Сытые свиньи страшней чем голодные волки стих
Царство свиней
Мне жаль небосвод этот синий,
жаль землю и жизни осколки;
мне страшно, что сытые свиньи,
страшней, чем голодные волки.
Бесы, вышедши из человека, вошли в свиней; и бросилось стадо с крутизны в озеро, и потонуло.
— Евангелие от Луки. Глава VIII, 32-3
В некотором царстве-государстве,
Жил колдун — ужасный чародей,
Незаметно делал он в коварстве
Свиньями порядочных людей.
И никто не замечал подмены,
И никто не думал никогда,
Что несут нам эти перемены,
Что за свиньи эти господа.
Вышли эти люди ниоткуда,
Снял колдун запреты все, и вот,
Без проклятий, колдовства и чуда,
Стали слушать все внимательно господ.
Все тогда болели, как чумою,
Верой в то, что людям капитал
С неба падает, как снег зимою,
И как будто нужный час настал.
Господа тем временем прибрали
Фабрики, заводы все к рукам,
Их в парламент люди избирали,
Чтобы пенсии платили старикам.
Закрепить победу воровскую,
Новые решили господа —
Людям сказку подарить такую,
Чтобы быть у власти навсегда.
Это сказка о большом корыте,
Сказка о волшебной колбасе,
Чтобы кушать сколько захотите,
Надо хрюкнуть, надо быть как все.
Стыдно только в первый раз немного,
А потом все хрюкают легко:
Впереди карьерная дорога
Вдаль ведёт куда-то далеко.
Кто-то не хотел так жить, конечно,
Но всегда легко найти других,
Каждый, кто работает успешно,
Хрюкает обычно за двоих.
Было всё сначала незнакомо,
А потом не стали замечать —
Хрюкать стали на работе, дома —
И не надо думать и молчать.
Всё вокруг менялось постепенно —
В этой сказочной большой стране
Люди изменились несомненно,
Словно оборотни при луне.
О свободе думать перестали
На цепи домашней конуры,
Незаметно люди привыкали,
Принимали правила игры.
И когда они идут — гуляют
Или едут в новеньком авто,
Им всегда дорогу уступают,
Встречный человек для них — ничто.
Прут по улице, подобно носорогу,
Плюнут вслед и будто не при чём,
Не успеешь уступить дорогу,
В лучшем случае толкнут плечом.
Стали свиньями и бесконечно
Благодарны колдуну за то,
Сделали царём своим навечно,
Выбрали, похоже, лет на сто.
Патрулирует свиней охрана,
Щедро дарит сказка миражи,
И свинячий визг с телеэкрана,
В средствах массовой маниакальной лжи.
Не поспоришь с ними — труд напрасен,
Бесполезно спорить и роптать,
Если с ними в чём-то не согласен,
Могут с диким визгом растоптать.
Заклинает царь свиней словами:
Деньги — власть, кредиты, ипотека —
Изучил природу нашу с вами:
Свинскую природу человека.
И добился просто своей цели,
Благодарны свиньи у корыта,
Жрачку всю пока ещё не съели,
Очень все довольны — стадо сыто.
Сытые свиньи страшней, чем голодные волки
Строки Игоря Губермана, вынесенные в заголовок, как нельзя лучше иллюстрируют проблему, о которой я намереваюсь вам рассказать. И если честно, столкнувшись с ней, этой вопиющей проблемой, созданной новыми городскими властями Одессы из ничего и на пустом месте, уже невозможно ни думать о чем-то другом, ни верить в справедливость, да и вообще жить, потому что бесправными фигурантами в сей позорящей наш город истории стали сотни самых несчастных и обделенных судьбой стариков.
Не знаю, что переживала моя любимая Одесса в октябре 1941, когда в нее вошли немецко-румынские оккупанты. Не представляю, каково было одесситам терпеть их наглый гнет, безнаказанность, жестокость и пренебрежительное отношение к людям. То были враги, захватчики, против которых Одесса боролась все два с половиной года оккупации.
Сейчас Одессу не захватили, а получили в результате подтасованных и сфальсифицированных на всех уровнях выборов. И правят у нас не чужеземцы-захватчики, а свои же, земляки и сограждане, наглые, безнаказанные, жестокие и пренебрежительно относящиеся к нам, одесситам.
И знаете, что самое страшное? Что большинство из нас, нет, не смирились, а растерялись, растеряли смелость говорить и кричать правду вслух, выступить против бесчеловечной власти со всем пылом жажды справедливости и желания что-то изменить к лучшему.
Даже моя одесская независимая региональная газета «Юг» в лице и.о. главного редактора Ларисы Козовой отказалась печатать вторую часть статьи, которую вы сейчас начнете читать. Первую опубликовала, а вторую сняла с верстки по причине опасной «остроты» и «непочтительного отношения» к новой городской власти. Мне стыдно за трусость и позицию «премудрого пескаря» моей коллеги-журналистки. И я благодарна многим другим СМИ Украины, сразу опубликовавшим мою статью без угоднических купюр, за солидарность, поддержку и боевитость. С оккупантами моего любимого города в сороковые тоже боролись не все, но те, кто боролись, получили великое право считать себя победителями.
С неделю назад в вестибюле одесского издательства «Черноморье», на четвертом этаже которого находится наш «Юг», меня остановили три старенькие бабульки и спросили, как найти нашу газету. Эти «божьи одуванчики» на фоне по-деловому снующей газетно-издательской публики выделялись своей беспомощностью и беспросветной замшелостью.
Первая, в видавшей виды облезлой шубе, опиралась сразу на две разнокалиберные палки и, впечатывая неуверенные шаги в поверхность пола, умудрялась тащить с собой авоську с кастрюлькой и банкой. Две другие в потертых нейлоновых пальто, одна в вязаной спортивной шапочке, а другая в берете, повязанном сверху шарфом, выглядели не лучше, хоть и передвигались самостоятельно.
А через два дня в редакцию пришло письмо от Ивана Журавского, волонтера благотворительного фонда «Ветеран», детищем которого и являются одноименные столовые для малообеспеченных одесситов. В нем говорилось:
Руководит фондом «Ветеран» его основатель и бессменный руководитель Виктор Борисович Станкевич. Система держится на его энергии и энтузиазме. Он трудился при Боделане и Гурвице, продолжает работать при Костусеве. Но 18 февраля на имя Виктора Станкевича пришло официальное письмо из Департамента труда и социальной политики Одесского городского совета за подписью его директора Елены Петровны Китайской с требованием в месячный срок освободить помещения, в которых работают три столовых из четырех (на Черемушках, Молдаванке и Пересыпи). Это означает, что уже в середине марта столовые должны сдать ложки и табуретки новым хозяевам. Меня, как говорилось в старом фильме, «терзают смутные сомнения», что в них будут так же безвозмездно кормить нуждающихся.
От имени всех сотрудников, волонтеров и подопечных благотворительных столовых я обращаюсь ко всем одесситам с просьбой встать на защиту этих очагов милосердия. Ведь у нас в городе ничего другого, целенаправленно работающего на самых обездоленных граждан, просто не существует! Мы не можем оставить без помощи тех, кто в этой помощи остро нуждается».
Письмо Ивана Журавского заставило меня взглянуть на проблему благотворительных столовых «Ветеран» другими глазами: от новой одесской городской власти можно ожидать чего угодно. Новоявленный мэр Костусев со товарищи способен на самые абсурдные, с нормальной человеческой точки зрения, решения и поступки, что он уже не раз доказал за время своего четырехмесячного мэрства.
В начале девяностых годов, когда из регламентированной советской жизни мы все угодили в хаос развала и усиленной имитации демократии, я познакомилась с двумя несчастными бездомными стариками. Они не были бомжами в общепринятом смысле. Дядя Ваня вернулся из мест заключения (уж не знаю, что он там натворил), оказавшись без прописки и крыши над головой из-за развода с женой, который она оформила вместе с продажей квартиры во время его отсидки. А дядя Вася, двадцать пять лет прожив с любимой женщиной в гражданском браке, так и не прописался на ее жилплощади. После смерти жены ее дети от первого брака просто указали ему на дверь.
К депутату Киевского районного совета Одессы Виктору Борисовичу Станкевичу, недавно открывшему благотворительную столовую «Ветеран» на Люстдорфской дороге,58, я обратилась, уже ни на что не надеясь. Позвонила, представилась просто жительницей Киевского района, озабоченной судьбой двух престарелых сограждан. И Виктор Борисович (единственный человек в миллионном городе!) выслушал меня до конца. А потом решительно и быстро, как это он делает всегда, сказал: «Пусть оба ваших деда придут уже сегодня. Будут раз в день получать горячий обед». На фоне равнодушия и абсолютного пофигизма, все больше становившихся нормой нашей общественной жизни, это показалось чудом.
Дядя Ваня и дядя Вася были подопечными столовой Станкевича до конца своих дней. Они продолжали жить в подвале, соседи, как могли, обустроили их жалкий быт, помогли одеждой, нехитрым скарбом, сочувствием, а горячее питание дедушки регулярно получали в «Ветеране». Для них ежедневный поход за благотворительным обедом, который они то съедали в столовой, то приносили в подвал в баночках, превратился в символическое возвращение в нормальную жизнь, в коллектив, в общество, в котором их по-прежнему почитали за людей. И это помогало держаться.
А для меня столовая «Ветеран» и вся неуемная деятельность Станкевича стали тогда свидетельством живучести порядочности, сострадания, истинного, а не показного милосердия. Именно тогда я тоже попробовала заниматься волонтерской деятельностью в его проекте. И так как работала на киностудии, предложила устраивать для посетителей «Ветерана» встречи с интересными людьми, маленькие праздники, выставки и концерты. Удивительно, с какой готовностью откликались на приглашение выступить в обыкновенной, по сути, столовке многие известные одесситы: поэт Игорь Неверов, композитор Виктор Власов, художник Галина Щербина…
Потом все завертелось, закрутилось, появились новые проблемы и дела, и я как-то незаметно отошла от работы в «Ветеране». А Виктор Борисович Станкевич продолжал спокойно и незаметно делать свое дело. Его одноименный фонд «Ветеран» открыл к тому времени, кроме столовой на Люстдорфской дороге,58, еще три благотворительных столовых на Дальницкой,2, Варненской,15 и Черноморского казачества,13. Сегодня подсчитано, что за двадцать лет своего существования фонд Станкевича выдал малоимущим одесситам в этих столовых пять с половиной миллионов полноценных благотворительных горячих обедов из трех блюд. Попробуйте объять эту цифру умом и представить, сколько обездоленных людей из года в год по сей день нормально питались, несмотря на все «негаразды», терзающие нашу страну с завидной регулярностью. Пять Одесс! Ничего не скажешь – впечатляет.
Особо представлять Виктора Станкевича не имеет смысла. Многие из наших читателей знают его лично, большинству одесситов Станкевич знаком как депутат Киевского райсовета и двух прошлых созывов Одесского городского совета.
Ученый-теплофизик, занимавшийся научными изысканиями и написанием кандидатской диссертации в Одесском технологическом институте холодильной промышленности, он, как и многие научные работники в начале девяностых годов, был вынужден искать источники заработка, чтобы элементарно прокормить семью. Было все: и работа одним из руководителей фирмы «Свято», и частный извоз на стареньких «Жигулях», и служба в исполкоме Киевского райсовета. Когда Виктор Борисович был избран депутатом в районный совет, он всерьез задумался, чем реально сможет помочь своим избирателям. Аналитичность и творческий подход ученого заставляли его думать над новой социальной моделью, которая могла бы реально улучшить жизнь простых людей.
Обычный день и обычный обед
Как правило, в любой из четырех столовых «Ветеран» существуют две смены, когда с 10.00 до 12.00 здесь питаются от двухсот до трехсот человек. В столовой на Пересыпи количество едоков доходит до полтысячи. Интересуюсь, каким образом малоимущие одесситы получают разрешение на бесплатные обеды?
— Вы помогаете только пенсионерам?
— Нет, конечно. Сейчас такое время, что в тяжелом материальном положении может оказаться кто угодно. Кроме пенсионеров и ветеранов, у нас питаются инвалиды, безработные, члены многодетных семей, не отказываем мы бомжам и беспризорным детям. Только кормим их из санитарных соображений не в общих залах, а в специально оборудованных местах. В столовой на Пересыпи пятьсот обедов по представлению благотворительного фонда «Дорога к дому» предоставляются исключительно гражданам без определенного места жительства.
— Каждый из посетителей ваших столовых имеет право только на один обед?
— В принципе да. Но добавку получает любой желающий. И если человек действительно голодает, всегда есть возможность дать ему лишний талон на питание. Многие берут обеды на дом, потому что порции достаточные, и люди делят их еще на завтрак или ужин. Да вы посмотрите сами, поговорите с нашими посетителями.
…В тот день в столовой «Ветеран-1» на Люстдорфской дороге в меню был рассольник, пшенная каша с печеночными оладьями и компот из сухофруктов. Все выглядело настолько аппетитно, что я напросилась снять пробу. Вкусно, ничего не скажешь, и порции действительно не «сиротские», а нормальные, по-домашнему щедрые.
Постепенно потянулись посетители, и сердце у меня больно заныло: как могли мы все вместе допустить такое, чтобы в нашей стране, в Украине, двадцать лет назад входившей в двадцатку наиболее развитых стран мира, голодными изгоями на старости лет стали те, кто обеспечил ей Победу в Великой Отечественной войне, восстановление городов и сел, огромные урожаи и развитую культуру, кто воевал и трудился, не щадя живота своего, а сегодня перешел в разряд социально неблагополучных граждан? Что это за позорный социум, который допускает такое? В каком еще обществе заслуженные и отдавшие Родине все свои силы граждане не имеют возможности самостоятельно прокормить себя после выхода на пенсию?
Да Станкевичу, с его программой помощи этим людям, памятник при жизни надо поставить, а не ущемлять в правах созданный им фонд «Ветеран», не мешать, а всячески помогать и лелеять его нужное и благородное дело! Ведь мог Виктор Борисович, создав коммерческое предприятие, двадцать лет благополучно работать на свой собственный карман, умножать личный капитал, жить в дорогих евроапартаментах, отдыхать в каких-нибудь экзотических Таиландах, разъезжать на богатой иномарке и ни в чем своей семье не отказывать? Так нет, он тратит прибыль своей фирмы на нищих сограждан, из-за чего сам живет небогато, и счастлив этим. Чудак? Непрактичный бизнесмен? Нет, скорее всего, последний Дон Кихот. Удивительно, что такие люди еще окончательно у нас не искоренены.
«Каждый человек нам интересен,
каждый человек нам дорог»…
Разговариваю с посетителями столовой. Алексей Иванович Смирнов, ветеран Великой Отечественной войны, бывший морской десантник, участник обороны Одессы, полковник в отставке. Живет одиноко. Вдов. После перелома шейки бедра с трудом передвигается на костылях.
— Да я без этой столовой просто бы пропал. Сам готовить так и не научился, не до этого было, домашними проблемами всегда занималась моя супруга, а я все силы отдавал службе в армии. Разве мог предположить, что так получится на старости лет?
— Алексей Иванович, а вы теперь один живете?
— Да, один. Есть дочь, но я принципиально не хочу быть ей обузой, да и покинуть насиженное место, квартиру, в которой мы с женой прожили столько лет, морально тяжело. Тут рядом – даже со своей инвалидностью мне удобно добираться в столовую.
— Вы воевали всю войну?
— Всю, от первого дня до последнего. Расписался на рейхстаге, между прочим. Так и нацарапал куском штукатурки: «Смирнов из Одессы».
Валентина Дмитриевна Степанова питается в столовой «Ветеран» уже второй год. Она всю жизнь проработала на стекольном заводе в городе Лисичанске Луганской области, в Одессу переехала из-за угрозы слепоты, когда прогрессирующая атрофия зрительного нерва потребовала постоянного наблюдения в клинике Филатова. Ее пенсия составляет восемьсот гривень.
Валентина Ильинична Логинова родом из Узбекистана, работала на вредном производстве на Ташкентском авиационном заводе, в наш город переехала в 1982 году, выйдя замуж за одессита. В июле прошлого года муж умер, а через месяц Валентина Ильинична перенесла онкологическую операцию. Ее пенсия – восемьсот сорок гривень.
— Знаете, главное, что, получая благотворительные обеды в столовой «Ветеран», не испытываешь унижения. Здесь удивительно уважительная и доброжелательная атмосфера. Кормят вкусно. И еще вот что: все скромно, уютно, именно так, как комфортно посетителям. Вот если бы приходилось получать обеды в фешенебельном ресторане, я бы, наверное, не ходила бы туда. И так стыдно и обидно за собственную нищету, а на фоне богатого заведения это чувство просто отравляло бы жизнь. В «Ветеране» мы свои, здесь наша семья, друзья, помощники.
Напомню, что за двадцать лет фонд Виктора Станкевича «Ветеран» ежедневно обеспечивал и продолжает обеспечивать питание от тысячи пятисот до двух тысяч человек. За каждой единицей из этих впечатляющих цифр – индивидуальная человеческая судьба, своя история, свои победы, достижения, радости, успехи и… горький жизненный финал, когда тысячи людей, отвоевав и отработав свое, стали не нужными родной стране. Ужасно. Стыдно. Больно. Но еще ужаснее и больнее осознавать, что из-за непорядочных амбиций у этих людей хотят отнять последнее.
Несколько неудобных вопросов
к городской власти
А сейчас хочу обратиться лично к директору департамента труда и социальной политики Одесского городского совета Елене Петровне Китайской. К сожалению, информация о проведении ею брифинга по поводу ситуации со столовыми «Ветеран» 4 марта в 16.00 пришла в «Юг» по электронной почте всего за час до начала мероприятия, то есть в 15.00. Все журналисты редакции к этому времени выполняли другие задания, и никто из нас не смог принять участие в общении с главным социальным работником Одессы.
К слову, в соответствии с существующими правилами (так, во всяком случае, в Одесском горсовете практиковалось ранее) о подобных актуальных для города и одесситов мероприятиях СМИ извещали как минимум за день до события. Не знаю, по халатности или по злому умыслу в этот раз было сделано так, что представители оппозиционной газеты на брифинг Китайской не попали, но вопросы к городской власти у нас остались, и мы имеем полное право задать их в открытом режиме.
Начну с цитирования трех писем директора департамента труда и социальной политики Одесского городского совета от 18 февраля с.г. в адрес Виктора Станкевича. Елена Петровна Китайская подробно останавливается в них на договоре от 11 октября 2004 года между управлением социальной защиты населения и труда Одесского горсовета и фондом социальной защиты «Ветеран» о предоставлении аренды помещений для каждой из столовых «Ветеран» на Дальницкой,2, Варненской,15 и Черноморского казачества, 13.
Удивительно, но за три года, прошедших со времени реорганизации управления в департамент, ни Елена Петровна Китайская, ни подопечные возглавляемой ею структуры не почувствовали этой «непреемственности» в работе социальных служб города. Проявилась она исключительно с приходом нового мэра. Причем не только в отношениях с социально незащищенными слоями населения Одессы. Все, что делалось предыдущей властью, вызывает у Алексея Алексеевича Костусева самую настоящую идиосинкразию. Поэтому долой реставрацию и ремонт фасадов, коль не «наш» человек занимается этим важным и нужным делом, долой программу по бесплатному обеспечению чистой питьевой водой одесситов, долой «недружескую» компанию по уборке мусора, долой благотворительные столовки. Кто не с нами, тот против нас. Так и живем в Одессе отныне.
Елена Петровна, а что, за три предыдущих года вы как руководитель не заметили некой неувязки в оформлении документации со стороны возглавляемого вами департамента? И никто из ваших опытных сотрудников не обратил на это внимание? И юристы прошляпили сей правовой казус, который на самом-то деле кажется смешным и надуманным, коль за двадцать лет работы фонда «Ветеран» ни одна из проверяющих инстанций – от вашей городской управленческой структуры до КРУ и налоговой инспекции – не нашли в его работе абсолютно никаких нарушений.
Поэтому позвольте вам не поверить, когда на брифинге, на который мы не по своей вине не попали, вы заявили, что (цитирую по сообщениям СМИ,- Авт.) «никто никого не выгоняет и никто ничего не закрывает. Столовые как были, так и будут. Виктор Станкевич получил предписание с просьбой передать все помещения столовых департаменту, чтобы заключить договор аренды. Однако с кем будет заключен договор, покажут результаты специального конкурса. Я думаю, что у «Ветерана» достаточно опыта и возможностей, чтобы подать документы на конкурс и выиграть эту аренду».
Елена Петровна, вы же опытный, знающий специалист, настоящий профессионал в организации социальной помощи населению Одессы, и прекрасно понимаете, что альтернативы деятельности благотворительного фонда «Ветеран» Виктора Станкевича в нашем городе сегодня нет. Никакие ежемесячные пайки, никакие кормежки из милости в ресторанах и дорогих кафе не сравнятся с его целенаправленной и отлаженной работой на людей, которые чувствуют себя именно Людьми благодаря его неусыпной заботе и помощи. Одесса до сих пор не отошла от шока после «фасадной войны», когда в угоду политическим амбициям пришедшего к власти руководства в разгар работы было остановлено нужное и важное дело, и полсотни бесценных зданий были брошены на милость стихии и бесхозяйственности. Сейчас под угрозой не здания, а живые люди. Представьте, что станет с ними, если хотя бы один день они не будут есть.
Сытые свиньи страшней чем голодные волки стих
Александр Эргардт запись закреплена
Современный поэт-сатирик
Игорь Губерман
знаменит своими афористичными четверостишьями — «гариками», — в которых лаконично рассказывает о том, что близко каждому из нас: о советской и постсоветской действительности, о борьбе добра и зла в душе человека, о повседневности и вечных ценностях. И главное, Губерману веришь, как веришь всякому, кто выстрадал свою горькую усмешку и все равно не разочаровался в людях.
Сегодня www.AdMe.ru вспоминает любимые «гарики».
***
Когда судьба, дойдя до перекрестка,
колеблется, куда ей повернуть,
не бойся неназойливо, но жестко
слегка ее коленом подтолкнуть
Не лезь, мой друг, за декорации —
зачем ходить потом в обиде,
что благороднейшие грации
так безобразны в истом виде
Когда, убогие калеки,
мы устаем ловить туман,
какое счастье знать, что реки
впадут однажды в океан
А часто в час беды, потерь и слез,
когда несчастья рыщут во дворе,
нам кажется, что это не всерьез,
что вон уже кричат — конец игр
Какое это счастье: на свободе
со злобой и обидой через грязь
брести домой по мерзкой непогоде
и чувствовать, что жизнь не удалась
То ли поздняя ночь, то ли ранний рассвет.
Тишина. Полумрак. Полусон.
Очень ясно, что Бога в реальности нет.
Только в нас. Ибо мы — это Он
Чтоб хоть на миг унять свое
любви желание шальное,
мужик посмеет сделать все,
а баба — только остальное
Про все, в чем убежден я был заочно,
в тюрьме поет неслышимая скрипка:
все мертвое незыблемо и прочно,
живое — и колеблемо, и зыбко
В туманной тьме горят созвездия,
мерцая зыбко и недружно;
приятно знать, что есть возмездие
и что душе оно не нужно
Когда мы все поймем научно
и все разумно объясним,
то в мире станет жутко скучно,
и мы легко простимся с ним
Настолько я из разных лоскутков
пошит нехорошо и окаянно,
что несколько душевных закутков
другим противоречат постоянно
Мы многих в нашей жизни убиваем —
незримо, мимоходом, деловито;
с родителей мы только начинаем,
казня их простодушно и открыто
Когда в душе царит разруха —
не огорчайся, выжди срок:
бывает время линьки духа,
его мужания залог
Тюремные прощанья — не беда,
увидимся, дожить бы до свободы;
о том, что расставались навсегда,
вдруг больно понимаешь через годы
Кто жизнь в России жил не зря,
тому грешно молчать, —
он отпечатки пальцев зла
умеет различать
В те дни, когда я пал на дно,
раскрылось мне сполна,
что всюду есть еще одно
дно у любого дна
Есть люди сна, фантазий и мечты,
их души дышат ночи в унисон,
а сутолока скользкой суеты,
творящаяся днем, — их тяжкий сон
Бог очень любит вдруг напомнить,
что всякий дар — лишь поручение,
которое чтобы исполнить,
нельзя не плыть против течения
Зря моя улыбка беспечальная
бесит собутыльников моих:
очень много масок у отчаянья,
смех — отнюдь не худшая из них
Уезжать мне отсюда грешно,
здесь мой дом и моя работа,
только глупо и не смешно
проживать внутри анекдота
По образу и духу своему
Создатель нас лепил, творя истоки,
а мы храним подобие Ему
и, может, потому так одиноки
Мне жаль небосвод этот синий,
жаль землю и жизни осколки;
мне страшно, что сытые свиньи
страшней, чем голодные волки
Тюремщик дельный и толковый,
жизнь запирает нас надолго,
смыкая мягкие оковы
любви, привычности и долга.
Прости, Господь, за сквернословья,
пошли всех благ моим врагам,
пускай не будет нездоровья
ни их копытам, ни рогам.
Очень дальняя дорога
всех равняет без различия:
как бердичевцам до Бога,
так и Богу до Бердичева.
Творчеству полезны тупики:
боли и бессилия ожог
разуму и страху вопреки
душу вынуждает на прыжок.
Не знаю лучших я затей
среди вселенской тихой грусти,
чем в полусумраке — детей
искать в какой-нибудь капусте.
Не грусти, что мы сохнем, старик,
мир останется сочным и дерзким;
всюду слышится девичий крик,
через миг становящийся женским.
Когда я раньше был моложе
и знал, что жить я буду вечно,
годилось мне любое ложе
и в каждой бабе было нечто
У женщин дух и тело слитны;
они способны к чудесам,
когда, как руки для молитвы,
подъемлют ноги к небесам
Всегда мне было интересно,
как поразительно греховно
духовность женщины — телесна,
а тело — дьявольски духовно.
Сперва, воздушный строя замок,
принцесс рисуешь прихотливых,
потом прелестных видишь самок,
потом бежишь от баб сварливых.
Не пузырись ума отравой,
когда выходишь замуж, дева:
от бабы, слишком часто правой,
мужик быстрей идет налево
Бюрократизм у нас от немца,
а лень и рабство — от татар,
и любопытно присмотреться,
откуда винный перегар
Становится с годами очень душно,
душа не ощущает никого,
пространство между нами безвоздушно,
и дух не проникает сквозь него.
Полувек мой процокал стремительно,
как аллюр скакового коня,
и теперь я живу так растительно,
что шмели опыляют меня.
Я кошусь на жизнь веселым глазом,
радуюсь всему и от всего;
годы увеличили мой разум,
но весьма ослабили его.
Везде одинаков Господень посев,
и врут нам о разнице наций;
все люди — евреи, и просто не все
нашли пока смелость признаться
Поистине загадочна природа,
из тайны шиты все ее покровы;
откуда скорбь еврейского народа
во взгляде у соседкиной коровы?
Как любовь изменчива, однако!
В нас она качается, как маятник:
та же Песя травит Исаака,
та же Песя ставит ему памятник
На всем лежит еврейский глаз,
у всех еврейские ужимки,
и с неба сыпятся на нас
шестиконечные снежинки.
Климат жизни, климат духа,
климат зрения и слуха
в этом лучшем из миров
замечательно херов
Науки знания несут нам,
и констатируют врачи
то несварение рассудка,
то недержание речи
Пока дыханье теплится в тебе,
не жалуйся — ни вздохами, ни взглядом,
а кто непритязателен к судьбе,
тому она улыбчива и задом.
Как нам советовал Овидий,
я свой характер укрощаю,
и если я кого обидел,
то это я ему прощаю
Я оценил в Левкиппе вновь
его суждения стальные:
«Кто пережил одну любовь,
переживёт и остальные»
Когда я в Лету каплей кану
и дух мой выпорхнет упруго,
мы с Богом выпьем по стакану
и, может быть, простим друг друга.
Я часто вижу, что приятелям
уже не верится, что где-то
есть жизнь, где лгать — не обязательно,
и даже глупо делать это.
Хотя не грозят нам ни голод, ни плаха
упрямо обилен пугливости пот,
теперь мы уже умираем от страха,
за масло боясь и дрожа за компот.
Чувствуя добычу за версту,
по незримым зрению дорогам,
бесы наполняют пустоту,
в личности оставленную Богом.
Время льется, как вино,
сразу отовсюду,
но однажды видишь дно
и сдаешь посуду.
Судить человечество следует строго,
но стоит воздать нам и честь:
мы так гениально придумали Бога,
что, может быть, Он теперь есть.
Из-под грязи и крови столетий,
всех погибельных мерзостей между,
красота позволяет заметить,
что и Бог не утратил надежду.
С моим сознаньем наравне
вершится ход планет,
и если Бога нет во мне,
Его и выше нет.
Мы часто ходим по воде,
хотя того не замечаем,
висим над бездной в пустоте
и на огне сидим за чаем.
Неизбежность нашей смерти
чрезвычайно тесно связана
с тем, что жить на белом свете
людям противопоказано
Дойти до истины немыслимо,
пока не очень тянет к ней,
а миф изящнее, чем истина,
гораздо выше и стройней.
Размышлять о природе вещей
нас нужда и тоска припекает,
жажда сузить зловещую щель,
сквозь которую жизнь утекает.
Век играет гимны на трубе,
кабелем внедряется в квартиры,
в женщине, в бутылке и в себе
прячутся от века дезертиры
С поры, как я из юности отчалил
и к подлинной реальности приник,
спокойное и ровное отчаянье
меня не покидает ни на миг
У разума, печального провидца,
характер на решения скупой,
история поэтому творится
убийцами, святыми и толпой
Надежды очень пылки в пору раннюю,
но время, принося дыханье ночи,
дороги наши к разочарованию
от раза к разу делает короче
Внешним пламенем согрета
и внутри полна огня,
красота посредством света —
чем-то мудрости родня.
Всюду волки сумрачно и глухо
воют озверело и напрасно,
ибо плоти подлинного духа
ничего на свете не опасно
И жить легко, и легче умирать
тому, кто ощущает за собой
высокую готовность проиграть
игру свою в момент ее любой
Поток судьбы волочит нас, калеча,
о камни дней, то солоных, то пресных,
и дикие душевные увечья
куда разнообразнее телесных.
Бывает время в жизни каждой,
когда судьба скользит из рук,
и горизонта сердце жаждет,
и тупики молчат вокруг.
Живу я много лет возле огня,
друзья и обжигались, и горели,
фортуна бережет пока меня
для ведомой лишь ей неясной цели
Я влачу стандартнейшую участь,
коя мне мила и не обидна,
а моя божественная сущность
лишь моей собаке очевидна
Когда родник уже иссяк
и слышно гулкое молчание,
пусты потуги так и сяк
возобновить его журчание
Судьба то бьет нас, то голубит,
но вянет вмиг от нашей скуки:
фортуна — женщина и любит,
чтоб к ней прикладывали руки
Во времена тревог и хруста
сердца охватывает властно
эпидемическое чувство
томящей зыбкости пространства
Зачем живем, не знаем сами,
поддержку черпая из фляг,
и каждый сам себе Сусанин,
и каждый сам себе — поляк
Вперёд не рвись – погоди,
Ты создан чего ради.
Вожак идёт впереди,
А с плетью пастух – сзади.
На собственном горбу и на чужом
я вынянчил понятие простое:
бессмысленно идти на танк с ножом,
но если очень хочется, то стоит.
В цветном разноголосом хороводе,
в мелькании различий и примет
есть люди, от которых свет исходит,
и люди, поглощающие свет.
За радости любовных ощущений
однажды острой болью заплатив,
мы так боимся новых увлечений,
что носим на душе презерватив.
Жить, покоем дорожа, —
пресно, тускло, простоквашно;
чтоб душа была свежа,
надо делать то, что страшно.
Вчера я бежал запломбировать зуб,
и смех меня брал на бегу:
всю жизнь я таскаю мой будущий труп
и рьяно его берегу.
В наш век искусственного меха
и нефтью пахнущей икры
нет ничего дороже смеха,
любви, печали и игры.
Есть личности — святая простота
играет их поступки, как по нотам,
наивность — превосходная черта,
присущая творцам и идиотам.
Всего слабей усваивают люди,
взаимным обучаясь отношениям,
что слишком залезать в чужие судьбы
возможно лишь по личным приглашениям.
Поездил я по разным странам,
печаль моя, как мир, стара:
какой подлец везде над краном
повесил зеркало с утра?
Мы сохранили всю дремучесть
былых российских поколений,
но к ним прибавили пахучесть
своих духовных выделений.
Текут рекой за ратью рать,
чтобы уткнуться в землю лицами;
как это глупо — умирать
за чей-то гонор и амбиции.
За то люблю я разгильдяев,
блаженных духом, как тюлень,
что нет меж ними негодяев
и делать пакости им лень.
Увы, но я не деликатен
и вечно с наглостью циничной
интересуюсь формой пятен
на нимбах святости различной.
Слой человека в нас чуть-чуть
наслоен зыбко и тревожно,
легко в скотину нас вернуть,
поднять обратно очень сложно.
Ворует власть, ворует челядь,
вор любит вора укорять;
в Россию можно смело верить,
но ей опасно доверять.
Мне моя брезгливость дорога,
мной руководящая давно:
даже чтобы плюнуть во врага,
я не набираю в рот говно.
Любил я книги, выпивку и женщин.
И большего у бога не просил.
Теперь азарт мой возрастом уменьшен.
Теперь уже на книги нету сил.
Живя в загадочной отчизне
из ночи в день десятки лет,
мы пьем за русский образ жизни,
где образ есть, а жизни нет.
Вожди России свой народ
во имя чести и морали
опять зовут идти вперед,
а где перед, опять соврали.
Вся история нам говорит,
что Господь неустанно творит:
каждый год появляется гнида
неизвестного ранее вида.
Нам непонятность ненавистна
в рулетке радостей и бед,
мы даже в смерти ищем смысла,
хотя его и в жизни нет.
Смотрясь весьма солидно и серьезно
под сенью философского фасада,
мы вертим полушариями мозга,
а мыслим — полушариями зада.
Бывает — проснешься, как птица,
крылатой пружиной на взводе,
и хочется жить и трудиться;
но к завтраку это проходит.
Учусь терпеть, учусь терять
и при любой житейской стуже
учусь, присвистнув, повторять:
плевать, не сделалось бы хуже.
Вовлекаясь во множество дел,
Не мечись, как по джунглям ботаник,
Не горюй, что не всюду успел,
Может, ты опоздал на «Титаник»
Пришел я к горестному мнению,
От наблюдений долгих лет:
Вся сволочь склонна к единению,
А все порядочные — нет.
Обманчив женский внешний вид,
поскольку в нежной плоти хрупкой
натура женская таит
единство арфы с мясорубкой.
Я живу, постоянно краснея
за упадок ума и морали:
раньше врали гораздо честнее
и намного изящнее крали.
Я женских слов люблю родник
И женских мыслей хороводы,
Поскольку мы умны от книг,
А бабы — прямо от природы.
Когда нас учит жизни кто-то,
я весь немею;
житейский опыт идиота
я сам имею.
Крайне просто природа сама
разбирается в нашей типичности:
чем у личности больше ума,
тем печальней судьба этой личности.
Бывают лампы в сотни ватт,
но свет их резок и увечен,
а кто слегка мудаковат,
порой на редкость человечен.
Не в силах жить я коллективно:
по воле тягостного рока
мне с идиотами — противно,
а среди умных — одиноко.
Когда мы раздражаемся и злы,
обижены, по сути, мы на то,
что внутренние личные узлы
снаружи не развяжет нам никто.
Умей дождаться. Жалобой и плачем
не сетуй на задержку непогоды:
когда судьба беременна удачей,
опасны преждевременные роды.
Россияне живут и ждут,
уловляя малейший знак,
понимая, что нае*ут,
но не зная, когда и как.
Я никак не пойму, отчего
так я к женщинам пагубно слаб;
может быть, из ребра моего
было сделано несколько баб?
Любую можно кашу мировую
затеять с молодежью горлопанской,
которая Вторую Мировую
уже немного путает с Троянской.
Ум полон гибкости и хамства,
когда он с совестью в борьбе,
мы никому не лжем так часто
и так удачно, как себе.
Есть в каждой нравственной системе
Идея, общая для всех:
Нельзя и с теми быть, и с теми,
Не предавая тех и тех.
Чтоб выжить и прожить на этом свете,
Пока земля не свихнута с оси,
Держи себя на тройственном запрете:
Не бойся, не надейся, не проси.
Душа порой бывает так задета,
что можно только выть или орать;
я плюнул бы в ранимого эстета,
но зеркало придется вытирать.
Когда устал и жить не хочешь,
полезно вспомнить в гневе белом,
что есть такие дни и ночи,
что жизнь оправдывают в целом.
В советах нету благодати
и большей частью пользы нет,
и чем дурак мудаковатей,
тем он обильней на совет.
Человек без тугой и упрямой
самовольной повадки в решениях
постепенно становится дамой,
искушенной во всех отношениях.
У тех, в ком унылое сердце,
и мысли — тоскою мореные,
а если подробней всмотреться,
у бедных и яйца — вареные
Лишь перед смертью человек
соображает, кончив путь,
что слишком короток наш век,
чтобы спешить куда-нибудь.
Не брани меня, подруга,
отвлекись от суеты,
все и так едят друг друга,
а меня еще и ты
По образу и духу своему
Создатель нас лепил, творя истоки,
а мы храним подобие Ему
и, может, потому так одиноки