Так и не узнаешь что твое пока не потеряешь
Так и не узнаешь что твое пока не потеряешь
Так и не узнаешь, что твоё, пока не потеряешь.
Похожие:
Не хочу ничем обзаводиться, пока не буду уверена, что нашла свое место. Я еще не знаю, где оно. Но на что оно похоже, знаю.
Не хочу ничем обзаводиться, пока не буду уверена, что нашла свое место. Я еще не знаю, где оно. Но на что оно похоже, знаю.
Трумен Капоте «Завтрак у Тиффани»
Все равно, дом твой там, где ты чувствуешь себя как дома. А я такого места пока не нашла.
Трумен Капоте «Завтрак у Тиффани»
Это дешевка — носить бриллианты, пока тебе нет сорока. И даже в сорок рискованно. По-настоящему они выглядят только на старухах.
Трумен Капоте «Завтрак у Тиффани»
Он здесь, она там, и теперь целая ночь между ними.
Больше всего на свете мы хотим, чтобы нас обняли и сказали, что всё. что всё будет хорошо.
Больше всего на свете мы хотим, чтобы нас обняли и сказали, что всё. что всё будет хорошо.
Больше всего на свете мы хотим, чтобы нас обняли и сказали, что всё. что всё будет хорошо.
Чем больше она для него значила, тем меньше он это показывал.
Больше всего на свете мы хотим, чтобы нас обняли. и сказали. что всё. что всё будет хорошо.
Трумен Капоте «Завтрак у Тиффани»
Можно кем угодно быть, только не трусом, не притворщиком, не лицемером, не шлюхой — лучше рак, чем нечестное сердце.
Я никогда ни к чему не привыкаю. А кто привыкает, тому спокойно можно умирать.
Трумен Капоте «Завтрак у Тиффани»
Можно кем угодно быть, только не трусом, не притворщиком, не лицемером, не шлюхой — лучше рак, чем нечестное сердце.
Трумен Капоте «Завтрак у Тиффани»
Самое большое неверие — это неверие в себя. Потеряешь веру и ты потеряешь себя.
Пока ты не способен сказать «нет», твоё «да» бессмысленно.
Твое лицо,
Твое тепло,
Твое плечо —
Куда ушло?
Проживи с мужем хоть сто лет, — бушевала Ирэн, — но пока не стащишь с ним кресло с четвертого этажа, не узнаешь о нем всей правды.
Айла Дьюар «Непричесанные разговоры»
Хочешь понять что действительно твое — отпусти всё, и твоё останется с тобой.
Хочешь понять что действительно твое — отпусти всё, и твоё останется с тобой.
Хочешь понять что действительно твое — отпусти всё, и твоё останется с тобой.
«- Ух, какой ты молодец! Как быстро работу выполняешь!
— Да, ерунда! Ты бы видел, как быстро я переделывать буду!»
Так и не узнаешь что твое пока не потеряешь
Так и не узнаешь, что твоё, пока не потеряешь.
Не хочу ничем обзаводиться, пока не буду уверена, что нашла свое место. Я еще не знаю, где оно. Но на что оно похоже, знаю.
Не хочу ничем обзаводиться, пока не буду уверена, что нашла свое место. Я еще не знаю, где оно. Но на что оно похоже, знаю.
Трумен Капоте «Завтрак у Тиффани»
Все равно, дом твой там, где ты чувствуешь себя как дома. А я такого места пока не нашла.
Трумен Капоте «Завтрак у Тиффани»
Это дешевка — носить бриллианты, пока тебе нет сорока. И даже в сорок рискованно. По-настоящему они выглядят только на старухах.
Трумен Капоте «Завтрак у Тиффани»
Он здесь, она там, и теперь целая ночь между ними.
Больше всего на свете мы хотим, чтобы нас обняли и сказали, что всё. что всё будет хорошо.
Больше всего на свете мы хотим, чтобы нас обняли и сказали, что всё. что всё будет хорошо.
Больше всего на свете мы хотим, чтобы нас обняли и сказали, что всё. что всё будет хорошо.
Чем больше она для него значила, тем меньше он это показывал.
Больше всего на свете мы хотим, чтобы нас обняли. и сказали. что всё. что всё будет хорошо.
Трумен Капоте «Завтрак у Тиффани»
Можно кем угодно быть, только не трусом, не притворщиком, не лицемером, не шлюхой — лучше рак, чем нечестное сердце.
Я никогда ни к чему не привыкаю. А кто привыкает, тому спокойно можно умирать.
Трумен Капоте «Завтрак у Тиффани»
Можно кем угодно быть, только не трусом, не притворщиком, не лицемером, не шлюхой — лучше рак, чем нечестное сердце.
Трумен Капоте «Завтрак у Тиффани»
Самое большое неверие — это неверие в себя. Потеряешь веру и ты потеряешь себя.
Пока ты не способен сказать «нет», твоё «да» бессмысленно.
Твое лицо,
Твое тепло,
Твое плечо —
Куда ушло?
Проживи с мужем хоть сто лет, — бушевала Ирэн, — но пока не стащишь с ним кресло с четвертого этажа, не узнаешь о нем всей правды.
Айла Дьюар «Непричесанные разговоры»
Хочешь понять что действительно твое — отпусти всё, и твоё останется с тобой.
Хочешь понять что действительно твое — отпусти всё, и твоё останется с тобой.
Хочешь понять что действительно твое — отпусти всё, и твоё останется с тобой.
«- Ух, какой ты молодец! Как быстро работу выполняешь!
— Да, ерунда! Ты бы видел, как быстро я переделывать буду!»
Так и не узнаешь что твое пока не потеряешь
Меня всегда тянет к тем местам, где я когда-то жил, к домам, к улицам. Есть, например, большой темный дом на одной из семидесятых улиц Ист-Сайда, в нем я поселился в начале войны, впервые приехав в Нью-Йорк. Там у меня была комната, заставленная всякой рухлядью: диваном, пузатыми креслами, обитыми шершавым красным плюшем, при виде которого вспоминаешь душный день в мягком вагоне. Стены были выкрашены клеевой краской в цвет табачной жвачки. Повсюду, даже в ванной, висели гравюры с римскими развалинами, конопатые от старости. Единственное окно выходило на пожарную лестницу. Но все равно, стоило мне нащупать в кармане ключ, как на душе у меня становилось веселее: жилье это, при всей его унылости, было моим первым собственным жильем, там стояли мои книги, стаканы с карандашами, которые можно было чинить, – словом, все, как мне казалось, чтобы сделаться писателем.
В те дни мне и в голову не приходило писать о Холли Голайтли, не пришло бы, наверно, и теперь, если бы не разговор с Джо Беллом, который снова расшевелил мои воспоминания.
Холли Голайтли жила в том же доме, она снимала квартиру подо мной. А Джо Белл держал бар за углом, на Лексингтон-авеню; он и теперь его держит. И Холли и я заходили туда раз по шесть, по семь на дню не затем, чтобы выпить – не только за этим, – а чтобы позвонить по телефону: во время войны трудно было поставить себе телефон. К тому же Джо Белл охотно выполнял поручения, а это было обременительно: у Холли их всегда находилось великое множество.
Конечно, все это давняя история, и до прошлой недели я не виделся с Джо Беллом несколько лет. Время от времени мы созванивались; иногда, оказавшись поблизости, я заходил к нему в бар, но приятелями мы никогда не были, и связывала нас только дружба с Холли Голайтли. Джо Белл – человек нелегкий, он это сам признает и объясняет тем, что он холостяк и что у него повышенная кислотность. Всякий, кто его знает, скажет вам, что общаться с ним трудно. Просто невозможно, если вы не разделяете его привязанностей, а Холли – одна из них.
Среди прочих – хоккей, веймарские охотничьи собаки, «Наша детка Воскресенье» (передача, которую он слушает пятнадцать лет) и «Гилберт и Салливан» – он утверждает, будто кто-то из них ему родственник, не помню, кто именно.[1]
Поэтому, когда в прошлый вторник, ближе к вечеру, зазвонил телефон и послышалось: «Говорит Джо Белл», – я сразу понял, что речь пойдет о Холли. Но он сказал только: «Можете ко мне заскочить? Дело важное», – и квакающий голос в трубке был сиплым от волнения.
Под проливным дождем я поймал такси и по дороге даже подумал, а вдруг она здесь, вдруг я снова увижу Холли?
Но там не было никого, кроме хозяина. Бар Джо Белла не очень людное место по сравнению с другими пивными на Лексингтон-авеню. Он не может похвастаться ни неоновой вывеской, ни телевизором. В двух старых зеркалах видно, какая на улице погода, а позади стойки, в нише, среди фотографий хоккейных звезд, всегда стоит большая ваза со свежим букетом – их любовно составляет сам Джо Белл. Этим он и занимался, когда я вошел.
– Сами понимаете, – сказал он, опуская в воду гладиолус, – сами понимаете, я не заставил бы вас тащиться в такую даль, но мне нужно знать ваше мнение. Странная история! Очень странная приключилась история.
Он потрогал листок, словно раздумывая, что ответить. Невысокий, с жесткими седыми волосами, выступающей челюстью и костлявым лицом, которое подошло бы человеку много выше ростом, он всегда казался загорелым, а теперь покраснел еще больше.
– Нет, не совсем от нее. Вернее, это пока непонятно. Поэтому я и хочу с вами посоветоваться. Давайте я вам налью. Это новый коктейль, «Белый ангел», – сказал он, смешивая пополам водку и джин, без вермута.
Пока я пил этот состав, Джо Белл стоял рядом и сосал желудочную таблетку, прикидывая, что он мне скажет. Наконец сказал:
– Помните такого мистера И. Я. Юниоши? Господинчика из Японии?
Мистера Юниоши я помнил прекрасно. Он фотограф в иллюстрированном журнале и в свое время занимал студию на верхнем этаже того дома, где я жил.
– Не путайте меня. Знаете вы, о ком я говорю? Ну и прекрасно Так вот, вчера вечером заявляется сюда этот самый мистер И. Я. Юниоши и подкатывается к стойке. Я его не видел, наверно, больше двух лет. И где, по-вашему, он пропадал все это время?
Джо Белл перестал сосать таблетку, и глаза его сузились.
– Так оно и было на самом деле.
Он с треском выдвинул ящик кассы и достал конверт из толстой бумаги.
– Может, вы и это прочли у Уинчелла?
В конверте было три фотографии, более или менее одинаковые, хотя и снятые с разных точек: высокий, стройный негр в ситцевой юбке с застенчивой и вместе с тем самодовольной улыбкой показывал странную деревянную скульптуру – удлиненную голову девушки с короткими, приглаженными, как у мальчишки, волосами и сужающимся книзу лицом; ее полированные деревянные, с косым разрезом глаза были необычайно велики, а большой, резко очерченный рот походил на рот клоуна. На первый взгляд скульптура напоминала обычный примитив, но только на первый, потому что это была вылитая Холли Голайтли – если можно так сказать о темном неодушевленном предмете.
– Ну, что вы об этом думаете? – произнес Джо Белл, довольный моим замешательством.
– Слушайте-ка, – он шлепнул рукой по стойке, – это она и есть. Это ясно как божий день. Японец сразу ее узнал, как только увидел.
– Он ее видел? В Африке?
– Ее? Нет, только скульптуру. А какая разница? Можете сами прочесть, что здесь написано. – И он перевернул одну из фотографий. На обороте была надпись: «Резьба по дереву, племя С, Тококул, Ист-Англия. Рождество, 1956».
– Японец вот что говорит… – начал он, и дальше последовала такая история.
На Рождество мистер Юниоши проезжал со своим аппаратом через Тококул, деревню, затерянную неведомо где, да и неважно где, – просто десяток глинобитных хижин с мартышками во дворах и сарычами на крышах. Он решил не останавливаться, но вдруг увидел негра, который сидел на корточках у двери и вырезал на трости обезьян. Мистер Юниоши заинтересовался и попросил показать ему еще что-нибудь. После чего из дома вынесли женскую головку, и ему почудилось – так он сказал Джо Беллу, – что все это сон. Но когда он захотел ее купить, негр сказал: «Нет». Ни фунт соли и десять долларов, ни два фунта соли, ручные часы и двадцать долларов – ничто не могло его поколебать. Мистер Юниоши решил хотя бы выяснить происхождение этой скульптуры, что стоило ему всей его соли и часов. История была ему изложена на смеси африканского, тарабарского и языка глухонемых. В общем, получалось так, что весной этого года трое белых людей появились из зарослей верхом на лошадях.
Молодая женщина и двое мужчин. Мужчины, дрожавшие в ознобе, с воспаленными от лихорадки глазами, были вынуждены провести несколько недель взаперти в отдельной хижине, а женщине понравился резчик, и она стала спать на его циновке.
– Вот в это я не верю, – брезгливо сказал Джо Белл. – Я знаю, у нее всякие бывали причуды, но до этого она бы вряд ли дошла.
– А потом ничего. – Он пожал плечами. – Ушла, как и пришла, – уехала на лошади.
– Одна или с мужчинами?
– Кажется, с мужчинами. Ну, а японец, он повсюду о ней спрашивал. Но никто больше ее не видел. – И, словно испугавшись, что мое разочарование может передаться ему, добавил: – Но одно вы должны признать: сколько уже лет прошло, – он стал считать по пальцам, их не хватило, – а это первые достоверные сведения. Я только надеюсь, что она хотя бы разбогатела. Наверно, разбогатела. Иначе вряд ли будешь разъезжать по Африкам.
Гилберт (1836—1917) – английский поэт и драматург; А Салливан (1842—1900) – английский композитор – Авторы популярных комических опер
10 цитат из произведений Трумена Капоте
Так и не узнаешь, что твое, пока не потеряешь
Трумен Капоте (1924 — 1984) — американский писатель, драматург и актер.
Среди самых известных его работ отмечают южноготический роман «Другие голоса, другие комнаты» и новеллу «Завтрак у Тиффани», которая легла в основу культового фильма с Одри Хепбёрн в главной роли. Эти произведения признаны классикой американской литературы XX века.
Не менее знаковой в творческом наследии писателя стала книга «Хладнокровное убийство», написанная им в стиле «новой журналистики». Что примечательно, над ней ему помогала работать его подруга детства и всей жизни — Харпер Ли (говорят, именно Капоте послужил прототипом Дилла в ее романе «Убить пересмешника»).
Мы отобрали 10 цитат из произведений писателя:
В этом мире нам ничего не принадлежит. Просто мы и вещи иногда находим друг друга. («Завтрак у Тиффани»)
Перед собой нужно быть честным. Можно кем угодно быть, только не трусом, не притворщиком, не лицемером, не шлюхой — лучше рак, чем нечестное сердце. И это не ханжество. Простая практичность. От рака можно умереть, а с этим вообще жить нельзя. («Завтрак у Тиффани»)
Так и не узнаешь, что твое, пока не потеряешь. («Завтрак у Тиффани»)
Всякому приятно чувствовать свое превосходство. Но неплохо бы для этого иметь хоть какие-нибудь основания. («Завтрак у Тиффани»)
Нет ничего более естественного, чем считать, что в твоих неудачах есть вина других, так же как совершенно естественно забывать тех, кто причастен к твоим успехам. («Хладнокровное убийство»)
Больше всего на свете мы хотим, чтобы нас обняли. и сказали. что все (все — это странное слово, это кормящая грудь и папины глаза, это жар поленьев холодным утром, крик совы и мальчишка, обидевший тебя после уроков, это испуг и морды на стене спальни). что все будет хорошо. («Другие голоса, другие комнаты»)
Возможно, никому из нас нет места в этом мире. Но мы-то думаем, что есть, и если его найдем, то будем считать себя счастливейшими людьми, пусть лишь на одно мгновение. («Голоса травы»)
Дорога к счастью не всегда асфальтовая. («Другие голоса, другие комнаты»)
Любовь — это нежность, а нежность, вопреки распространенному мнению, — не жалость; и еще меньше людей знают, что счастье в любви — не сосредоточенность всех чувств на предмете; любят множество вещей, и любимый является с тем, чтобы стать всех их символом; для истинно любящего на нашей земле любимый — это распускание сирени, огни кораблей, школьный колокольчик, пейзаж, беседа незабытая, друзья, воскресенья в детстве, сгинувшие голоса, любимый костюм, осень и все времена года, память. («Другие голоса, другие комнаты»)
Цитаты из фильма «Завтрак у Тиффани»
Знаменитый фильм «Завтрак у Тиффани» с Одри Хепбёрн (1929−1993) давно уже стал классикой мирового кинематографа. На первый взгляд он может показаться легкой и незамысловатой love story, а героиня Хепбёрн – простенькой очаровашкой. Но это не так! «Завтрак у Тиффани» – кино с душой. Эта картина актуальна во все времена, как и бриллианты из одноименного магазина. А главная героиня − непредсказуемая и элегантная, решительная и обаятельная, непосредственная и наивная – стала эталоном женственности и красоты. Мы предлагаем тебе снова окунуться в волшебный мир «Тиффани» и вспомнить лучшие цитаты из любимого фильма.
Вы можете сказать, что о вас думает мужчина, по тому, какие он Вам дарит серьги!
– У Вас часто бывает такое ощущение, будто крысы на душе скребут?
– Вы хотели сказать «кошки»?
– Да нет. «Кошки» − это когда ты потолстела на пять килограммов или за окном идет проливной дождь. А «крысы» – это гораздо хуже.
Мой старый котик, старый лентяй, лентяй без имени. Я не имею права давать ему имя, мы ведь не принадлежим друг другу. Мы просто однажды встретились. В этом мире нам ничего не принадлежит. Просто иногда мы и вещи находим друг друга.
– Сделайте себе ключ, наконец!
– Но какой смысл? Я все равно его потеряю.
– Знаешь, что с тобой не так? Ты трусиха. И больше ничего. Ты боишься поднять голову и сказать: «Жизнь есть жизнь». Люди влюбляются, люди хотят принадлежать друг другу, потому что это единственный шанс стать счастливыми. Ты называешь себя свободной, дикой. И ты так боишься, что кто-то посадит тебя в клетку. Детка, ты уже в клетке. Ты сама ее создала… Она всегда будет с тобой, потому что, куда бы ты ни отправилась, от самой себя тебе не убежать.
Не надо допускать близко к сердцу диких животных. Чем больше ты даешь им любви, тем больше у них сил. И однажды они станут настолько сильны, что им захочется убежать в лес, взлететь под самые верхушки деревьев.
Мы с этой кошкой очень похожи. Мы обе бедные, безымянные растрепы.
Я нахожу пошлым носить бриллианты до 40 лет.
Слишком много вокруг фотовспышек. Это может испортить цвет лица.
Девушка не может такое читать без губной помады.
Я никогда еще не пил шампанского до завтрака. За завтраком, по особым случаям – было дело. Но до завтрака – никогда.
Грустно – это когда ты толстеешь или когда идет дождь, а когда лезешь на стенку, это по-другому, ужасно, начинаешь бояться сам не знаешь чего. И тогда единственное спасение − прыгнуть в такси и поехать к «Тиффани», там я сразу прихожу в себя, там все так тихо и благородно, там с тобой ничего плохого не случится…. Если бы я себе нашла такое место, как «Тиффани», я бы сразу купила мебель и дала имя коту!
– Мне кажется, я произвела на тебя впечатление вертихвостки или просто дуры.
– Не больше, чем любая другая девушка.
– Брось, все так думают. Я не возражаю. Иногда очень выгодно выглядеть дурочкой.
Однажды я познакомился с очень милой девушкой. Она всего боялась и жила вместе с безымянным котом…
Никогда не знаешь точно, где это произойдет, но когда произойдет – не ошибешься. Это как с «Тиффани».
Так и не узнаешь, что твое, пока не потеряешь…
– А у Вас… очень мило. Вы тоже только что переехали?
– Около года назад. Телефон там… был там. Я вспомнила, я запихнула его в чемодан, чтобы приглушить звонок.
Я считаю, ты можешь переспать с человеком и позволить, чтобы он за тебя платил, но хотя бы старайся убедить себя, что ты его любишь.