обманутые дольщики, врачи, которым не выплачиваю зарплату, то есть люди, загнанные жизнью в угол.
– Голодают очень многие. Кто не голодал только в последнее время – голодали учителя, обманутые дольщики, голодали шахтеры… Голодовка – не такое редкое явление. Просто наша пресса не любит об этом писать, ей это, как правило, не интересно. Но люди реально голодают, добиваясь решения своих вопросов, и иногда им это удается. Поскольку пресса редко обращает внимание на голодовки, то и результатов их она не замечает.
– Допустим, я голодаю, чтобы мне дали квартиру – это логично. Но, когда я голодаю, чтобы отпустили узников, которые напрямую со мной связаны. Получается, что с моей стороны – попытка манипуляции?
– Нет. Получается с вашей стороны – христианское отношение. Это из милосердия и солидарности делается.
– А если я голодаю, «за мир во всем мире», «отмену ядерного оружия» или по какому-то не менее глобальному поводу?
– Чтобы голодовка работала, она должна быть, во-первых, обращена к кому-то, кто может решить вопрос. Во-вторых, должна ставить реалистичные цели. Например, бессмысленно ставить цели повышения жизненного уровня в стране, потому что это зависит слишком от многих людей».
Борец или жертва?
Оксана Орлова, психолог:
– На первый взгляд, голодовка выглядит типичной манипуляцией – человек наносит себе вред, который может привести к смерти, при этом обвиняя другого и стараясь вызвать у него чувство вины. «Я обижен и начинаю убивать себя», «я умираю, потому что вы неправы». То есть разговор о распределении ответственности – за что отвечает сам человек, а за что – его окружение.
Прежде всего нужно рассмотреть ситуацию, в которой человек находится, принимая решение о голодовке. Возможно, человек, объявивший голодовку, обстоятельствами «загнан в угол», все остальные способы исчерпаны и голодовка – последний шанс восстановить справедливость. Такой способ борьбы выбирают заключенные, обманутые дольщики, люди, которым не платят зарплату, не дают положенную квартиру и другим образом нарушают договора и социальные гарантии. Ни возможности взять ответственность за ситуацию на себя, ни каких-то других способов повлиять на нее у этого человека нет. Человек тут уже – жертва, он поставлен в ситуацию несправедливости и он либо безропотно терпит, либо перекладывает ответственность на тех, от кого зависит разрешение ситуации. Происходит это по следующей схеме: мои права нарушены, я буду разрушать себя до тех пор, пока их не восстановят. И либо тот, от кого все зависит, вспомнит о совести или побоится огласки, либо, самый печальный вариант, наш голодающий уморит себя голодом и вызовет у оппонентов чувство вины, и те облегчат участь его товарищам по несчастью.
То есть голодовка – способ повлиять на безвыходную ситуацию, некий выход из безвыходности, самый отчаянный шаг.
А бывает, когда человек борется не за личные права и свободы, а, условно говоря «за мир во всем мире», «в защиту синих китов». То есть у человека имеются некие убеждения, которые он готов отстаивать, бросив все свои личные дела и заботы, зачастую мы тут имеем дело с особым типом борца, который хочет влиять на общий ход событий. В таком случае голодовка может быть и элементом пиара, способом привлечь к себе внимание, такие жесты могут быть свойственны людям истерического, демонстрационного склада.
Поэтому, говоря о правомерности голодовки, нужно смотреть и на ситуацию, и на человека в ней, на расстановку сил и приоритетов. Есть ли из ситуации другие выходы? Заключенные используют голодовку как возможность «прокричать» о своих проблемах.
Мне приходилось работать с людьми, прошедшими через тюремную систему, они говорили, насколько тяжело жить с этим ощущением, когда ты – никто, тебя ни во что не ставят, ты никак не можешь повлиять на свою участь. С жертвами насилия приходится долго работать, чтобы вывести их из этой роли и вернуть человеческое достоинство и доверие к людям.
Человеку очень важно не остаться в роли жертвы, выйти из нее. Но люди, на которых жертва пытается переложить вину, тоже не хотят чувствовать себя виноватыми, поэтому, начиная такой протест, нужно понимать, что ты раскачиваешь маятник агрессии и провоцируешь ее по отношению к себе. Плохо жить в роли жертвы, но прожить всю жизнь в роли «борца» – ничуть не лучше, это тоже искажение реальности. У человека много разных ролей, не стоит ограничивать себя ролью борца или жертвы, а при любом, особенно при длительном отстаивании своих прав, такая опасность имеется».
Мы просим подписаться на небольшой, но регулярный платеж в пользу нашего сайта. Милосердие.ru работает благодаря добровольным пожертвованиям наших читателей. На командировки, съемки, зарплаты редакторов, журналистов и техническую поддержку сайта нужны средства.
Матери осужденных за наркотики подростков объявили голодовку
Активистки инициативы «Движение матерей 328» объявили бессрочную голодовку: они требуют смягчить наказание для несовершеннолетних, которых осудили за распространение наркотиков. Матери просят, чтобы суды пересмотрели несправедливые приговоры по отношению к несовершеннолетним:
– Люди, вдумайтесь, разве может 14-летний организовать и поставить на поток наркобизнес? Он жертва. Подумайте о том, что чужих детей не бывает, – говорит активистка движения Татьяна Коневская.
«Движение матерей 328» не согласно с тем, что несовершеннолетних приговаривают к тем же срокам, что и взрослых. По мнению участниц акции, сроки лишения свободы за хранение и распространение наркотиков для подростков слишком большие. Активистки считают, что следствие и милиция применяли незаконные методы и провокации.
Голодовка начнется завтра, но ее место пока не сообщается. Известно, что голодать будут около 20 человек из Бобруйска, Гомеля, Жлобина, Марьиной Горки и Минска. Участницы голодовки требуют встречи с Александром Лукашенко.
–Мы не верим ни одному вашему чиновнику. Свидетельство этому – килограммы отписок, которые мы получаем от разных органов власти на свои обращения. Остановить это можете только вы… – обратилась к президенту Татьяна Коневская.
По информации активистки, сегодня в тюрьмах по статьям о наркотиках отбывают наказание около 16 000 человек.
«Мы действительно для них никто»: мать помещенного в психбольницу иркутского активиста рассказала о принудительной терапии и голодовке сына
Иркутского активиста Дмитрия Надеина больше восьми месяцев преследуют по статье об оправдании терроризма. Суд поместил его на принудительное лечение в психбольницу. Мать Надеина рассказала Тайге.инфо, что ее сыну начали вводить медикаменты, а во время этапа из Хабаровска он объявил голодовку.
В июле 2021 года 46-летнего иркутского активиста и программиста Дмитрия Надеина, обвиняемого в оправдании терроризма (ч. 2 ст. 205.2 УК), поместили на принудительное лечение. Решение вынес 1-й Восточный окружной военный суд, на заседание которого мужчину тайно вывезли в Хабаровск.
По версии следствия, в период с июля 2019 года по ноябрь 2020-го Надеин, «желая публично заявить о признании идеологии и практики терроризма правильными, неоднократно разместил комментарии», которые якобы оправдывают самоподрыв 17-летнего Михаила Жлобицкого, совершенный 31 октября 2018 года в приемной УФСБ по Архангельской области.
Мать Дмитрия Марина Надеина заявила Тайге.инфо, что ее сына этапировали на Дальний Восток по ошибке, а само заседание должно было быть выездным и проходить в Иркутске.
«Как это произошло — не понятно. Адвокат сделал запросы как в наше СИЗО, так и туда. На них ответы не пришли, ничего путем не объяснили» — рассказала она.
Дмитрия Надеина доставили в Иркутск только к 29 августа, а 3-го сентября его отправили в местную психиатрическую больницу.
Тайга.инфо публикует рассказ 75-летней Марины Надеиной о том, как проходило этапирование Дмитрия из Хабаровска в Иркутск и почему она потеряла чувство страха на фоне уголовного преследования сына, которое длится с февраля 2021 года.
Дмитрий провел там [в Хабаровске] фактически три месяца. Представляете, сколько времени прошло? На запросы адвоката [Дмитрия Ефремова] по электронной почте и телефоны не отвечали. Какое-то время «электронка» у них работала, а после суда — сразу же перестала, ни от кого мы ответов не услышали.
Дмитрий решил не обжаловать решение суда. Я полагаю, что он настолько уже там утомился, что решил не подавать [апелляцию], хотя люди говорят, что надо было сделать. Суд [транслировался в Иркутск] по телевизору, мы друг друга почти не видели.
Когда он ехал по этапу обратно в Иркутск, он написал письмо, в котором [рассказал], что к суду у него претензий нет, но его без объяснения причин не выпускало [из Хабаровска] тюремное руководство. Прошло 10 дней — не выпускают. Он сказал: если не выпустите, я объявляю голодовку. Он держал ее несколько часов, они перепугались.
В Чите его тоже очень долго держали, не могли даже до вокзала довезти. Причина оказалась смешная: автозак [для перевозки] был переполнен.
За все время [преследования] я получила только одно единственное свидание. На нем была куча народу — не сильно поговоришь. У него руки дрожали, сам он [выглядел] отрешенным, его успели напичкать [в психиатрической больнице] всякой дрянью, которую стали вводить с самого начала.
Я встретилась с его лечащим врачом, спросила, как долго его будут лечить. Говорит: он должен наблюдаться раз в полгода. Я переспросила, как долго будет проходит лечение, и мне вообще ничего не сказали.
[Если бы у Дмитрия действительно было психическое расстройство], за 46 лет это все равно бы как-нибудь проявилось. Понятно, что психиатрическая экспертиза написала то, что ей сказали.
Поначалу, когда еще только был суд, во дворе моего дома постоянно стояли машины, не сомневаюсь, что [есть] и прослушка на телефоне. Ранней весной я пошла в ОНК: обратила внимание, что когда я от них выходила, увидела в темноте, как рядом, в получастном дворике, стоит полицейская машина, где в принципе никаких машин не должно было быть.
Меня мои хорошие знакомые предупреждали, мол, «прошла информация», смотри, как бы тебя потом не пришлось спасать. Еще мне сказали: не трепись по телефону, не болтай, не говори о содержании писем [сына]. Я делаю все с точностью наоборот. А что мне еще делать? Ну, давайте я в землянку спрячусь. Пока Бог миловал, но ни от чего же нельзя зарекаться.
Чувство страха присутствует у каждого, но я, наверное, потеряла его от того, что были более сильные эмоции, может быть, материнский инстинкт. Не надо делать из меня героя — просто большое горе посетило нашу семью. Мне говорят: «Как ты не боишься?» А я просто об этом не думаю. Понимаете, надо делать что-то: спрашивать, ходить, звонить, добиваться чего-то.
[Сына] по сути выкрали, адвокату ничего не говорят. Может быть, я скажу сейчас ерунду, но ответили бы: идите вы все на фиг, мы перед вами не должны отчитываться. Мы действительно для них никто, я это поняла, но даже этого не сказали — не мычит не телится, как говорят в народе.
Это психологическое воздействие и на него, и на меня. Он все-таки помоложе, держится, а представляете, каково мне, матери, когда вообще ничего не известно. Вообще. Это ужасно и очень нехорошо, нельзя так.
Иркутянин Дмитрий Надеин — не единственный, кого в 2021 году начали преследовать за комментарии о взрыве в архангельском УФСБ.
Южный военный суд в Ростове-на-Дону поместил на принудительное лечение местную жительницу Евгению Ткач, а жителя Читы приговорили к шести годам колонии общего режима.
Что делать вместо объявления голодовок
Многодетные матери объявили голодовку в Волгограде. Они требуют мест в детских садах для своих детей, а еще — создания условий для лечения детей-инвалидов. А до того в Москве многодетные матери путем объявления голодовки добивались предоставления жилья. Рискну предположить, что ничего они все не получат. Не только чиновники и политики проигнорируют их акции. Разнообразные «голодовщики» и многим журналистам давно надоели, а большинству граждан тем более. Потому что борьба за права требует принципиально иных методов и иного отношения.
Голодовка — самое ужасающее средство протеста бесправных людей, у которых осталось лишь одна возможность выразить отношение к произволу, к беззаконию — медленно и мучительно умереть. Понимаете? Умереть! Отдать свою жизнь. А не похудеть.
За последние двадцать лет голодовки объявляли многие. И бездомные офицеры, и участники ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС, и граждане, которых незаконно сажали в тюрьмы. Теперь вот многодетные матери пополнили их ряды. Но никто из голодавших не умер. Да и не собирался умирать.
Вот сейчас кто-нибудь верит в то, что многодетные матери в самом деле собрались умереть и осиротить своих детей?
Когда я слышу про «предупредительную головку», то понимаю – нам разыгрывают представление на сцене театра абсурда.
Дорогие мои, голодовка – это ведь самоубийство. Вы можете себе представить предупредительный выстрел в висок? А предупредительное падение с 12 этажа? Самоубийства не могут быть «предупредительными», «трехдневными», «недельными». Это спектакли могут длиться три дня или неделю, а потом актеры сворачивают свои надувные матрасы, плакаты, убирают пустые бутылки из-под минералки и идут домой. Как говорится: «Всем спасибо, все свободны, и до новых встреч в эфире».
При всем том, я вовсе не ставлю под сомнение трагическое положение людей, объявляющих голодовки. И места в детских садах нужны, и жилье, и лекарства. А про суды наши и говорить нечего – всем все известно…
Но для решения проблем давно придуманы другие инструменты. Политические. Да-да, политика. И не надо брезгливо морщиться. В этом как раз и проявляется настоящее равнодушие и инфантильный подход к жизни.
Сколько раз уже бывало – пишешь о каком-нибудь отвратительном законопроекте, внесенном в Госдуму. Эксперты объясняют, как станет плохо жить в случае его принятия. Пишешь не в соцсетях, а в популярной газете или авторитетном сайте. Пишешь прямым текстом: «Не говорите потом, что вас не предупреждали!». А вокруг тишина. Ну, две-три сотни откликов – и все.
Вот не самый страшный, но очень показательный пример – антитабачный закон. По разным оценкам у нас в стране курильщиков несколько десятков миллионов. Взрослых, дееспособных граждан, налогоплательщиков. Все они знали, что будет принят закон, объявляющий их изгоями. Об этом писали все газеты, рассказывало подробно телевидение. Ну и что? Были у нас митинги протеста? Миллионы подписей под петициями в защиту прав курильщиков? Да ничего не было.
Еще пример. Госдума принимает законопроект, возвращающий так называемую балльную систему наказания водителей. Кроме штрафов, им будут еще начислять баллы, и если их окажется слишком много, то лишат прав. Такая система действовала в начале 90-х годов прошлого века. Ее отменили, потому что она нарушала принцип одного наказания за одно правонарушение, а еще создавала предпосылки для вымогательства и взяток. Коррупция. Опять-таки, сколько у нас водителей в стране? Миллионы. Для многих вождение — хлеб, они за рулем зарабатывают на жизнь, свою и своих семей. И, что? Видели многотысячные шествия водителей? Может, профсоюзы транспортников как-то обозначили свое возмущение? Нет. Опять тишина.
Когда принимали закон о здравоохранении, громче всего обсуждали проблему абортов. Конечно, важная тема. Но почему не вспоминали тогда о лечении детей-инвалидов? О снабжении их лекарствами?
Я могу и дальше вспоминать. Вот новый закон «Об образовании» — посмотрим, как взвоют даже не многодетные, а двухдетные семьи, когда в сентябре увидят, что плата за детские сады вырастет на 80 процентов. Но ведь и об этом все газеты писали. Будете осенью голодовки объявлять? Скажете, не знали? Вас не предупреждали?
Мы возмущаемся в соцсетях выселением семей из их собственных домов. Но ведь никто не возмущался принятием законов, позволяющих изымать землю под государственные и муниципальные нужды. Теперь чиновники с легкостью выдают свои собственные нужды за государственные, и ломают дома, выкидывают из них людей. В какой-то момент и вас выкинут, если не повезет. А почему вы так уверены, что именно вам повезет?
Голодающая мать из Волгограда рассказывает, что деньги в региональном бюджете есть, но тратят их неправильно. Но кто их выделяет на строительство резиденции чиновника, а не на реабилитационные центры инвалидов и детские сады? Депутаты, которых сами граждане и выбрали. Бюджет ведь областная дума утверждает. Интересуются ли у нас люди вообще бюджетами? Районными, городскими, областными? Федеральным бюджетом? Но это же наши деньги!
Если в Волгограде матери так возмущены сложившейся ситуацией, то почему бы им не создать комитет, ассоциацию по защите прав детей? Не голодовки объявлять, и даже не митинги проводить, хотя, это точно лучше голодовок. А взять областной бюджет, просчитать его и объявить, что в таких-то статьях мы видим бессмысленное расходование средств, которые должны быть направлены на строительство детских садов или лечение детей. Прийти к депутатам или объявить через СМИ, через интернет, что на выборах поддержку этого родительского комитета получит только та партия, которая поддержит требования родителей по перераспределению бюджетных средств. Но не просто «дайте денег», а ясно показав, откуда взять деньги и куда их вложить. Так действует настоящее гражданское общество.
Между прочим, положительный опыт у нас в стране был. Комитеты «Солдатских матерей». Благодаря их усилиям появилась и альтернативная служба, и до 1 года сокращен срок армейской службы. Правда, не достигнута главная цель – создание полностью профессиональной армии и отказ от призыва. Но почему не достигнута? Да потому что на определенном этапе значительное число людей решило, что им проще не политикой заниматься, поддерживая «Солдатских матерей», а давать взятки в военкоматах. Хотя, за взятку и сесть можно, а главное – она не гарантирует освобождения от призыва-то. Ведь военкому ничего не стоит в следующем году вновь отправить юношу на медкомиссию, а денег заплатить уже не хватит…
Участие в политике – не просто право взрослого человека. Это его долг. Перед собой, перед своей семьей, своими стариками родителями и маленькими детьми.
Про опасность равнодушия есть много прекрасных слов. И про молчаливое согласие равнодушных, и про то, как все молчали во время арестов, а потом и некому стало протестовать, когда пришли за одним из таких молчавших… И про теплохладность. Есть и еще одно: «Если ты сам не занимаешься политикой, то политика обязательно займется тобой».