Теллуровый гвоздь что это

Взыскуемый гвоздь

На «Гефтере» вновь завязывается дискуссия о «Теллурии» В. Сорокина.

© Scottish Dream Photography

Сорокин Владимир. Теллурия: роман. – М.: Corpus, Аст, 2013. – 448 с.

Новый роман Сорокина — это не антиутопия, хотя его можно принять за антиутопию. И действительно. С самого начала читатель находит в тексте точные хронологические указания: когда происходят описываемые события, какие потрясения произошли после наших дней и якобы привели к описываемым временам, и как именно изменились ко «времени Теллурии» знакомые и привычные читателю страны. Так, Россия распалась, затем Московия в несколько этапов сжалась до Подмосковья, Европу заселили мусульмане и плечом к плечу с последними европейцами сопротивляются фундаменталистской оккупации, в горах Алтая образовалась Республика Теллурия (некая помесь Эльдорадо и Беловодья) и так далее. Как и обещано аннотацией на обложке, читатель как бы совершает экскурсию в новое средневековье, давно уже предсказанное Николаем Бердяевым. Индустриальное производство доживает последние дни, и люди вновь почувствовали вкус старой доброй простой жизни, как говорил один из самых интеллигентных персонажей книги (и при том псоглавец).

В то же время Сорокин расчетливо «не доводит» антиутопию до возможной четкости. Социальную сатиру размывают фольклорные и откровенно сказочные персонажи и мотивы — псоглавцы, гигантские лошади-«битюги», Маленькие и Большие люди, наконец, говорящие самосознающие члены-фаллоимитаторы (уды). Карта ново-средневекового будущего не «сшивается», границы новых государственных образований произвольны и призрачно-неопределенны. Весь этот калейдоскоп более всего напоминает старинные сборники рассказов, арабески или пародии на собрания рассказов о необычайном раннего Возрождения. Недаром Александр Марков в своем «лингвоцентрическом» отзыве отмечает разбросанные здесь и там символы — точнее, намеки на возможность символов — раннего Ренессанса. Но к таким ироническим намекам современный читатель вполне привычен.

Постепенно становится ясно, что множество микросюжетов не соединяются в один сюжет, а различие голосов не создает полифонии. Каждая глава рассказа — свой замкнутый мир, и переклички между ними подчеркнуто произвольны.

Завершая «Теллурию», понимаешь, что речь идет не о вероятном будущем, а скорее о модели настоящего. «Серьезная» антиутопия не может описывать мир будущего как принципиально более простой, чем мир настоящего; будущее явно не будет проще, хотя вполне возможно будет чудовищнее. Рисуя явно более простой в технологическом и социальном аспектах мир, Сорокин создает модель настоящего. Это неопределенное множество общественных миров, объединенных общим прошлым, но не имеющих никакой необходимости в единстве или объединении. В некий исторический момент прошлого они разошлись и продолжают расходиться, и в будущее ли направлен вектор их самозаконных разбегающихся движений, как у Московии или у республики Теллурия, или же в прошлое, как у некоего Рязанского княжества, — это несущественно. Культурный процесс остановился. Язык персонажей часто несет в себе какие-то следы прежней «высокой культуры», ее наследие еще заполняет их сознание. Например, убегающий по замку некой немецкой принцессы говорящий член ведет внутренний монолог о свободе личности. Сразу можно понять, чего он начитался. А новые Тамплиеры возрождают героический миф крестового похода. Но все это производит впечатление имитации чего-то уже несбыточного. Этот мир уже слишком прост, чтобы там были востребованы такие сложные формы мысли. И недаром столь печален разговор двух беглых псоглавцев о необходимости воздержания от пожирания падали ради сохранения человеческого — пусть не облика, но содержания. Все это уже только реминисценции бывшего, недействительные руины прошлых достижений. Странно, что в этом мире продолжают производиться устройства беспроводной связи — Сорокин не объясняет их происхождения, — но, возможно, они тоже остались на неких постепенно растаскиваемых складах как артефакты предыдущего этапа существования цивилизации. И они постепенно выйдут из строя и будут заброшены, как оказалась заброшена Великая Московская Стена.

В мире Сорокина недейственна религия. Возрожденные по прописям в старинных романтических книгах Тамплиеры производят впечатление еще одного из бесчисленных возможных сообществ. Пафосно провозглашаемый ими «тринадцатый крестовый полет» (!) — это красивый спорт, реконструкторский бой на пластиковых мечах. Что объединяет всех жителей этих новых стран, это влечение к теллуровому гвоздю, и только оно.

И тогда выясняется функция теллура в этом мире. Теллур — универсальный источник трансцендентного; на смену «сложным» формам религиозных культов приходит простой и абсолютно имманентный ритуал введения теллура в головной мозг. Полная жизнь оказывается невозможна без гвоздя в голове (Сорокин снабжает читателя эскизом псевдотеории взаимодействия теллура с тканями головного мозга и справками о химическом составе теллура).

Сорокинское описание действия теллура напоминает «универсальный наркотик» слег из «Хищных вещей века» Стругацких. Слег дает каждому то, что тот желает. Поэтому в адепте его, в слегаче, история как бы завершается; получив все, он теряет какие-либо творческие возможности. Его мир сворачивается до ванной с теплой водой, в которую погружено тело слегача, и когда это тело достигает предела физиологического износа, слегач банально умирает.

Но в антиутопии Стругацких действуют все же Настоящие Люди, хотя бы потенциально способные бороться с распространением слега. Поскольку слег тем менее опасен человеку, чем более в нем человеческого. В этом «наращивании человеческого человека» — открытый спецагентом Иваном Жилиным из мира Стругацких путь преодоления соблазна. «Хищные вещи века» — книга романтических 60-х, и этот антропологический оптимизм теперь представляется несколько архаичным: исторический оптимизм сменился постисторическим недоумением, а на смену слегу пришел теллур.

У теллуровых гвоздей в мире Теллурии нет ни конкурентов, ни оппонентов. Те, кто отдаются «плотнику», чтобы получить в свою голову гвоздь, имеют для этого свои причины: одни раскрашивают мизерабельное существование в постисторической Московии, другие встречаются с предками или фетишизируемыми фигурами (сталинисты — со Сталиным, философы — почему нет? — с Платоном), третьи удовлетворяют возвышенные религиозные потребности, кто-то «всего лишь» находит в теллуре вдохновение для грядущего сражения. Все это достигается абсолютно одним и тем же методом. Различие между тем, что теллур дает каждому, это не более чем индивидуальные различия вкусов и пристрастий. Теллуровый гвоздь — это универсальный медиум сакрального в этом мире, и не случайно его вбивание в голову невозможно без «картирования» этой головы с помощью самого совершенного, кажется, из технологических достижений этого мира — универсального информатора «умницы». Каждый получит свое. Вот вам модель постсекулярной современности: бесчисленное (неопределенное) множество сообществ, занятых исключительно собственным выживанием или самоудовлетворением (как хорошо обстоит дело с самоудовлетворением в самом благополучном из этих новых государств мира Сорокина, в самой Теллурии!) и объединяемых только неким упрощенным и очищенным от какого-либо традиционного символизма массово доступным сакральным — теллуровым гвоздем в голову. Вопрос: с чем можно сопоставить этот гвоздь в нашей действительности?

Случайно ли примерно через полтора месяца после выхода книги, как раз когда ее прочитала основная масса заинтересованных в новом романе Сорокина, мы увидели человека, приколоченного гвоздем к сакральным камням Красной площади? Это, конечно, совпадение, но из тех совпадений, в каких можно увидеть «шутку мирового духа». Как бы не стало радостное вбивание теллурового гвоздя в собственную голову метафорой для процесса, происходящего прямо здесь и сейчас со столь многими… и не худшими жителями этой страны. Жизнь с гвоздем в каком-то смысле ярче. Но надо помнить, что теллуровый гвоздь — это наследник слега.

В финале романа происходит неожиданный сюжетный выверт: некто уходит в чащу леса, строит сам себе дом и культивирует поле, буквально начиная историю заново. В этом лесу нет ни гвоздей, ни «умниц», но голос его необычно умиротворен, а рассуждения основательны на фоне истеричных речей, сквозь которые читатель прошел перед тем. Может быть, это выход. О нем рассуждают некоторые современные европейские философы: «каждый должен уметь сказать “нет”». Чрезвычайно важно будет уметь сказать «нет» теллуровому гвоздю, пренебречь обещанием всего-чего-хочешь. Как писал Генрих Бёлль, очень важно каждому быть готовым к самовольной отлучке. Даже если окружающие вколачивают в свои черепа теллуровые гвозди и ничего другого в остановившемся постисторическом мире не остается, следует «уйти» и этого не делать.

Источник

Гвоздь счастья: Театр на Таганке поставил «Теллурию»

О терзаниях псоглавцев, восторге мухи-яйценоски, великой силе теллура и прочих удивительных персонажах и предметах можно услышать в «Теллурии», новом спектакле Константина Богомолова, который режиссер поставил на сцене Театра на Таганке. В течение двух с половиной часов актеры Таганки и приглашенные артисты читают фрагменты одноименного романа Владимира Сорокина. Почему для этого надо идти в театр, а не сидеть с книжкой дома, разбирался обозреватель «Известий».

Речь в литературном первоисточнике идет о некоем футуристическом мире, включающем широты от Московии и далее, за Урал, а также старушку Европу, страдающую от нашествия чуждых религиозных элементов. Населяет это причудливое пространство не менее причудливый люд — от людей-собак, чувствительных содомитов и русских князей до холопов, теллуриевых плотников, кентавров и гигантов. Цель их жизни, как у всех, — счастье. А счастье — это теллуровый гвоздь. Вбил его в череп — забил на всё. Окунайся в прошлое, живи в будущем, перемещайся в различные тела, экспериментируй с пространством — словом, кайфуй. Или — умри, если специалист по забиванию ошибется с диспозицией.

Помимо фантазийных полетов, «Теллурия» примечательна своей мозаичностью. Начать можно с любой новеллы и ею же закончить. Или при наличии времени прочесть до конца, оценив стилистические умения автора, с легкостью освоившего диапазон от памфлета до оды. К «разумному, доброму, вечному» эта литература не взывает, но нервы щекочет. Аналогичными достоинствами обладает режиссура Константина Богомолова, так что писатель и режиссер, можно сказать, нашли друг друга.

Правда, книжку можно захлопнуть и пойти по своим делам, а спектакль в Театре на Таганке так просто не покинешь. Режиссер и его постоянный соавтор-художник Лариса Ломакина авторитарны: сел на место — смотри. Зрительная зона замкнута в круг. Стулья возвышаются амфитеатром. Захочешь выйти — помешаешь чтецам на сцене, пойдешь по проходу — наткнешься на идущего на сцену артиста.

Возможностью рассмотреть все пользуются зрители первого ряда — им, в частности, видно углубление в центре. Туда ведет лестница и периодически спускаются чтецы, совершая некие невидимые последующим рядам действия. Одну из стен, тоже обозреваемую не всеми, украшает схематическое изображение горных вершин — это, судя по всему, вожделенная алтайская Теллурия. На фоне гор висит трон. Бархат, позолота, резные спинка-ножки-подлокотники — всё как полагается. Однако тема госуправления и государевых людей, важная для оригинала, в театре троном и ограничивается. За исключением беседы московско-рязанских аристократов, все остальные спичи принадлежат рядовым гражданам, которые рассказывают о том, что для них счастье и как оно достигается.

Резервуаром для слов на сей раз не является даже испытанный богомоловский боец Игорь Миркурбанов: в монологе мастера православного литья Иванова дрожит трудно скрываемая слеза; в признании путешественника за теллуровыми гвоздями Сергея Венедиктовича — выстраданное желание вбить этот самый гвоздь в череп каждого мыслящего человека. Директор Таганки Ирина Апексимова наполняет сон Агафьи Викторовны эротической истомой — супруга околоточного надзирателя перевоплощается в муху-яйценоску. Сергей Епишев и Валерий Горин, читающие за вкушающих падаль псоглавцев, в припадке гурманского восторга позволяют себе рычание и урчание. Вершиной душевного порыва можно считать монолог Любови Селютиной. Народная артистка России читает от лица работницы Маруси, соблазненной и покинутой заезжим ловеласом, и за несколько минут создает трогательнейший образ. Собственно, ради этих прекрасных актеров и можно променять книжку на театр. И даже помечтать о «Теллурии-2» — в сочинении Владимира Сорокина еще немало актерски выигрышных мест.

С другой стороны, эти мечтания может реализовать и аудиокнига. Действующая рассадка, повторюсь, такова, что ни лиц, ни поз актеров большей частью не видно и зрителям, жаждущим картинки, приходится рассматривать друг друга. Например, с моего места был виден профиль писателя Сорокина и затылок телеведущей Собчак. У зрителей по ту сторону сцены наверняка имелась возможность лицезреть прочих медийных лиц. Но если театр не только светская тусовка, хотелось бы иметь и другие визуальные манки.

Источник

Владимир Сорокин «Теллурия»

Теллурия

Язык написания: русский

Перевод на немецкий: — С. Гребинг (Telluria) ; 2015 г. — 1 изд. Перевод на французский: — А. Колдефи-Фокар (Telluria) ; 2017 г. — 1 изд. Перевод на чешский: — Л. Дворжак (Telurie) ; 2014 г. — 1 изд. Перевод на словацкий: — Я. Штрассер (Telúrsko) ; 2014 г. — 1 изд. Перевод на сербский: — М. Грбич (Телуриjа) ; 2015 г. — 1 изд. Перевод на японский: — Т. Мацусита (テルリア) ; 2017 г. — 1 изд.

Теллур. Металл, с гвоздями из которого работают плотники. Только они не забивают эти гвозди в свежеобструганные доски. Они забивают их в головы своих клиентов. Причем по их же собственному желанию. И гвоздь этот способен подарить очень много. Так много, что ради этого стоит рискнуть жизнью.

Множество мелких государств, появившихся на территории бывших Европы и России отличаются государственным строем, укладом, обычаями. Но все они объединены одним — теллуром.

И для каждого живого существа, от человека до зооморфа, порой цель жизни сводится к одному — теллуровому гвоздю.

В произведение входит:

Обозначения: циклы романы повести графические произведения рассказы и пр.

Номинации на премии:

Издания на иностранных языках:

Доступность в электронном виде:

Сорокин легких путей не ищет. Роман — ода наркотику, но не простому, а теллуровому, вбитому гвоздем в голову. Не одному же Кастанеде кактус жевать десятками произведений. И структура романа, как у наркомана — ширнулся, получил приход и давай ваять новый мир на бумаге. Приход закончился, эпизод завис без продолжения. Вся «Теллурия» такими эпизодами сшита. Кое-где паззл худо-бедно с разных сторон складывается, кое-где прет чистый разум.

Разумеется, роман премиями обласкан. Таким работам только премии и давать. Оригинально? С кучей аллюзий и отсылочек? Язык подвешен? Ну так, чего же боле.

А, в-общем. это заковыристое ресторанное блюдо, этакий дефлопе, не стыдно фоточку в блог запостить. Но особо много «Теллурией» не напитаешься. Не картошечка с укропчиком, не шашлычок зампаринованный. Даже не шаурма.

Онтология будущего, или исследование пустоты

Романом в привычном понимании «Теллурию» сложно назвать. Вместо героев — калейдоскоп лиц и персонажей, закрученных в броуновском движении бытовухи. Сюжета как таковой не прощупывается — есть некие направления, в которые автор устремляет свой острый постмодернисткий язык.

Но о чем же эти все зарисовки будущего мира? Вокруг какого центра притяжения они крутятся?

На мой взгляд, тема романа — это Пустота. Самая что ни на есть постмодернистская категория, которую можно исследовать бесконечно. Пустота в голове, душе и в будущем.

Если разложить сценки, то отчетливо прослеживается две категории наполнения. Первая — это собственно теллур. Его используют чтобы погрузится в мир, где все по настоящему. Основными пользователями гвоздей выступает интеллигенция, творческие люди. Илита, одним словом. Только гвозди способны заполнить захватившую их пустоту. Никакой альтернативы этого лекарства от саморефлексии автор не дает. Молоток и гвоздь. Да, эти герои образованный, говорят красивым языком, у них хорошее образование и манеры, они знаю толк в однополой любви (ну фишка Пелевина, без этого никуда).

Но есть и вторая категория, кому не нужен теллур. Выбравшие простую жизнь обычные люди. Чернь. Еда, водка, вера в хорошего царя и стабильность. Показательно, что последняя сценка прям кричит об этом, где герой так и говорит. Что еще человеку надо? Этакое возвращение в природу, к православным истокам. В этих сценках даже речь и мысли персонажей меняются. И никакие гвозди им не нужны.

Вот и все альтернативы, рисуемые автором. Заполнение пустоты металлом или банькой-верой-гармошкой?

В этом смысле идейное наполнение романа — тоже в какой-то мере пустота. Искать смыслы здесь у автора можно долго, но его нет.

Но написано очень. Уровень владения текстом выше похвал.

Это первая прочитанная мной книга Сорокина. И наверно — последняя.

Отважиться на знакомство с сим сочинением побудила одна отлично написанная рецензия, плюс ещё, конечно, то, что роман из этой рецензии выглядел как антиутопия.

При чтении первых глав не встретил ничего особо отвратительного (как известно именно всякими мерзостями автор создал себе имя). Словесные извивы повествования напомнили оные в «Палисандрии» Саши Соколова, читанной почти два десятилетия назад. С той лишь разницей, что Соколов зануднее. Но вместе с тем — и серьёзнее. И слог его прихотливее и затейливей.

А ещё невольно сравнивал со сравнительно недавно прочитанным «Завтраком для чемпионов» Воннегута. Но сравнение не в пользу Сорокина. Американский автор, обращая по-детски незамутнённый взгляд на те или иные факты, события, явления, открывает в этих фактах-событиях-явлениях уродливые стороны. Сорокин — просто прикалывается.

Приходил на ум также и прочитанный уже довольно давно малоизвестный у нас шедевр немецкого автора — «Республика учёных. Краткий роман из жизни южных широт» Арно Шмидта. Нарисовав в своей антиутопии тоже в общем-то недалёкое будущее, немецкий писатель не по-немецки щедро и размашисто населил постапокалиптический мир диковинными чудищами, однако не являющимися простой прихотью буйно-неуёмной фантазии, а как и в случае Вонннегута всегда намекающими на какую-то несообразность общепринятых предрассудков и заблуждений. Словом, сравнение опять не в пользу.

Примерно до середины книги Сорокина составляющие её мозаичные эпизоды казались мне недостаточно прикольными, многословно-вялыми. Лишь дойдя до главы, где описывается привал каких-то псоглавцев (зооморфов), я почувствовал нормальный читательский интерес. И далее — без насилия над собой — читал главу описывающую один день президента Теллурии, а затем главу опять-таки про привал так называемых плотников, потом «триптих» о поездке бабушки с внуками к камню-монументу (тройному) в лесу.

Я замечал, что порой автор имитирует стиль советской газетной передовицы, а порой — этакий славянский сказ. А иногда — поток довольно косноязычного сознания. Но всё это как-то мало меня впечатляло.

Прочитав книгу, я понял, почему Сорокин не мой автор и книги его я читать не хочу.

Во-первых, автор сам (сам!) недвусмысленно даёт понять читателю, что он играет с ним в некую игру — отнюдь не божественную, как у одного классика-билингвы — а игру, скорее, неравную. Ибо читателя в итоге ожидает какая-нибудь подколка или подвох. Спрашивается: следует ли тратить калории своих бессмертных душ на такие небожественные игры? Вопрос риторический.

Во-вторых, книга Сорокина полна разного рода фриков, но здесь нет людей. И опять-таки спрашивается, а следует ли тратить своё далеко не резиновое время на каких-то фриков? Вопрос опять риторический, и пусть не в обиде будут на меня поклонники Сорокина: у нас, видимо, разные вкусы и разные представления о хорошем в литературе.

Сорокин как Сорокин. Пишет как всегда прекрасно, а вот в чем смысл — с этим уже труднее. Труднее сформулировать, какой-то смысл там безусловно есть. В принципе, это продолжение «Дня опричника» и «Сахарного кремля» только масштаб на весь мир (или хотя бы континент Евразию).

По жанру — сборник отдельных коротких рассказов в сумме изображающих постапокалиптический мир будущего. Герои разные, от коммунистов и графьев до тамплиеров и псоглавцев. Главный элемент — теллуровый гвоздь или клин. Дорогая вещь, залежи теллура только в Сибири, так что стоят они. Забитые в череп эти самые гвозди клинья дают труднообъяснимый эффект и неясные свойства. Но в Теллурии эти самые теллуровые гвозди — высшая ценность.

Читается легко, как семечки грызутся — только вкус специфический. В общем, сильно на любителя вещь. Личнео мне День и Кремль понравились больше.

Первое, что приходит на ум, когда начинаешь читать эту книгу и сталкиваешься с парадоксальными, казалось бы, невозможными ситуациями, жизнью в антиутопии — полный абсурд. Но язык повествования настолько легок и приятен, что хочется читать дальше, а затем думаешь и понимаешь: – Хм, все же это возможно. Тем более, зная реальное положение вещей, парадоксы, традиции и нюансы на огромной территории северной части Евразии.

Да, это классическая, немного депрессивная антиутопия, показанная в юмористическом ключе, с иронией и в то самое время с долей драматизма (странный коктейль, но у автора он получился очень вкусным).

И еще очевидно, что роман пророческий, может не в деталях, но в сути.

Лестница счастья, или Эвтопия во множественном числе

Они творят свой мир.

Чудесный, совершенный, бесконечный,

В бесчисленных возможностях своих.

«Теллурия», XIV глава

Двадцатый век был веком плохих утопий: дистопий. Созданные наяву и силой художественной фантазии, они, как кажется, надолго отвратили нас от попыток сочинения положительных утопий: эвтопий. Может быть, в качестве сказки или в далеком космосе, но уж точно не на земле и не завтра — с этим давайте поосторожнее. Скудость утопической мысли даже позволила Лему говорить об «интеллектуальном парезе» авторов научной фантастики, — что, конечно же, было не столько справедливым диагнозом, сколько стимуляцией дальнейших изысканий.

Владимира Сорокина можно с полным правом назвать утопическим писателем. К этой теме он обращался не раз. В «Дне опричника» и «Сахарном Кремле» он выстроил сатирическую антиутопию, в трилогии «Лед» замаскировал дистопию под эвтопию, описав гностическое будущее «братьев Света», для которых все прочие люди — «мясные машины», не стоящие и капли соучастия. Наконец, в «Теллурии» Сорокин отказывается от мономифа, и это сразу выводит его на принципиально иной уровень — пусть не классической идеальной утопии, но человекоразмерного к ней приближения.

Именно такое приближение я бы и назвал эвтопией — изображением общества не идеального, и даже не особо справедливого, но счастливого — во всей затейливой неопределенности этого слова. Причем речь идет не об «общем счастье» (которое всегда есть счастье избранных), а именно о счастье всякого — в первую очередь индивидуума, но и семьи или любой малой группы. В чем заключается его счастье — решает каждый, общее только одно — не решать за другого. Конечно, это не идеальное общество, потому что оно человеческое, а идеалы — для богов и уберменшей. Это не лучшее общество, это просто хорошее общество. Которое позволяет быть счастливым.

В мире «Теллурии» есть место всем: князьям и холопам, революционерам и сталинистам, карликам и великанам, кентаврам и псоглавцам, тамплиерам и ваххабитам, авангардным художникам и мешочникам, детям и охотникам за монстрами, гомосексуалистам и прочей «нетрадиционно ориентированной братии» — зато нет полиции нравов, политики партии, многотысячных митингов, имперских амбиций, жадной цензуры, государственного и церковного террора. Как же все уживаются, как сосуществуют, как не разгрызают друг другу глотки? Один ответ прост: каждый пребывает в той среде, в тех пределах, которые выбирает сам. Нужно ли для этого совершить долгий путь, или же достаточно окружить себя сотоварищи границей карликовой страны, «персонального рая» — зависит от личных обстоятельств. Главное, что это возможно.

Какое оно, это преображение, теллуровый, если угодно, «трип»? У всех свое. Авторы утопий до двадцатого века ничтоже сумняшеся полагали, что счастье человечества в единообразности — как можно желать разного, если вот он, один-единственный идеал? Утопия века двадцать первого отвергает тоталитаризм идеи. Уважаемые интеллектуалы, словно говорит Сорокин, вы умнейшие люди, но живете мозгами, не сердцем, оттого ваши идеи бессердечны, безжизненны. Два сорокинских интеллектуала, философ Фома и поэт Роман, люди буквально с песьими головами, на привале набивают животы человеческими мозгами и потрохами. Образ предельно прозрачен: от потребления идей недалеко и до потребления людей, тем более что прошлый век протоптал эту тропинку до широкого тракта. Древу жизни не нужны садовники и «специалисты по ландшафтному дизайну» — каждая ветка, каждый лист уже совершенны. В «Теллурии» пятьдесят равноценных листьев-глав — пятьдесят историй, сотни героев, и почти каждый обладает не горизонтальным, броуновским движением, но вертикальным, целеустремленным. К теллуру (впрочем, иногда и от него). Но всегда к собственной утопии, к собственному миру, к собственному счастью.

В это трудно поверить, но, кажется, Сорокин нашел формулу настоящей утопии. Она звучит так: «Только множественное число». Утопия в единственном числе всегда антиутопия, дистопия, мир под одну гребенку, где человек принесен в жертву идее, массе или воле другого человека. Хорошая утопия возможна только как несходящееся, нередуцируемое множество обособленных утопий, индивидуальных грез, духовных просветлений, глубоко личных представлений о счастье, миров, созданных воображением каждого. Несомненно, эти миры будут отличаться не только количественно, но и качественно. Утопия неграмотного кентавра, которого «одна женшчин» научила «большому щастью», утопия ослиноголовой скотницы, умеющей и любящей в этом мире лишь доить коров, утопия «большого» по кличке Вяхирь, жаждущего бочку самогонки, «обоети ее», — все они несопоставимы с утопиями «товарища Тимура», прозревающего «великих людей Futurum», или Сергея Венедиктовича Лукомского, ставшего «одним из учеников Господа нашего Иисуса Христа». Впрочем, несоизмеримы они только культурным масштабом, но отнюдь не персональным. Персонально они равнозначны, ибо каждая выводит человека на его личный путь: в чем-то крестный, в чем-то добрый, но всегда свой, незаемный. Множество человеческих судеб-траекторий, где ни одна не поглощает другую, где нет главного пути, которым хорошо или даже надо пройтись, предав забвению свой, — вот что делает утопию «Теллурии» по-настоящему живой, жизненной, дионисийской. Это, по словам Ницше, «неимоверно длинная лестница счастья»: от высших форм обожествленности «до радости здоровых крестьян и здоровых полулюдей-полуживотных». Это утопия счастья, которое каждый понимает по-своему. А ведь только такое счастье можно (и стоит!) называть настоящим.

Теллура в Древнем Риме была богиней земли, из которой все выходит и куда возвращается. Вергилий называл ее «первой из богов», Август изобразил на алтаре Мира символом изобилия. Утопия на земле, завтра, для каждого из нас — разве не заслужило ее человечество, измученное утопиями небесными, вечными, тотальными? Только не забудем о множественном числе…

Этот роман, по сути сборник малого размера лоскутков, решенных в различном стилистическом варианте, может быть безоговорочно рекомендован самым ортодоксальным противникам Сорокина. «Телегия» — достаточно жанровая геттовая фэнтезийная вещь на тему альтернативного расколотого на составные феодального мира. Никакого действия и интриги нет и в помине — срезки фрагментов из жизни более не встречающихся персоналий. Упомянутый ер на ножках никак не является сквозным персонажем — мелькнул разок, да и исчез. В другой главке мелькнул кентавр, есть полуослица, великаны и карлики. Нескучно. «Теллурия» — чисто литературная забава, в которой более всего радует именно легкость смешения стилей, авторский талант пародиста. Изобретенный Сорокиным мир в мелочах прорисован, на правдоподобие претендует, пафоса нет и в помине. Арабески, конечно, неодиниковы по качеству, но каждому зато что-то понравится больше — охват разноцелевой аудитории здесь для Сорокина уникальный. Есть и вполне себе кавээновские шутки в адрес Путина и Быкова, главка стилизация про «Виктора Олеговича». Имеющие некоторые черты сходства премированный роман Фигль-Мигль литературно и изобретательней победнее будет. И то отметить — вещица очень добрая покладистая и отвращающих многих капрофагии, эпатажа и натурализмов и в помине нет.

Лет семь что ли назад Дмитрий Быков в статье о Сорокине писал, что тот прекрасный пародист и не более. По тем временам это являлось преувеличением, поскольку тексты Сорокина содержали как минимум здоровую долю эпатажа, деструкции, перфекционизма. В самом деле, в «Романе», например большая часть — вполне себе переложение изводов помещичей прозы 19 века — а диссонансом последние страницы рубящие предложения с Романом, который всех перебил, а в конце и умер. В «Голубом сале» степень авторской разнузданности в области извращений с участием знаковых персонажей ( в том числе и табуированных) вызвала отвращение у многих. Лингвистические конструкции в «Норме», демонстрация работы манеры независимо от авторских целей впечатляла.

В «Теллурии» амбиций нет и в помине, пародийные перепевы Шишкина и Быкова, Гоголя и «производственников», лукавые ссылки на известные события представляют по существу игру в «Угадай мелодию». Добрая ирония и дружеские шаржи делают этот роман Сорокина самым легким, необязательным и в некоторым смысле неуязвимым для критики. Уверенный дрейф в сторону литературы «филологов» ( Водолазкин, Шмараков, Березин и цетера)

Роман, состоящий из 50 глав-рассказов о будущем России, где плотники забивают в головы теллуровые гвозди — высшее наслаждение, дарованное природой.

Недалекое будущее. Вскоре после распада Советов над Россией прокатилась целая вереница гражданских войн революций, а на Европу обрушился ваххабитский молот, ввергнув Евразию в прославленный средневековый феодализм. Наша бывшая страна представляет собой полтора десятка республик разной степени адовости — от Рязанской, где восстановили дореволюционную ( 4

Я не сказал бы, что являюсь поклонником творчества Владимира Сорокина, но где-то половину написанного им прочитал с интересом. На мой взгляд, это хороший писатель — по сравнению с другими постмодернистами.

А тут даже и не скажешь, что читаешь абсурдистику. «Теллурия» — это качественная и серьезная (хотя и не без глумления над общечеловеческими ценностями) фантастика, сродни «Дню опричника», «Сахарному кремлю» и, в меньшей степени, «Метели». Действие разворачивается в той же вселенной спустя какое-то время, в 60-е годы XXI века, как я сумел понять. Россия и большая часть Европы развалилась на мелкие полуфеодальные государства, но в этом есть и определенный плюс — новые страны стали «впору» людям, и в романе не чувствуется такого антиутопического духа, как в книгах про опричнину. Релакс, отдохновение — вот какая атмосфера царит в «Теллурии», люди устали страдать, они стремятся забыть ужасы прошлых Смут и Войн, они стремятся к счастью. Каждый по-своему, но у немалого числа персонажей есть одна общая эмоция — если не получается в жизни, поможет теллуровый гвоздь. Не останавливают ни строгие запреты, ни существенная вероятность летального исхода. Во многом этот метанаркотик является единственным нервным импульсом, понуждающим изможденный род человеческий к какому-то движению вперед. Но есть и альтернативы — желание начать все с начала и идти светлым путем, полагаясь только на себя сквозит в заключительной главе. Хочется верить, что это возможно.

По литературным меркам все написано преотлично, некоторые главки чуть менее интересны, но все же заслуживают прочтения. Совсем слабых мест как-то не нашел. Прочитал с большим интересом, местами перетекающим в восторг.

Petro Gulak, 12 сентября 2014 г.

Как именно Сорокин выстраивает модель «Нового Средневековья» (вполне банальную, в общем-то), меня, признаюсь, не очень интересовало. Зато роман в очередной раз подтвердил мою уверенность в том, что Сорокин – плохой стилист и, следственно, плохой стилизатор. Собственно, уже после «Голубого сала» (по крайней мере) было очевидно: как только ему приходится выходить за пределы штампов – классических ли, советских ли, – он сразу же оказывается неубедителен. Так и здесь: сквозь всё многообразие жанровых и стилевых форм (не вторичных, а третичных – там Михаил Успенский проглянет, там Татьяна Толстая) регулярно пробивается родной, неистребимый, суконный советский говорок, потому что он-то и есть родной язык Сорокина.

«Всем понятно, что нынешний режим валится в тартарары и надо срочно менять пропагандистскую тактику.»

Удивительно. Как можно целую рецензию написать не на произведение, а на свои политические фантазии? И главное — зачем?

До этого читал у Сорокина только «Голубое сало». Ну, во всяком случае, «Теллурию», в отличии от «Сала», можно читать. Чернухи, пошлости и прочей мерзости в книге намного меньше. Мир, в целом, интересен. Общего сюжета нет, книга представляет собой сборник рассказов с общим местом действия. Некоторые истории лучше, некоторые хуже, как обычно. Несколько рассказов абсолютно не к месту, то есть вообще ничего общего не имеют с миром «Теллурии». Видимо, Сорокин их вставил просто для объема. История про мужика и продажу лошака так вообще очень стандартная и заштампованная — зачем она в книге? Несколько глав предназначены только для стеба над некоторыми реальными личностями и событиями. Ну и без Сталина тут опять не обошлось.

Написано неплохо, почти каждая глава-рассказ радует не похожим на другие части книги слогом.

Читать можно, иногда интересно, но особой ценности не представляет.

Написано, как и всегда у Сорокина, выше всяких. Жаль только, что автор (как очевидно следует из текста) сильно не любит Россию. Причем не только как гос-во, но и как страну. И желает ей всяческого расчленения. Дескать, так оно для всех будет лучше.

Попробую добавить и я «щепотку ощущений» от прочтения этого романа к общему «пирогу». Так случилось, что у меня уже есть 7 книг Сорокина. И эта оказалась первым прочитанным мной его романом. Признаться ожидал большего.

Мне трудно определить характер этого произведения. Сказка, или сон о будущем.

Именно сны, как правило, имеют такую структуру новелл, эпизодов, этюдов.

И все-таки почему-то произведение ощущается как роман. Хотя некоторые из глав отличаются стилистически. Есть даже кусочки пьес, пару глав на 3 страницы из одного предложения без знаков препинания.

«Маленькие» (Горан, Зоран и другие), «средние» (обычные люди) и большие (до 3 метров и более, как правило не блещущие умом и используемые «по-назначению») humans.

Созданные кем-то «собако-люди» (зооморфы), или люди (хотя иногда рычат) с собачьими головами (Роман и Фома), преимущественно прямоходящие, с шерстью, говорящие и приводящие цитаты на изысканном русском «архаичном» языке, на французском языке, латыни, цитирующие стихотворения Светлова, пьющие спирт из фляжки, поющие песни и …. наслаждающиеся похлебкой и содержимым свежесорванной из сваренной головы трупа.

Humans (женщины) с головами лани (Лань) и рыси (Рысь), наложницы. Существа с медвежьими головами, ослица-доярка, влюбленный, обласканный, счастливый кентавр (с особой речью).

Калифорния, Пруссия, Бавария, Нормандия, Галичина, Московия, Беломорье, Уральская Республика, Рязань, Тартария, Барабин, Байкальская Республика, Дальневосточная Республика и др. и Алтайская Республика Теллурия, возникшая вследствие обнаружения китайскими археологами в горах Алтая в 2022 году древнего храма на месторождении теллура (редкоземельный металл). Именно с найденных в пещере скелетов с теллуровыми 4-сантиметровыми клиньями с головах начались запрещенные вскоре эксперименты, закончившиеся описываемыми событиями (повсеместным законным и незаконным использованием теллуровых клиньев и гвоздей).

Население и главы новообразованных стран специально смешаны автором разных национальностей и этносов.

Волею замысла автора этнические русские, немцы, французы, китайцы, «ваххабиты» и прочие проживают зачастую вместе не на территориях исконных государств.

Войны, московский голодомор. каннибалы, мародеры.

Где-то образованы республики, где-то восстановлены эдакие «современные» монархии, например, Московия. Восстановлены сословия. Опричники, порки, истребление каннибализма, мародерства. прекращение голода.

Экзотическая Сталинская Советская Социалистическая Республика,

Но войны и набеги увы продолжаются. И под старыми лозунгами.

Вышеописанные эксперименты и последующая практика вбивания теллуровых клиньев и гвоздей в голову, доказывают введение подвергаемых в состояние наркотического состояния, сопровождающегося в течение длительного периода (но не на всю жизнь, так что имеют место повторные процедуры), наряду с чувством счастья, повышением знаний, навыков, часто галлюцинациями.

Поэтому самородный теллур, теллуровые клинья и гвозди — богатство («в шесть раз дороже коровы с подтелком»), о котором мечтают, на которые копят, которые наследуют, за вбивание в голову хорошо платят плотникам.

«Он возбуждает в мозгу нашем самые откровенные желания, самые лелеемые мечты. Теллур дарует вам целый мир. Основательный, правдоподобный, живой» — так говорит Лукомский.

Лучевые резаки, живородящее сено (прыснул спреем на колоб и он стал копной)…

Калоши из живородящей резины, живородящие валенки. другие «живородящие» предметы и материалы.

«Мягкие» батарейки. живые шубы от торгового товарищества «Баргузинов и сыновья».

Многие ездят на лошадях. другие на машинах, называемых «самоходами».

На самоходах на газе и электричестве ездят только государственные мужи и богатеи, остальные на

Набеги на поезда купцов роботов, не убивающих, не различающих sapiensov — их интересует только товар. сало, крупы и т.п.

Неотамплиеры — летающие на вмонтированных в костюмы (в ногах) ракетных двигателях.

Нецензурная лексика (мат), эротика. гомосексуализм умеренно.

Критика или ирония в адрес руководства страны умеренная

А в романе Сорокина нет счастья. Может быть, у отдельных персонажей оно и есть, или они так считают, некоторые по глупости, другие вследствие наркотического вмешательства теллуровых имплантантов. «Как Иванушка-дурачок за чудом ходил. ».

Так что все-таки антиутопия.

Конечно, я не могу назвать роман шедевром, но он явно оригинален во всех отношениях. Не жалею, что прочитал и советую к прочтению. Читается быстро и легко, но. не сильно трогает. 7,2

Сорокин в который раз продемонстрировал блестящее умение жонглировать словами. Роман в новеллах — это хороший жанр, я его люблю, но в данном случае новеллы не складываются в роман, они какие-то все отдельные совсем, они не создают общей картины, а производят впечатление лоскутного одеяла. Поэтому к концу читать было ужасно скучно, едва дожал.

Источник