Тайна эдвина друда о чем
Эдвин Друд и Роза Буттон должны пожениться. Так решили их умершие отцы. Они влюблены друг в друга, но тот факт, что их бракосочетание обязательно, не нравится им. Мистер Друд имеет долю в отцовской фирме. Он получит в наследство всю фирму, но лишь после свадьбы с Розой.
У Эдвина есть дядя, который старше его на несколько лет. Его зовут Джон Джаспер. Он тайно влюблен в невесту племянника. Джаспер имеет славу набожного человека, но его мучит непонятное заболевание. От болей он избавляется опиумом. Дядя Эдвина испытывает отвращение к тому, как сложилась его жизнь и иногда ходит в притон. Там главенствует Старуха.
Дядя Эдвина пытается завязать дружеские отношения с хранителем кладбища Дульсом. Тот является алкоголиком и имеет мрачный характер. Но его философия производит впечатление. А также он хорошо контролирует рассказываемые сведения.
Священника собора зовут Симптимус Кларкл. Он умный, волевой и активно участвует в жизни горожан.
В город переезжает мистер Грох воспитывающий Невила и Елену Ландлес. Их отчим был аморальным человеком. К тому же рабовладельцем. Его пасынок и падчерица проживали вместе со слугами и рабами. Их часто унижали и били. За 6 лет они 4 раза пытались бежать. Планы побегов придумывала сестра. Во время побегов она носила мужскую одежду. Ее брат отчима хотел лишить жизни, но тот умер сам. Мистер Грох стал их опекуном и привез их в Англию. Аббат Симптимус участвует в их воспитании.
Утром жениха Розы нигде не могут найти. Невила все считают его убийцей, но из-за отсутствия доказательств не могут его засудить.
Спусте некоторое время Джаспер признается Розе в любви, но она к нему испытывает смесь ненависти и страха. В этом девушка признается лишь сестре Невила.
Спустя несколько месяцев в городе появляется мужчина с большой седой шевелюрой. Он представляется Диком Дэчери. Таинственный приезжий следит за дядей Эдвина, встречается со Старухой и Дульсом. Он не открывает цель своего приезда никому. На этом повороте сюжета роман обрывается.
Также читают:
Рассказ Тайна Эдвина Друда (читательский дневник)
Популярные сегодня пересказы
Гете — это писатель из Германии. Его творения производят большое впечатление. Его шедевры имеют философию и бессмертие. Как бы это странно не звучало. Этот человек был добрым, разбирался
Короленко решил написать рассказ «Река играет» от первого лица. В самом начале автор оказывается вблизи реки. Он проснулся в этом живописном месте, и не может понять, как тут очутился.
На окраине одного большого южного города, в районе Ямской слободы, расположилось «двухрублевое» заведение Анны Марковны Шойбес. Оно не было дорогим, как шикарное заведение Треппеля
Краткое содержание Диккенс Тайна Эдвина Друда
Роза Бад обручена с самого детства с Эдвином Друдом, с которым они просто в дружеских отношениях. Между ними ничего нет, но родители их решили просто за них, когда они были еще малы. Именно потому им остается покориться судьбе и воле родителей. Но у Эдвина есть дядя, который всего лишь на несколько лет старше своего племянника. И именно этот дядя, которого зовут Джон Джаспер, оказывается влюбленным в Розу.
Ситуация еще больше обостряется, когда в городе появляются приезжие брат и сестра, и Невил влюбляется в Розу с первого взгляда. И он никак не может понять, почему жених так обращается со своей невестой будущей. А потому ненавидит Эдвина.
Вдруг происходит исчезновение Эдвина, и даже арестовывают одного парня. Роза бежит от Джастина в другой город к своему опекуну, и тот начинает со своими друзьями бороться с этим опасным парнем.
Можете использовать этот текст для читательского дневника
Диккенс. Все произведения
Тайна Эдвина Друда. Картинка к рассказу
Сейчас читают
Любознательные азиаты Узбек и Рика покидают родину и отправляются путешествовать. Они переписываются между собой и своими друзьями. В одном из писем Узбек рассказывает другу о причине побудившей его уехать
Жил на свете веселый портной. Вот однажды летним днем он шил возле открытого окна. Мимо проходила женщина, которая торговала вареньем. Портняжка пригласил продавщицу к себе
В рассказе идет речь о детях и детских играх. В настоящие, подвижные игры, где всем весело и интересно находится в одной компании. Разница в возрасте совсем не помеха для прекрасного времяпрепровождения
В книге ведется рассказ от первого лица. В рассказе описывается детство Фазила Искандера. Автор родился в религиозной семье. Родители были мусульманами и ставили перед своими детьми всяческие запреты
Министр полиции Саллюстий соблазняет одну из фрейлин королевы Испании. За этот проступок королева высылает его из страны. Однако, наш герой затевает опасную игру. У него есть кузен – Сезар, который занимается разбойничьим промыслом
Тайна Эдвина Друда (Диккенс)
Содержание
Очень краткое содержание [ ред. ]
Подробный пересказ [ ред. ]
Роман начинается с момента, когда Джон Джаспер покидает лондонский опиумный притон. Следующим вечером Эдвин Друд навещает Джаспера, который является хормейстером в соборе Клойстерхэм. Эдвин верит, что он ошибался в отношении своей помолвки с Розой Бад. На следующий день Эдвин навещает Розу в монашеском доме, пансионе где она проживает. Их ссоры — обычное дело, когда он посещает её. Тем временем Джаспер, интересующийся соборным склепом, ищет в компаньоны человека по имени Дардлес, знающего о склепе больше, чем кто-либо другой.
Нэвилл Ландлесс и его сестра-близняшка Хелена направлены на учебу в Клойстерхэм. Нэвилл учится с младшим каноником его преподобием мистером Криспарклом; Хелен будет жить в монашеском доме с Розой. Нэвилл признается Криспарклу, что ненавидел своего безумного отчима, в то время как Роза заявляет Хелен что боится своего учителя музыки — Джаспера. Нэвилл немедленно дает Розе пощечину, что дико возмущает Эдвина. Эдвин провоцирует его, и тот грубо отвечает, что дает возможность Джасперу распустить слух о репутации Нэвилла и его жестоком характере. Преподобный мистер Криспаркл пытается примирить Нэвилла и Эдвина. Нэвилл соглашается простить Эдвина, если тот простит его. Было условлено, что они отужинают вместе по этому поводу в Сочельник в доме Джаспера.
Опекун Розы мистер Грюгиус говорит ей, что она главный наследник состояния ее отца. На ее вопрос о каких-либо потерях если она не выйдет замуж за Эдвина, он отвечает, что ничего не будет. Вернувшись в свою лондонскую контору, мистер Грюгиус отдает Эдвину кольцо, которое отец Розы должно быть передал ее матери с условием, что Эдвин не должен отдать его Розе, ни вернуть его. Мистер Баззард, клерк мистера Грюгиуса, свидетельствует о совершении сделки.
На следующий день Роза и Эдвин обоюдно расторгают помолвку.
Проходит полгода. Нэвил проживает Лондоне недалеко от конторы мистера Грюгиуса. Появляется некий мистер Тартар, который предлагает разделить сад с Ландлэссом. Комнаты мистера Тартар находятся неподалеку от жилья Нэвилла. Незнакомец, именующий себя Диком Дэтчери появляется в Клойстерхэме. Он снимает комнату над Джаспером и обозревает всех, кто живет в округе. Впервые идя к своим комнатам он спрашивает Депьюти: как ему пройти. Мальчик не хочет идти к тому дому, опасаясь, что Джаспер снова будет его душить. Джаспер посещает Розу в монашеском доме и заявляет, что любит ее. Роуз отказывает ему, но он настаивает, заявляя, что если она не оставит ему надежды, он уничтожит Нэвилла, брата ее подруги Хелен. Опасаясь Джаспера, Роуз отправляетя к мистеру Грюгиусу в Лондон.
На следующий день преподобный мистер Криспаркл тоже отправляется за Роуз в Лондон. Когда он встречается с мистером Грюгиусом и Розой, мистер Тартар подзывает его и спрашивает, помнит ли преподобный его. Мистер Криспарк помнит, того человека, который однажды не дал ему утонуть. Они не хотят, чтобы Роуз напрямую виделась с Нэвиллом или Хелен, опасаясь, что Джаспер может за ней следить, но мистер Тартар дает добро на встречу с Хелен в его внутреннем дворе. Мистер Грюгиус помогает Роуз снять комнаты у миссис Билликин и жить вместе с мисс Твинкелтон, так она будет в безопасности.
Джаспер снова посещает лондонский опиумный притон впервые после исчезновения Эдвина. Когда он покидает его на рассвете, женщина из притона следует за ним, но теряет его и клянется себе, что этого больше не повторится. На следующий раз она следует за Джаспером всю дорогу до Клойстерхэма; там она встречает мистера Датчера, называет имя мистера Джаспера и сообщает, что он будет петь на следующий день в соборе. Датчер узнает, что женщину зовут «Принцесса Синица». На следующий день она посещает службу и грозит Джасперу кулаком из-за колонны. На этом роман заканчивается из-за смерти Диккенса. Тайна Эдвина Друда остается неразгаданной.
Тайна Эдвина Друда (1980)
Регистрация >>
В голосовании могут принимать участие только зарегистрированные посетители сайта.
Вы хотите зарегистрироваться?
содержание серий
1-я серия
Эдвин и мисс Роза были помолвлены еще в детстве. Они влюблены и беспечны, а жители маленького английского городка наблюдают за их романом.
2-я серия
Эдвин Друд и приехавший с Цейлона Невил соперничают за мисс Розу. Эдвин и Роза решают остаться друзьями, но конфликт с Невилом становится все острее. Соперники отправляются на берег озера для решающего разговора. После этого Эдвин бесследно исчезает.
3-я серия
4-я серия
Расследование Джаспера и загадочного незнакомца приближаются к концу. Действие спектакля обрывается, как и роман Диккенса. Далее действующие лица проигрывают и обсуждают возможные варианты развития событий, рассказывают историю создания Диккенсом его последнего романа.
Тайна Эдвина Друда
Эссе о самом загадочном произведении Чарльза Диккенса
Поделиться:
1
Одни называют последний роман лучшим, другие — худшим произведением Диккенса, мы же назовем его знаменитейшим и безусловно величайшим, но в этом величии есть вклад и другого Творца. Велик или слаб был этот роман в том виде, как его придумал автор, мы никогда не узнаем, но судьба распорядилась им так, что самые слабости его предстали ослепительными достоинствами.
Диккенс был убежден, что его тайну раскрыть невозможно; многочисленные исследования, составившие за полтора века огромную друдиану, доказали, что можно бы, — но Диккенс умер, написав примерно две трети задуманного романа, и теперь никто не узнает ничего с абсолютной достоверностью. Все попытки дописать историю, хотя бы и самой талантливой рукой, неизбежно разочаровывают — не только потому, что второго Диккенса нет и не будет, а еще и потому, что разгадка неизбежно разочарует читателя. Тут все получается, как в стихотворении Леонида Мартынова: «Мне по существу у Айвазовского нравится одна картина — «Взрыв». За день до кончины Айвазовского начата — наутро не был жив. Он бы зализал ее, наверное, если бы закончил. И она, думаю, что мне бы не понравилась, если бы была завершена». «Взрыв корабля» так и стоит до сих пор на мольберте Айвазовского в его музее — и в самом деле, непрорисованный фон и размытость деталей изумительным образом гармонируют с самой идеей взрыва; тут жизнь кончается, а не только грек Канарис взрывает турецкий корабль близ острова Хиос. И «Тайна Эдвина Друда» — как бы она ни завершалась — могла стать обычным, хорошим, пусть очень хорошим детективным романом, но никакая сила не удержала бы читателя, желающего заглянуть в конец. Теперь он этой возможности лишен, потому что Диккенс умер в разгар работы, 9 июня 1870 года, не оставив ни планов, ни черновиков, ни писем о намерениях.
Друдиану не перескажешь, любопытствующих я отсылаю к сборнику «Тайна Чарльза Диккенса», составленному Е. Гениевой и Б. Парчевской в смутное позднесоветское время, — а специалистов, большей частью самодеятельных и потому особенно непримиримых, в интернете бродят сотни. Ранние исследователи — Проктор, Уоллес, высказавшие две основные версии финала (Эдвин Друд жив — Эдвин Друд мертв), — были бы потрясены тем, на какие мелочи обращают внимание нынешние диккенсоведы; с каким вниманием отслеживают они гипотетическую судьбу матери Розы (которая, оказывается, не сама утонула, а раскрыла мужу некую тайну и была за это убита), как реконструируют темные обстоятельства рождения Елены и Невила Ландлесов, как пристально изучают викторианские законы на предмет реконструкции истинных замыслов Джаспера (вдруг у него были дополнительные мотивы убивать Эдвина? Вдруг он его родной брат, а не дядя? Вдруг он вообще не Джаспер, а только пользуется его именем, тогда как настоящий Джаспер — Дик Дэчери, как полагает один из самых вдумчивых российских интерпретаторов?). Короче, ворошить сейчас весь этот бешеный муравейник — значит проявлять неуважение к одной из величайших литературных загадок; нас интересует, почему, собственно, именно незаконченный роман Диккенса стал наиболее викторианским романом и в чем, собственно, его викторианство.
В оны времена Новелла Матвеева выручала меня, да и всю нашу журфаковскую группу, пересказом тех текстов западной литературы XIX века, до которых у нас не доходили руки перед экзаменом, и надо сказать, что пересказы эти были куда лучше оригиналов, которые мы в конце концов прочли. «Человека, который был четвергом» я и до сих пор лучше помню в ее пересказе, там все было живей, страшней, контрастней, — а уж любимого Диккенса она пересказывала с почти мистическим восторгом. «Диккенс — как Греция, – сказала она однажды. — Вот как в Греции есть начала всех жанров, всех искусств, так в Диккенсе начало всего, и весь английский роман вышел из него». Великая британская шестерка, определившая судьбу искусства ХХ века, — Стивенсон, Уайльд, Честертон, Киплинг, Моэм, Шоу — осваивает Диккенса, каждый со своей стороны; и, как справедливо замечает та же Гениева, от романтического, наркотического злодея Джаспера и его невинного, розового племянника Друда ведут начало все роковые двойники позднего викторианства. В первую очередь это Джекил и Хайд Стивенсона, позднее — соблазнитель сэр Генри и юный Дориан у Уайльда, а уж сколько всего почерпнул у Диккенса Честертон — тема отдельного исследования. Но Диккенс первым продемонстрировал главное: викторианский детектив не имеет разгадки. Как знать, не было ли это той великой романной идеей, которую он анонсировал, начиная работу над «Тайной Эдвина Друда»? Идея, говорил он, великая, да только очень уж трудно будет ее развить; детектив без финала, где читателю придется раскрывать тайну самому, — это абсолютное новаторство, и очень может быть, что этот фокус манил его с самого начала. Даже знаменитая обложка работы Чарльза Олстона Коллинза с мощной финальной сценой в склепе не исключает такой версии: очень многие тайны романа могли остаться нераскрытыми — истинная роль мисс Курилки, например (это старуха, содержательница опиумного притона, преследующая Джаспера и пытающаяся спасти Эдвина). Но даже если сам Диккенс не думал о подобном финале, викторианский детектив развился именно так, и главные загадки этой эпохи остались без разрешения.
Первейшая — конечно, тайна Джека Потрошителя, к которой вроде бы подобралась Патриция Корнуэлл, но и ее выводы, подтвержденные множеством экспертиз, упорно ставят под сомнение. Нет ничего увлекательней и страшней реального детектива без разгадки — такого, как «Дело Горгоновой» (главный кошмар моего детства, великий фильм Януша Маевского на материале подлинного дела), «Зодиак» (прекрасный фильм Финчера, тоже по реальной истории), «Черная орхидея» (реальное дело интересней фильма Брайана де Пальмы). Саму идею детектива, принципиально не могущего быть разгаданным, глубже других развил Лем в «Расследовании», самом мрачном своем романе, который не зря разворачивается в британских туманах, в моргах, в постоянном соседстве покойников, как и диккенсовский последний роман. Вообще, в «Тайне Эдвина Друда» ясно чувствуется нечто потустороннее — как все люди истинно великого ума, он словно сумел заглянуть на ту сторону. Потому и роман у него вышел пограничный.
Большинство викторианских детективов — тоже без разгадки или, по крайней мере, без внятного объяснения (те объяснения, которые предлагает патер Браун, почти всегда иррациональней самой тайны). Мы не знаем, почему портрет Дориана Грея начинает жить своей жизнью; мы никогда не поймем природы метафизического снадобья, с помощью которого Джекил превращается в Хайда (и что всего страшней — превращается по-настоящему: это не тот же самый Джекил без тормозов, это другой человек, необъяснимо отталкивающий, младше, блондинистей, меньше ростом), и в чем секрет всемогущества профессора Мориарти — мы тоже не поймем. Единственный островок уюта в пространстве тотального зла, в иррациональном туманном Лондоне, — квартира Холмса и Ватсона на Бейкер-стрит, 221Б; однако и туда все наглей проникает необъяснимое. Даже у Холмса бывают неудачи — Дойл понимает, что без них в него не поверишь (Джеймса Филлимора, вернувшегося домой за зонтиком и пропавшего навсегда, так никто и не нашел).
Это отсутствие разгадки, намекающее на неразгаданность и неуправляемость самой человеческой природы, — фирменный знак ХХ века, одним из главных жанров которого стал неоконченный роман. Бывают неоконченные симфонии — почему не появиться неоконченному эпосу как отдельному жанру? Не все узлы развязываются, не все судьбы связываются, не из всякой придуманной автором коллизии сам он может найти выход. Величайшие эпосы ХХ века принципиально не завершены — «Жизнь Клима Самгина» не может закончиться смертью героя, потому что, пошло живя, умирает Самгин всегда красиво, героично, трагично, как его прототип Ходасевич, — а пойти на это Горький не может, душа его с этим не мирится. Не закончен «Человек без свойств» Музиля, не дописан ни один из позднесоветских эпосов («Петр I», «Они сражались за Родину», «Костер»): чтобы охватить такой век, нужна сверхконцепция — а где ее взять современнику? Сказать всю правду советский автор не мог, а несоветскому главный опыт ХХ века — опыт тоталитаризма — не был знаком так близко. Даже Солженицын не закончил «Красного колеса», не довел действия до октября, объяснив себе и другим, что уже и не нужно было (может, и так: имеющиеся десять томов и то читать очень трудно, и последней точки в споре о русской революции они, разумеется, не ставят). Неоконченный роман Диккенса открыл новый жанр — и законченные сочинения безнадежно проигрывают этому фрагментарному, вечно тревожащему, пограничному повествованию.
«— Дай мне три шиллинга шесть пенсов, я их на дело потрачу, да и уеду. А не дашь трех шиллингов шести пенсов, так и ничего не давай, ни медного грошика. А ежели дашь, я тебе что-то скажу.
Он вынимает горсть монет из кармана, отсчитывает, сколько она просит, и протягивает ей. Она тотчас зажимает деньги в ладони и встает на ноги с хриплым довольным смехом.
— Вот спасибо, дай тебе бог здоровья! Слушай, красавчик ты мой. Как твое крещеное имя?
— Эдвин, Эдвин, Эдвин, – сонно повторяет она, словно убаюканная собственным бормотанием. Потом вдруг спрашивает:
— А уменьшительное от него как — Эдди?
— Бывает, что и так говорят, – отвечает он, краснея.
Она уже повернулась, чтобы уйти, пробормотав еще раз напоследок:
— Спасибо, милый, дай тебе бог! – но он останавливает ее.
— Вы же хотели что-то мне сказать. Так скажите!
— Хотела, да, хотела. Ну ладно. Я тебе шепну на ушко. Благодари бога за то, что тебя не зовут Нэдом.
Он пристально смотрит на нее и спрашивает:
— Потому что сейчас это нехорошее имя.
— Опасное имя. Тому, кого так зовут, грозит опасность.
— Говорят, кому грозит опасность, те живут долго, — небрежно роняет он.
— Ну так Нэд, кто бы он ни был, наверно, будет жить вечно, такая страшная ему грозит опасность — вот сейчас, в самую эту минуту, пока я с тобой разговариваю, — отвечает женщина.
Она говорит это, нагнувшись к его уху, потрясая пальцем перед его глазами, потом, снова сгорбившись и пробормотав еще раз: «Спасибо, дай тебе бог!» — уходит по направлению к «Двухпенсовым номерам для проезжающих».
Невеселое окончание и так уж не слишком веселого дня! Даже немножко жутко, особенно здесь, на этом глухом пустыре, где кругом видны только развалины, говорящие о прошлом и о смерти; Эдвин чувствует, что холодок пробегает у него по спине».
А Нэдом его зовет только Джаспер, будущий убийца, влюбленный в его невесту.
И второй эпизод, опять связанный со старухой Курилкой. Джаспер бредит в курильне, рассказывая о своем странном путешествии, которое он столько раз мысленно совершал в опиумном бреду. И всегда с ним был спутник, который и знать не знал, что совершает это путешествие (тут все понятно: спутник — Эдвин, знать не знающий, что он его будущая жертва).
«— Что? Я же тебе сказал. Когда это наконец совершилось на самом деле, все кончилось так быстро, что в первый раз показалось мне нереальным. Слушай.
— Время и место уже близко.
Он медленно поднимается и говорит шепотом, закатив глаза, словно вокруг него непроглядный мрак.
— Время, место и спутник, – подсказывает она, впадая в тот же тон и слегка придерживая его за руку.
— Как же иначе? Если время близко, значит, и он здесь. Т-с-с-с. Путешествие совершилось. Все кончено.
— А что же я тебе говорил? Слишком быстро. Но подожди еще немного. Это было только виденье. Я его просплю. Слишком скоро все это сделалось и слишком легко. Я вызову еще виденья, получше. Это было самое неудачное. Ни борьбы, ни сознанья опасности, ни мольбы о пощаде. И все-таки. Все-таки — вот этого я раньше никогда не видел.
Он отшатывается, дрожа всем телом.
— Чего не видел, милый?
— Посмотри! Посмотри, какое оно жалкое, гадкое, незначительное. А-а! Вот это реально. Значит, это на самом деле. Все кончено».
Что это — «жалкое, гадкое, незначительное»? По некоторым версиям, это то, что осталось от трупа, после того как он сожжен негашеной известью. Но Диккенс ничего не называет впрямую — и это умолчание страшней всех возможных натуралистических деталей. Точно так же ничего мы не знаем о старухе — и лучше не знать до конца, потому что тогда исчезнет мистическая аура, окружающая ее.
Есть, впрочем, версия, что Эдвин Друд жив — потому что темный намек на его спасение из склепа содержится в разговоре с Розой, где он вдруг заговаривает о египтологе Бельцони, спасшемся из пирамиды (этот намек подметила Мария Чегодаева). И тогда как раз в романе появляется прелестная идея, которая особенно нравится лично мне: я-то с радостью признаю, что Эдвин Друд может быть Диком Дэчери, таинственным «пожилым джентльменом, живущим на собственные средства». И никто его не узнает — ни Джаспер, ни Роза, ни Грюджиус. Потому что — и эту идею Диккенс вполне мог почерпнуть из Евангелия, которое перечитывал постоянно, — Христа после воскресения тоже никто не узнавал. Есть в Евангелии эпизод, который я люблю больше всего в мировой литературе, — дорога в Эммаус. Это двадцать четвертая глава от Луки. Апостолы идут с неким спутником, но не узнают его, «потому что глаза их были удержаны». Они его узнали, когда он преломил хлеб, — жест узнали, а не лицо; и это нормальная вещь для воскресших. С ними такое случилось, что земной их вид изменился бесповоротно, но стоит вглядеться — и мы узнаем, поймем. «О, несмысленные и медлительные сердцем!» И в конце концов они все узнали бы его, как Пьер узнал Наташу в конце «Войны и мира» — сначала он вообще не понял, кто это с княжной Марьей сидит, такая милая. Потому что сам воскрес из мертвых, да и она тоже. Будем помнить, что «в мире новом друг друга они не узнали». Эдвин Друд в самом деле стал другим — ведь пока-то он в самом деле бледноват, — но, чтобы его узнать, должны преобразиться все: и Роза, и Джаспер, и даже Грюджиус.
Хотя у нас есть, казалось бы, слово самого Диккенса в разговоре с сыном: «Значит, Эдвин Друд убит?» — «Конечно, а ты как полагал?» Но Диккенс мог и сына морочить, он только королеве пообещал открыть тайну, если ей будет интересно (чтобы лучше продавалось, конечно; встреча с королевой была бы гениальным пиаром). Но ей не было интересно, или она еще не читала первые выпуски.
Этот роман Диккенса в самом деле резко отличается от прочих — прежде всего стилистически; правы те, кто полагает, что роман-то не закатный, а рассветный (как и «Жертвоприношение» Тарковского было не столько эпилогом его кинематографа, сколько прологом совершенно нового периода). Там гораздо больше экспрессии, меньше слов, фраза короче, динамичней, все излагается в настоящем времени, а не в спокойном и эпическом прошедшем; читатель — все более зритель, не созерцатель, а участник действия. И некоторые куски этой прозы в самом деле совершенно волшебные, взять хотя бы абзац о двух официантах — недвижном и летучем, из одиннадцатой главы: «Летучий официант, который всю посуду принес на собственных плечах, накрыл на стол с необыкновенной быстротой и ловкостью, а недвижимый официант, который ничего не принес, корил его за то, что он все делает не так. Затем летучий официант тщательно протер принесенные стаканы, а недвижимый официант пересмотрел их на свет. После чего летучий официант полетел через улицу за супом и прилетел обратно, затем снова полетел за салатом и снова прилетел обратно, потом полетел за жарким и птицей и опять прилетел обратно, а в промежутках еще совершал дополнительные полеты за разными обеденными принадлежностями, так как время от времени обнаруживалось, что недвижимый официант забыл их взять. Но с какой бы быстротой он ни рассекал воздух, по возвращении он получал упреки от недвижимого официанта за то, что нанес тумана, или за то, что запыхался. По окончании обеда, к каковому времени летучий официант почти уже испустил дух, недвижимый официант, с важностью перекинув сложенную скатерть через руку и строго (чтобы не сказать — возмущенно) оглядев летучего официанта, расставлявшего на столе чистые стаканы, обратил к мистеру Грюджиусу прощальный взор, ясно говоривший: «Надеюсь, нам с вами понятно, что все вознаграждение принадлежит мне, а этому рабу не причитается ничего», — и удалился, толкая перед собой летучего официанта».
Это, конечно, прямое описание советского сервиса — но в литературе это предтеча честертоновских, а то и кафкианских гротесков.
Или взять Тартара, этого светлейшего, лучезарнейшего диккенсовского персонажа, морского офицера, великого пловца, который уж точно спас бы тонущую мать Розы (неслучайное упоминание, как полагают многие)! Комната Тартара, его навесной сад, его цветущие бобы! Все это уже на грани сказки, фантастики, все это уже сон, конечно, — но какой счастливый, детский сон! Кто, кроме Диккенса (разве Андерсен), так умел сочетать смешное и страшное — и так уютно описывал всех этих инфантильных чудаков? Ведь мансарда Тартара похожа на комнату бабушки в «Снежной королеве», на убранный цветами уголок молодоженов в «Помнишь, не забудешь» Сологуба, на домик Карлсона, наконец! Нити влияний протягиваются от этой линии «Друда» так далеко, что и сегодня, кажется, далеко не исчерпаны возможности этого сказочного реализма: если все время смещать читательскую оптику, неуловимо и постепенно повышать экспрессию текста — в конце концов читатель поверит во все. Так делал и Генри Джеймс в «Повороте винта» — самой диккенсовской (и даже напоминающей о сестрах Бронте) из своих вещей; этот «поворот винта» стал ключевым понятием для прозы XX века — но Диккенс первый, у кого по-настоящему получилось. Ведь эквилибристика, совершенство литературной техники, стилистический диапазон в «Тайне Эдвина Друда» в самом деле таковы, что в позапрошлом веке сравнить не с чем: в прошлом такие штуки удавались только Булгакову да Стругацким. Диккенс пугающе достоверен — и абсолютно сказочен; символическое прорастает из реальности с абсолютной естественностью. Иное дело, что считывать эту символику почти никто не рвется: скажем, собор на болоте — символ прочности, красоты, моральной твердыни, подмываемый болотными водами, — ведь это стоит пушкинской системы символов в «Медном всаднике», где гранит постоянно угнетает болото — и раз в столетие бывает сметен бурей, причем расплачивается за это маленький человек! Гранит на болоте — мощное олицетворение империи, российской или британской (но не американской, где взаимодействие гранита и болота гораздо лучше организовано); и в этой атмосфере деградирующего, гаснущего величия особенно легко поверить во все диккенсовские сны, реже смешные и светлые, чаще мрачные и потусторонние. Нам ли не понять?
В работу всякого гения вмешивается Бог — главный художник, тот, о котором едва ли не лучший ученик Диккенса, Киплинг, сказал так уважительно и вместе интимно: «Когда на последней картине засохнет последний мазок, смиренно умолкнут легенды и критики лягут в песок, мы все отоспимся на славу — пора бы, в конце-то концов! — покуда не даст нам работу Творец настоящих творцов» (перевод Нонны Слепаковой).