Теперь хорошо видно что это тигр подводных джунглей жук плавунец
Чтобы написать книгу «Владимирские просёлки», Владимир Солоухин в июне 1956 года прошел пешком, проскакал на лошади, проехал на автомобиле и проплыл на колесном пароходе через всю Владимирскую область.
Путевой дневник, ставший лирической повестью рассказывает о жизни нестоличной России середины 50-х.
Тракторный след привел не в деревню, не на поле, не к сторожке лесника, ни даже хотя бы на другую дорогу. Расступились седые, в лишайниках, свисающих длинными бородами, ели, и открылось взгляду огромное поле битвы, вернее – избиения деревьев людьми. Тракторный след развернулся и много напетлял, накружил на порубке. Там и тут лежали в кучах невывезенные еще березовые бревна. Тощие деревца поднимались в нескольких местах, вызывая ощущение сиротливости. У одной уцелевшей березы была сломана (падающей соседкой) вершинка, она свисала на кожице, засохшая и черная, тогда как береза сама зеленела и даже лопотала что-то под утренним ветерком. На краю порубки валялась опрокинутая набок большая железная печка, свидетельствующая о том, что лес рубили зимой. Пни, щепки, обрубки, сучья производили бы более удручающее впечатление, если бы порубка не успела зарасти неизвестно откуда взявшимся стебелястым лилово-красным кипреем. Медленно обошли мы порубку кругом и не нашли ни одной тропы, которая уводила бы отсюда.
Заплутавшиеся в лесу бродяги лезут на высокое дерево и оттуда обозревают местность. В книжках про это пишут так: «Напрасно вглядывался он в туманные дали. Лесной океан расстилался до самого горизонта, и не было ему ни конца, ни края».
Порубка занимала низину, и я слез бы с дерева, действительно не увидев ничего, кроме того же леса, если бы в далеком просвете между черными вершинами елей не проглянула яркая, солнечная зелень поля. Теперь без всякой тропы стали пробираться мы сквозь лес, заботясь только о том, чтобы сохранить направление. Хлюпала под ногами сырь, трещал валежник, руки покрывались ссадинами. Но уже нарастал (как под реостатом), все нарастал и нарастал свет. И когда кончились последние деревья, сказочно расстелился перед нами луговой ковер, взбегающий на пригорок. На пригорке дымилась ранними лиловыми дымками неведомая нам деревушка. Правее ее, на отдаленном холме, виднелось село. Метрах в двухстах от нас в кустарнике слышались мужские голоса, и мы пошли на них, чтобы все хорошенько расспросить. Через кустарник сочилась речушка, иногда она разливалась небольшими лужами. По одной из луж лазало четверо мужиков с семиметровым бредешком. Он был не столько вымочен в воде, сколько выпачкан в голубоватой илистой грязи.
– Неужели здесь водится рыба?
– Шел я вчера под вечер мимо речки, – рассказал один из рыболовов, – гляжу, а он, стервец, ходит!
– Щурец, кому же здесь ходить! Мы, значит, пораньше да сюда. Вон тринадцать щурят вывели.
На траве валялись тощие, оскаленные щурята.
– Щука водится, и другая рыба должна быть!
– Нет, иной рыбы незаметно.
– Чем же питается щука?
– Она больше мышами харчуется. – Так и не поняли мы, смеялись над нами рыболовы или говорили серьезно. – Поля кругом, мыша прорва, который попадает в воду – конец.
– Будешь ждать, если жрать нечего. Вон они как отощали.
Деревушка на бугре называлась Федоровкой, а село на холме – Клинами. Мы пошли в Клины межой горохового поля.
Золушке, проснувшейся утром в своей каморке, роскошный вечерний бал в королевском замке казался сном. Она не поверила бы в этот сон, если бы не золотая туфелька под подушкой.
Матрос, вернувшийся к хлебопашеству в каком-нибудь лесном краю, будет хранить обломок коралла, и, может быть, к старости, когда туманная глубина экваториальных морей станет казаться давно приснившимся сном, только этот коралл и напомнит матросу о том, что океаны шумят и сегодня.
Нам, вышедшим в светлые поля, наваждением, сном показалась лесная морока. Выход на поля был как пробуждение, и лишь букетик лесных цветов – прохладной нежной грушанки, серебрящейся в руке у Розы и так не похожей ни на что полевое, – утверждал существование леса, только что пройденного нами.
У околицы села, весь в кучевых облаках и отраженном камыше, лениво курился пруд. Пышнее кучевых облаков зелеными клубами поднимались из земли ветлы. Они были стары и огромны. Внутри у них была труха, но еще хватало сил тянуть, поднимать на подоблачную высоту земные соки. Одна ветла упала в пруд, и теперь по ней можно было ходить. В большом пруде она потерялась, утратила свое горделивое величие: ее хватало только на то, чтобы достать верхушкой до того места, где кончались прибрежные камыши и начиналось чистое зеркало воды. Словно брызги, от рухнувшей в воду ветлы взметнулись вверх от лежащего трухлявого ствола зеленые молодые побеги.
Прочные дощатые мостки с перильцами уводили от берега на глубину, при которой не видно дна, хотя мне никогда не приходилось встречать пруда со столь чистой прозрачной водой. Это не мешало, впрочем, водиться тут всякой живности.
Вот пробирается, ползет по подводному стеблю ногатое, усатое существо, похожее на мокрицу. Это водяной ослик, мирный поедатель всего, что гниет. А вот совсем уж чудно, завитушками вниз, скользит по поверхности воды улита-прудовик. Для нее поверхность воды – потолок, она и движется по нему как бы вниз головой. Между тем отделился от черной глубины и несется стрелой черный обтекаемый снарядик. Теперь хорошо видно, что это тигр подводных джунглей – жук-плавунец. Сейчас он выставит наружу кончик брюшка, подышет, наберет воздуху и снова канет во тьму. Подобно тому как маленький кровожадный соболь нападает на кабаргу, впиваясь ей в затылок, жук-плавунец бросается на рыбу, гигантскую по сравнению с ним, и подчас одолевает. А если не одолеет один, то запах крови соберет армию собратьев, и тогда уж быть рыбе растерзанной.
Посидев подольше, увидишь, как из той же придонной тьмы вдруг появляется большая тень – это выплывает гигантский жук-водолюб. Ему тоже нужно подышать воздухом.
Если же запастись терпением и если посчастливится, может быть, промелькнет и серебрянка – удивительный паук, строящий себе подводный домик из пузырьков обыкновенного воздуха. Про пиявок нечего и говорить – снуют, извиваются черные бархатные ленточки, наводя ужас на купальщиц, подобных моей спутнице.
Словно шарики ртути, пролитой на стекло, но только иссиня-черные, катаются и юлят вертячки. Как циркачи на резиновой сетке, пляшут на упругой поверхности воды водомерки.
На мостках мы разбили наш табор, устроили купанье и стирку. Вода была свежа и прохладна. Она золотисто мерцала в глубине, просвеченная утренним солнцем.
Постепенно просыпалось село. К двум косилкам, стоявшим поодаль, прошли четверо мужчин, они не спеша покурили и еще более не спеша стали копаться в машинах.
Женщина с корзиной подошла к пруду и начала полоскать белье невдалеке от нас. Она рассказала, что пруд совсем было зарос, но прошлый год экскаватором его вычистили, углубили и теперь он еще поживет. «Омолодился пруд-то наш», – сказала женщина.
Теперь хорошо видно что это тигр подводных джунглей жук плавунец
Тракторный след привел не в деревню, не на поле, не к сторожке лесника, ни даже хотя бы на другую дорогу. Расступились седые, в лишайниках, свисающих длинными бородами, ели, и открылось взгляду огромное поле битвы, вернее – избиения деревьев людьми. Тракторный след развернулся и много напетлял, накружил на порубке. Там и тут лежали в кучах невывезенные еще березовые бревна. Тощие деревца поднимались в нескольких местах, вызывая ощущение сиротливости. У одной уцелевшей березы была сломана (падающей соседкой) вершинка, она свисала на кожице, засохшая и черная, тогда как береза сама зеленела и даже лопотала что-то под утренним ветерком. На краю порубки валялась опрокинутая набок большая железная печка, свидетельствующая о том, что лес рубили зимой. Пни, щепки, обрубки, сучья производили бы более удручающее впечатление, если бы порубка не успела зарасти неизвестно откуда взявшимся стебелястым лилово-красным кипреем. Медленно обошли мы порубку кругом и не нашли ни одной тропы, которая уводила бы отсюда.
Заплутавшиеся в лесу бродяги лезут на высокое дерево и оттуда обозревают местность. В книжках про это пишут так: «Напрасно вглядывался он в туманные дали. Лесной океан расстилался до самого горизонта, и не было ему ни конца, ни края».
Порубка занимала низину, и я слез бы с дерева, действительно не увидев ничего, кроме того же леса, если бы в далеком просвете между черными вершинами елей не проглянула яркая, солнечная зелень поля. Теперь без всякой тропы стали пробираться мы сквозь лес, заботясь только о том, чтобы сохранить направление. Хлюпала под ногами сырь, трещал валежник, руки покрывались ссадинами. Но уже нарастал (как под реостатом), все нарастал и нарастал свет. И когда кончились последние деревья, сказочно расстелился перед нами луговой ковер, взбегающий на пригорок. На пригорке дымилась ранними лиловыми дымками неведомая нам деревушка. Правее ее, на отдаленном холме, виднелось село. Метрах в двухстах от нас в кустарнике слышались мужские голоса, и мы пошли на них, чтобы все хорошенько расспросить. Через кустарник сочилась речушка, иногда она разливалась небольшими лужами. По одной из луж лазало четверо мужиков с семиметровым бредешком. Он был не столько вымочен в воде, сколько выпачкан в голубоватой илистой грязи.
– Неужели здесь водится рыба?
– Шел я вчера под вечер мимо речки, – рассказал один из рыболовов, – гляжу, а он, стервец, ходит!
– Щурец, кому же здесь ходить! Мы, значит, пораньше да сюда. Вон тринадцать щурят вывели.
На траве валялись тощие, оскаленные щурята.
– Щука водится, и другая рыба должна быть!
– Нет, иной рыбы незаметно.
– Чем же питается щука?
– Она больше мышами харчуется. – Так и не поняли мы, смеялись над нами рыболовы или говорили серьезно. – Поля кругом, мыша прорва, который попадает в воду – конец.
– Будешь ждать, если жрать нечего. Вон они как отощали.
Деревушка на бугре называлась Федоровкой, а село на холме – Клинами. Мы пошли в Клины межой горохового поля.
Золушке, проснувшейся утром в своей каморке, роскошный вечерний бал в королевском замке казался сном. Она не поверила бы в этот сон, если бы не золотая туфелька под подушкой.
Матрос, вернувшийся к хлебопашеству в каком-нибудь лесном краю, будет хранить обломок коралла, и, может быть, к старости, когда туманная глубина экваториальных морей станет казаться давно приснившимся сном, только этот коралл и напомнит матросу о том, что океаны шумят и сегодня.
Нам, вышедшим в светлые поля, наваждением, сном показалась лесная морока. Выход на поля был как пробуждение, и лишь букетик лесных цветов – прохладной нежной грушанки, серебрящейся в руке у Розы и так не похожей ни на что полевое, – утверждал существование леса, только что пройденного нами.
У околицы села, весь в кучевых облаках и отраженном камыше, лениво курился пруд. Пышнее кучевых облаков зелеными клубами поднимались из земли ветлы. Они были стары и огромны. Внутри у них была труха, но еще хватало сил тянуть, поднимать на подоблачную высоту земные соки. Одна ветла упала в пруд, и теперь по ней можно было ходить. В большом пруде она потерялась, утратила свое горделивое величие: ее хватало только на то, чтобы достать верхушкой до того места, где кончались прибрежные камыши и начиналось чистое зеркало воды. Словно брызги, от рухнувшей в воду ветлы взметнулись вверх от лежащего трухлявого ствола зеленые молодые побеги.
Прочные дощатые мостки с перильцами уводили от берега на глубину, при которой не видно дна, хотя мне никогда не приходилось встречать пруда со столь чистой прозрачной водой. Это не мешало, впрочем, водиться тут всякой живности.
Вот пробирается, ползет по подводному стеблю ногатое, усатое существо, похожее на мокрицу. Это водяной ослик, мирный поедатель всего, что гниет. А вот совсем уж чудно, завитушками вниз, скользит по поверхности воды улита-прудовик. Для нее поверхность воды – потолок, она и движется по нему как бы вниз головой. Между тем отделился от черной глубины и несется стрелой черный обтекаемый снарядик. Теперь хорошо видно, что это тигр подводных джунглей – жук-плавунец. Сейчас он выставит наружу кончик брюшка, подышет, наберет воздуху и снова канет во тьму. Подобно тому как маленький кровожадный соболь нападает на кабаргу, впиваясь ей в затылок, жук-плавунец бросается на рыбу, гигантскую по сравнению с ним, и подчас одолевает. А если не одолеет один, то запах крови соберет армию собратьев, и тогда уж быть рыбе растерзанной.
Посидев подольше, увидишь, как из той же придонной тьмы вдруг появляется большая тень – это выплывает гигантский жук-водолюб. Ему тоже нужно подышать воздухом.
Если же запастись терпением и если посчастливится, может быть, промелькнет и серебрянка – удивительный паук, строящий себе подводный домик из пузырьков обыкновенного воздуха. Про пиявок нечего и говорить – снуют, извиваются черные бархатные ленточки, наводя ужас на купальщиц, подобных моей спутнице.
Словно шарики ртути, пролитой на стекло, но только иссиня-черные, катаются и юлят вертячки. Как циркачи на резиновой сетке, пляшут на упругой поверхности воды водомерки.
На мостках мы разбили наш табор, устроили купанье и стирку. Вода была свежа и прохладна. Она золотисто мерцала в глубине, просвеченная утренним солнцем.
Постепенно просыпалось село. К двум косилкам, стоявшим поодаль, прошли четверо мужчин, они не спеша покурили и еще более не спеша стали копаться в машинах.
Женщина с корзиной подошла к пруду и начала полоскать белье невдалеке от нас. Она рассказала, что пруд совсем было зарос, но прошлый год экскаватором его вычистили, углубили и теперь он еще поживет. «Омолодился пруд-то наш», – сказала женщина.
Две девочки и мальчонка-бутуз, все трое русоголовые, синеглазые, забрались на упавшую ветлу и затеяли там игру. Она кончилась тем, что мальчонка-бутуз свалился в воду, после чего ему было приказано сидеть на берегу и сохнуть.
День начался. Мы уложили вещи и двинулись в глубь села.
У председателя Клиновского колхоза Ношина в этот день случились три неприятности. Во-первых, в навозной жиже утонула девятипудовая супоросая свинья. Во-вторых, из соседнего, Фроловского, колхоза приехала делегация. Они, эти колхозы, соревнуются, и теперь люди захотели посмотреть, чего Ношин у себя достиг. А так как в Клинах по сравнению с селом Фроловским дела были плохи (свинья утонула, поросята в двухмесячном возрасте, как по уговору, дохнут, на скотном дворе грязь), то делегация была неприятностью. Мы слышали, как отчитывали Ношина фроловские колхозницы и как он краснел перед ними, словно мальчик перед учительницей. В-третьих же, в довершение всех бед откуда ни возьмись появились некие путешественники, которым все надо знать.
Владимирские просёлки (42 стр.)
По одной из луж лазало четверо мужиков с семиметровым бредешком. Он был не столько вымочен в воде, сколько выпачкан в голубоватой илистой грязи.
– Неужели здесь водится рыба?
– Шел я вчера под вечер мимо речки, – рассказал один из рыболовов, – гляжу, а он, стервец, ходит!
– Щурец, кому же здесь ходить! Мы, значит, пораньше да сюда. Вон тринадцать щурят вывели.
На траве валялись тощие, оскаленные щурята.
– Щука водится, и другая рыба должна быть!
– Нет, иной рыбы незаметно.
– Чем же питается щука?
– Она больше мышами харчуется. – Так и не поняли мы, смеялись над нами рыболовы или говорили серьезно. – Поля кругом, мыша прорва, который попадает в воду – конец.
– Будешь ждать, если жрать нечего. Вон они как отощали.
Деревушка на бугре называлась Федоровкой, а село на холме – Клинами. Мы пошли в Клины межой горохового поля.
Золушке, проснувшейся утром в своей каморке, роскошный вечерний бал в королевском замке казался сном. Она не поверила бы в этот сон, если бы не золотая туфелька под подушкой.
Матрос, вернувшийся к хлебопашеству в каком-нибудь лесном краю, будет хранить обломок коралла, и, может быть, к старости, когда туманная глубина экваториальных морей станет казаться давно приснившимся сном, только этот коралл и напомнит матросу о том, что океаны шумят и сегодня.
Нам, вышедшим в светлые поля, наваждением, сном показалась лесная морока. Выход на поля был как пробуждение, и лишь букетик лесных цветов – прохладной нежной грушанки, серебрящейся в руке у Розы и так не похожей ни на что полевое, – утверждал существование леса, только что пройденного нами.
У околицы села, весь в кучевых облаках и отраженном камыше, лениво курился пруд. Пышнее кучевых облаков зелеными клубами поднимались из земли ветлы. Они были стары и огромны. Внутри у них была труха, но еще хватало сил тянуть, поднимать на подоблачную высоту земные соки. Одна ветла упала в пруд, и теперь по ней можно было ходить. В большом пруде она потерялась, утратила свое горделивое величие: ее хватало только на то, чтобы достать верхушкой до того места, где кончались прибрежные камыши и начиналось чистое зеркало воды. Словно брызги, от рухнувшей в воду ветлы взметнулись вверх от лежащего трухлявого ствола зеленые молодые побеги.
Прочные дощатые мостки с перильцами уводили от берега на глубину, при которой не видно дна, хотя мне никогда не приходилось встречать пруда со столь чистой прозрачной водой. Это не мешало, впрочем, водиться тут всякой живности.
Вот пробирается, ползет по подводному стеблю ногатое, усатое существо, похожее на мокрицу. Это водяной ослик, мирный поедатель всего, что гниет. А вот совсем уж чудно, завитушками вниз, скользит по поверхности воды улита-прудовик. Для нее поверхность воды – потолок, она и движется по нему как бы вниз головой. Между тем отделился от черной глубины и несется стрелой черный обтекаемый снарядик. Теперь хорошо видно, что это тигр подводных джунглей – жук-плавунец. Сейчас он выставит наружу кончик брюшка, подышет, наберет воздуху и снова канет во тьму. Подобно тому как маленький кровожадный соболь нападает на кабаргу, впиваясь ей в затылок, жук-плавунец бросается на рыбу, гигантскую по сравнению с ним, и подчас одолевает. А если не одолеет один, то запах крови соберет армию собратьев, и тогда уж быть рыбе растерзанной.
Посидев подольше, увидишь, как из той же придонной тьмы вдруг появляется большая тень – это выплывает гигантский жук-водолюб. Ему тоже нужно подышать воздухом.
Если же запастись терпением и если посчастливится, может быть, промелькнет и серебрянка – удивительный паук, строящий себе подводный домик из пузырьков обыкновенного воздуха.
Владимирские просёлки :: Солоухин Владимир Алексеевич
По одной из луж лазало четверо мужиков с семиметровым бредешком. Он был не столько вымочен в воде, сколько выпачкан в голубоватой илистой грязи.
– Неужели здесь водится рыба?
– Шел я вчера под вечер мимо речки, – рассказал один из рыболовов, – гляжу, а он, стервец, ходит!
– Щурец, кому же здесь ходить! Мы, значит, пораньше да сюда. Вон тринадцать щурят вывели.
На траве валялись тощие, оскаленные щурята.
– Щука водится, и другая рыба должна быть!
– Нет, иной рыбы незаметно.
– Чем же питается щука?
– Она больше мышами харчуется. – Так и не поняли мы, смеялись над нами рыболовы или говорили серьезно. – Поля кругом, мыша прорва, который попадает в воду – конец.
– Будешь ждать, если жрать нечего. Вон они как отощали.
Деревушка на бугре называлась Федоровкой, а село на холме – Клинами. Мы пошли в Клины межой горохового поля.
Золушке, проснувшейся утром в своей каморке, роскошный вечерний бал в королевском замке казался сном. Она не поверила бы в этот сон, если бы не золотая туфелька под подушкой.
Матрос, вернувшийся к хлебопашеству в каком-нибудь лесном краю, будет хранить обломок коралла, и, может быть, к старости, когда туманная глубина экваториальных морей станет казаться давно приснившимся сном, только этот коралл и напомнит матросу о том, что океаны шумят и сегодня.
Нам, вышедшим в светлые поля, наваждением, сном показалась лесная морока. Выход на поля был как пробуждение, и лишь букетик лесных цветов – прохладной нежной грушанки, серебрящейся в руке у Розы и так не похожей ни на что полевое, – утверждал существование леса, только что пройденного нами.
У околицы села, весь в кучевых облаках и отраженном камыше, лениво курился пруд. Пышнее кучевых облаков зелеными клубами поднимались из земли ветлы. Они были стары и огромны. Внутри у них была труха, но еще хватало сил тянуть, поднимать на подоблачную высоту земные соки. Одна ветла упала в пруд, и теперь по ней можно было ходить. В большом пруде она потерялась, утратила свое горделивое величие: ее хватало только на то, чтобы достать верхушкой до того места, где кончались прибрежные камыши и начиналось чистое зеркало воды. Словно брызги, от рухнувшей в воду ветлы взметнулись вверх от лежащего трухлявого ствола зеленые молодые побеги.
Прочные дощатые мостки с перильцами уводили от берега на глубину, при которой не видно дна, хотя мне никогда не приходилось встречать пруда со столь чистой прозрачной водой. Это не мешало, впрочем, водиться тут всякой живности.
Вот пробирается, ползет по подводному стеблю ногатое, усатое существо, похожее на мокрицу. Это водяной ослик, мирный поедатель всего, что гниет. А вот совсем уж чудно, завитушками вниз, скользит по поверхности воды улита-прудовик. Для нее поверхность воды – потолок, она и движется по нему как бы вниз головой. Между тем отделился от черной глубины и несется стрелой черный обтекаемый снарядик. Теперь хорошо видно, что это тигр подводных джунглей – жук-плавунец. Сейчас он выставит наружу кончик брюшка, подышет, наберет воздуху и снова канет во тьму. Подобно тому как маленький кровожадный соболь нападает на кабаргу, впиваясь ей в затылок, жук-плавунец бросается на рыбу, гигантскую по сравнению с ним, и подчас одолевает. А если не одолеет один, то запах крови соберет армию собратьев, и тогда уж быть рыбе растерзанной.
Посидев подольше, увидишь, как из той же придонной тьмы вдруг появляется большая тень – это выплывает гигантский жук-водолюб. Ему тоже нужно подышать воздухом.
Если же запастись терпением и если посчастливится, может быть, промелькнет и серебрянка – удивительный паук, строящий себе подводный домик из пузырьков обыкновенного воздуха.
«Дидактический материал по русскому языку «Пунктуация» 8 класс»
Пунктуационный анализ предложений. 8 класс
Объясните условия постановки знаков препинания в отмеченных цифрами местах. Вставьте пропущенные буквы, раскройте скобки, объясните орфограммы.
Мальчики оделись и вышли во двор. День был и мглистый. Красноватое со…нце (не)высоко висело длин…ыми, похожими на сн…говые п…ля сл…истыми облаками. В саду стояли покрытые инеем деревья. (Не)ясные тени на снегу были пропитан…ы же тёплым светом. Было необыкновен…о тихо, только у ч…рного крыльца две собаки (1) Шарок и Каток (2) стоя бок о бок и повернув головы (3) рычали друг на друга. Так они могли рычать(4) скалясь и захлебываясь ( 5) очень долго, покуда прох…дящий рабочий (не)бросит в них рукавицей; тогда они (6) кашляя от злобы (7) вставали на дыбки и дрались так, что шерсть л…тела. Других собак они боялись(8) (не)навидели нищих и по ночам, (в) место того чтобы караулить дом, спали под каретником. (А. Н. Толстой.)
Тихо (1) покойно и просторно было там. Вся степь, насколько хватало глаз, была з…л…тая от густого и высокого жн…вья. На широком, бе(з,с)конечном шляхе л…жала глубокая пыль; к…залось, что идёш(?) в бархатных б…шмаках. И всё вокруг(2) и жнив(?)ё (3) и д…рога (4) и воздух (5) сияло от ни(з,с)кого в…чернего со…нца. Прошел ч…рный от з…гара пожилой хохол в т…жёлых с…погах (6) в баран(?)ей шапке и толстой свитке цвета ржан…ого хлеба, и палка (7) которой он опирался (8) бл…стела на со(?)нце (9) как стеклян…ая. Крыл(?)я грачей (10) перел…тавших над жн…вьями (11) тоже бл…стели и л…снились, и нужно было закрыват(?)ся п…лями жаркой шляпы от этого блеска и зноя. Д…леко, почти на г…ризонте, можно было различить телегу и пару в…лов(12) которые медлен…о влекли её, да шалаш(?) сторожа на бахчах. Ах, славно было среди этой т…шины и простора! Но всю мою душу т…нуло к югу, за д…лину, в ту сторону (13) куда уехала она.
ОСОБЕННОСТИ РУССКОГО ПЕЙЗАЖА
В русской пейзажной живописи очень много произведений(1) посвящен…ых временам года. Осень(2) весна(3) зима — любимые темы русских пейзажистов. В живописи отражен…ы не неизменные элементы природы (4) а времен…ые: осень, ранняя или поздняя; вешние воды, та…щий снег, дождь, гроза; зимнее со…нце(5) выгл…нувшее на мгновение (из)за т…жёлых зимних облаков. В русской природе нет вечных, не меняющихся в разные времена года крупных об(?)ектов вроде гор и (вечно)зелёных деревьев. Всё в ней непостоян…о по окраске и состоянию. Деревья то с голыми ветвями(6) созд…ющими своеобразную «графику зимы», то с листвой, яркой, весен…ей, живописной. Разнообразнейший по оттенкам и степени насыщен…ости цвета осен…ий лес. Разные состояния воды(7) принимающей на себя окраску неба и окружающих берегов(8) м…няющихся под действием сильного или слабого ветра, дорожные лужи, различная окраска воздуха, туман, роса, иней, снег, сухой и мокрый, (9) всё это изображено на картинах. Вечный маскарад(10) вечный праздник красок и линий (11) вечное движение в пределах года или суток (12) вот в чём своеобразие русской пейзажной живописи.
Все эти изм…нения есть(13) конечно(14) и в других странах, но в России они наиболее заметны. (По Д. Лихачеву)
САМЫЙ БЛИЗКИЙ ДРУГ
Говорила бабушка(1) как(то) ( по)особому выпевая слова(2) и они легко укр…плялись в памяти моей, похожие на цветы, такие же ласковые, яркие, сочные. Когда она улыбалась (3) её тёмные (4) как вишни (5) зрачки ра(з,с)ширялись (6) вспыхивая невыразимо приятным светом, улыбка весело обнажала белые, крепкие зубы, и (7) несмотря на множество морщин в тёмной коже щёк (8) всё лицо казалось молодым и светлым. Очень портил её этот рыхлый нос с раздутыми ноздрями и красный на конце. Она нюхала табак из ч…рной табакерки (9) украшен…ой с…ребром. Вся она изнутри св…тилась неугасимым, весёлым и тёплым светом. Она (10) сутулая (11) почти горбатая, очень полная, двигалась легко и ловко (12)точно большая кошка.
До неё как будто спал я (13) спрятан…ый в темноте (14) но явилась она (15) разбудила (16) вывела на свет (17) свя…ала всё вокруг меня в (не)прерывную нить (18) сплела всё в разноцветное кружево и сразу стала на всю жизнь другом, самым бли(с,з)ким сер(?)цу моему. (По М. Горькому.)
Прочные дощатые мостки с перильцами уводили от берега на глубину (1) при которой не видно дна, хотя мне н…когда (не)приходилось встречать пруда со столь прозрачной водой. Это не мешало (2) впрочем (3) в…дит(?)ся тут всякой живности.
Оказавшись в Сибири (1) вы обязательно услыш…те множество красивых легенд об озере Байкал. Одна из них связан…а с Шаман-камнем. Если под(?)езжать к озеру со стороны Иркутска (2) неожидан…о оказываеш(?)ся на крутом берегу Ангары (3) с высоты которого можно разглядеть маленький островок (4) возвышающийся над водной гладью. Основание скалы стоит на самом дне Байкала. По старин…ому преданию(5) это часть хребта (6) который размыла Ангара — непослушная дочь седого Байкала, чтобы сбежать от отца к Енисею, своему возлюблен…ому. Именно этим «камушком-островком» (7) оторван…ым от утёса (8) разъярён…ый батюшка Байкал запустил вдогонку непокорной дочери. С тех пор и лежит он на этом месте, только с каждым годом становит(?)ся всё меньше и меньше: в Байкал впадает триста тридцать шесть небольших реч…нок и ручейков, которые дарят ему свои воды, поэтому уровень воды в озере постоянно поднимает(?)ся. (По С. Елисеевой.)
Фёдор Иванович Шаляпин открыл новую эпоху в музыкальном театре. Обладатель могучего, ги(п,б)кого, богатого оттенками баса большого диапазона, он одним из первых перенёс на оперную сцену принципы р…ализма и стал не просто петь, но и играть в опере как др…матический актёр(1) полностью перевоплощаясь в своих героев (2) тончайшими интонациями (3) жестом (4) пластикой передавая мир их душевных переживаний.
Он с…здал целую галерею ярких, психологически жизнен…ых образов, особенно в русских операх, многие из которых благодаря ему были возрожден…ы на подмостках всего мира. И в театре (5) и в камерном репертуаре (6) где центральное место также занимала русская, в том числе н…родная музыка, глубоко демократическое, правдивое искусство певца потрясало самую широкую аудиторию.
Один из величайших представителей русской вокальной школы, глубоко национальный художник, Шаляпин поднял на небывалую высоту русское реалистическое искусство. (Из «Энциклопедического словаря юного музыканта».)
Казаков осторожно (1) ползая на коленях (2) рвёт фиалки (3) стараясь их не мять (4) делает с бес…ознательным изяществом небольшой букетик (5) обворачивает его круглыми, влажными листьями и (6) наконец (7) обматыва…т ниткой, которую зубами выдергивает из казённого платка.
Но когда он опять подымает(?)ся наверх, на (полу)заросшую травой дорогу, то невиданное, очарователь ное зрелище заставляет его остановит(?)ся в немом восторге, почти в страхе. Прямо на него, посреди аллеи, медлен…о движет(?)ся, точно плывёт в воздухе (8) (не)касаясь земли ногами (9) женщина. Она вся в белом и среди густой, тёмной зелени подобна оживлён…ому чудом мраморному изваянию (10) сошедшему с пьедестала. Она всё ближе и ближе, точно надвигающееся сладкое и грозное чудо. Она высока (11) легка и стройна (12) и её цв…тущее тело прекрасно. Её руки со свободной грацией опущен…ы вдоль бёдер. Как царская к…рона, лежат вокруг её головы т…жёлые с…яющие золотые косы, и кто(то) невидимый осыпает сверху её белую фигуру золотыми скользящими лепестками. Теперь она в двух шагах. Каждая черта её м…л…дого свежего лица чиста, благородна и проста, как гениальная мелодия. Взгляд её широких глаз необычайно добр (13) ясен и радостен. И цвет их странно напоминает те цветы (14) которые дрожат в руке неподвижного мальчика. (А. Куприн.)