Тоже что прохожий странник
Судьба моя сгорела между строк (16 стр.)
Слева направо: А. Штейнберг, Р. Стийенский, А. Тарковский.
Москва, Гороховский пер., 1933 год
Тема эта могла возникнуть и из самой биографии Тарковского, но, как писал Н. Бердяев в своей работе «Русская идея», «есть не только физическое, но и духовное странничество. Оно есть невозможность успокоиться ни на чем конечном, устремленность к бесконечному». Эта мысль Бердяева как нельзя лучше подходит к внутреннему состоянию молодого Тарковского.
Прохожий
И никого не замечает,
И белый хлеб в руках несет,
С досужим ветерком играет,
Стучится у моих ворот.
Из дома девушка выходит,
Подходит и глядит во тьму,
В лицо ему фонарь наводит,
Не хочет отворить ему.
В дом вошел я, как в зеркало, жил наизнанку,
Будто сам городил колченогий забор,
Стол поставил и дверь притворил спозаранку,
Очутился в коробке, открытой во двор.
Погоди, дай мне выбраться только отсюда,
Надоест мне пластаться в окне на весу;
Что мне делать? Глумись надо мною, покуда
Все твои короба растрясу.
Так себя самого я угрозами выдал,
Ничего, мы еще за себя постоим.
Старый дом за спиной набухает, как идол,
Шелудивую глину трясут перед ним.
«Если б, как прежде, я был горделив…»
Я бы сказал:
— Ты уносишь с собой
Сто обещаний, сто праздников, сто
Слов. Это можешь с собой унести.
Мне остается холодный рассвет,
Сто запоздалых трамваев и сто
Капель дождя на трамвайном пути,
Сто переулков, сто улиц и сто
Капель дождя, побежавших вослед.
Я первый гость в день твоего рожденья,
И мне дано с тобою жить вдвоем,
Входить в твои ночные сновиденья
И отражаться в зеркале твоем…
А завершается поэма словами к еще неродившейся дочери:
…И, может быть, ты ничего не видишь,
Но солнце проплывает над тобой…
Колыбель
Он:
Вечер приходит, поля голубеют, земля
сиротеет.
Кто мне поможет воды зачерпнуть
из криницы глубокой?
Нет у меня ничего, я все растерял по дороге;
День провожаю, звезду встречаю. Дай мне
напиться.
Арсений Александрович и Андрюша Тарковские. г. Малоярославец, 1934 год
Завещание
Во мне живет глухое беспокойство
Древесных крон, не спящих по ночам,
Я, как стихи, предсказываю свойства,
Присущие и людям и вещам.
Затем, что я дышал, как дышит слово,
Я эхом был среди учеников,
Был отголоском голоса чужого,
Затерянного в хоре голосов.
Вся жизнь моя пришла и стала рядом,
Как будто вправду много лет прошло,
И мне чужим, зеленоватым взглядом
Ответило зеркальное стекло.
Я вздрагивал при каждом лживом звуке,
Я думал: дай мне руки опростать.
И, просыпаясь, высвободил руки,
Чтоб научиться говорить опять.
Пугаясь, я ощупывал предметы
Тела медуз в мерцающей воде,
Древесный корень, музыкой согретый,
И мрамор, запрокинутый к звезде.
И я учился говорить, как в детстве,
Своим косноязычием томим.
А если дети вспомнят о наследстве,
Все, что имею, оставляю им.
И каждый вспомнит светлый город детства,
Аул в горах, станицу над рекой,
Где от отцов мы приняли в наследство
Любовь к земле, навеки дорогой.
Где матери у наших колыбелей
Ночей не спали, где учились мы,
Где первым вдохновением кипели
Над книгой наши юные умы.
Где в первый раз любили мы, не смея
Признаться в том, где мы росли в борьбе,
Где мы клялись пред совестью своею
В ненарушимой верности тебе…
Шумят деревья городской аллеи,
Как факелы зеленого огня.
Я их отдам, они тебе нужнее,
Приди, возьми деревья у меня.
Все, чем я жил за столько лет отсюда,
За столько верст от памяти твоей,
Ты вызовешь, не совершая чуда,
Не прерывая сговора теней.
Я первый гость в день твоего рожденья,
И мне дано с тобою жить вдвоем,
Входить в твои ночные сновиденья
И отражаться в зеркале твоем.
Как паутина тянется остаток
Всего, что мне казалось дорогим,
И страшно мне, что мнимый отпечаток
Оставлю я наследникам своим.
И, может быть, играющие дети,
И обо мне припомнив на лету,
Не отличат бессвязных междометий
От слов, обозначавших слепоту.
Я не был слеп. Я видел все, что было,
Что стало жизнью сверстников моих,
Что время подписью своей скрепило
И пронесло у сонных глаз слепых.
Я видел все, что стало видно зрячим,
Как свет зари сквозь переплет ветвей.
Возьми ж и горечь, что напрасно прячем
От наших дочерей и сыновей.
Так я учился говорить сначала,
И трудный дар я принял в грозный год,
Когда любовь мне щеки обжигала
И смертный к сердцу прижимала лед.
И ревность припадала к изголовью
И на ухо шептала мне:
— Смотри,
Пока ты спишь, затравленный любовью,
Погасли городские фонари.
Я, верная, глаза тебе открою:
Тебя освобождая навсегда,
На простынях, под розовой зарею,
Лежит твоя последняя звезда…
Они летели стаей лебединой,
Я не считал, их было больше ста,
Летели вдаль над площадью пустынной,
В их клювах колыхалась высота.
Возьми же их, они тебе нужнее,
Пусть их коснется детская рука,
И ревности коснись еще нежнее,
Чтобы любовь была тебе легка.
ПРОХОЖИЙ СТРАННИК
Я лишь прохожий, бедный странник,
Бредущий сквозь скорбь и беду.
Там нет ни боли, ни печали,
В той стороне, куда иду.
Иду туда, отца увидеть,
Туда, где путь окончен мой.
Я лишь иду до Иордана,
Я лишь иду, иду домой.
Я знаю, мрак меня окружит,
Я знаю, как далек мой дом.
Но предо мной поля златые,
Где спят родные вечным сном.
Иду туда, увидеть маму,
И всех, кого уж нет со мной.
Я лишь иду до Иордана,
Я лишь иду, иду домой.
Я лишь прохожий, бедный странник,
Бредущий сквозь скорбь и беду.
Там нет ни боли, ни печали,
В той стороне, куда иду.
Иду туда, отца увидеть,
Туда, где путь окончен мой.
Я лишь иду до Иордана,
Я лишь иду, иду домой.
I am a poor wayfaring stranger
Traveling through this world of woe
There is no sickness, toil nor danger
In that bright land to which I go.
I’m going there to see my father
I’m going there no more to roam
I’m only going over Jordan
I/m only going over home.
I know dark clouds will gather around me
I know my way is rough and steep
Yet golden fields lie just before me
Where God’s redeem shall ever sleep.
I’m going there to see my mother
And all my loved, ones who’re gone on.
I’m only going over Jordan
I/m only going over home.
I am a poor wayfaring stranger
Traveling through this world of woe
There is no sickness, toil nor danger
In that bright land to which I go.
I’m going there to see my father
I’m going there no more to roam
I’m only going over Jordan
I/m only going over home.
Лука – странник, прохожий или проходимец?
Весь день – мелочная склока мелочных людей.
Лука вступает в этот мир тихо, скромно, неприметно; сказав пару слов, тут же пропадает; делает он что-то или просто высказывает свое мнение – все выходит у него ненавязчиво, неназойливо, тихо и спокойно. Все та же Анна – доживающая свои последние дни, чахнущая от невнимания людей Анна – вдруг исполняется неизъяснимой нежности, когда среди всего этого шума-гама, суеты непрекращающихся ссор и человеческой низости появляется Лука, который так
Лука не любит людей – он любит человека; он осуждает обитателей “дна” за то, что они не заботятся об Анне, что обижают Настю, что не вступаются за Наташу, что нет человеческого тепла в ночлежке.
Горький в списке действующих лиц называет Луку странником… Что есть странник?
Вот как отвечает на этот вопрос сам Лука: “Все мы на земле странники… Говорят, – слыхал я, – что и земля-то наша в небе странница”.
Он спорит об этом с Костылевым (хотя даже само слово “спорить” как-то не подходит к его миролюбивому, спокойному облику). Костылев считает, что человеку не следует скитаться, что человек должен приносить только пользу; а уж если человек – странник, то есть странный человек, то мысли свои и тайны жизни, постигнутые им в пути, он должен спрятать, носить в душе и не делиться ими ни с кем, не смущать понапрасну людей, не сеять сомнение в их сердцах; только молиться может странник. А уж без паспорта, без бумажки и вовсе нельзя быть странником, хорошим человеком – “все хорошие люди паспорта имеют”, считает Костылев.
Одной лишь фразой отвечает Лука на его тираду: “Есть люди, а есть – иные – и человеки…”
А вот Василиса Карповна, жена Костылева, считает Луку проходимцем – это слово, очень остроумно противопоставленное Горьким слову “прохожий”, подчеркивает, как Василиса относится к странникам и вообще к людям. Вернее, к Человекам.
Любовью к человеку (к человеку, не к толпе людей) объясняется многое в поведении Луки, столь отличном от принятого “на дне”.
Например, ложь. Маленькая “белая” ложь Луки.
Знает ли Лука, что ждет Анну там, за чертой жизни?
И Настя, убегающая из жизни в книги, в большую любовь, вызывает у Луки не насмешки и презрение, как у большинства постояльцев ночлежки Костылевых, а неподдельное, искреннее сострадание; он гладит ее по голове и убеждает, что все было – если верить, что было.
В словах Луки – древняя мудрость, о которой размышляли еще обожженные солнцем саньясины в оранжевых робах – отшельники Тибета, отрекшиеся от беготни мира в пользу неторопливых медитаций под деревьями бодхи, усыпанными красными цветами.
Истина эта трудна для осмысления, но, раз постигнутая, она не покинет головы: прошлое можно придумать заново, свое – каждому человеку.
Настя относилась к тому типу людей, которые окружают себя коконом иллюзий, одни от скуки, другие – от невыносимости жизни. Настя принадлежала ко вторым. И окружающие зачастую срывали с нее покров ее мечты, который защищал ее, позволял отгораживаться от грязи и рутины обстановки, в которой она жила.
Лука видел, что мечты ее пусты и бесплодны; но он видел также, что без своей мечты она погаснет, ведь ей не останется ничего, во что бы она могла верить. Как сказал про Луку Сатин, “старик живет из себя… он на все смотрит своими глазами”. И он понимал: “Человек – вот правда!” Вот та правда, за которую можно многим пожертвовать. “Во что веришь – то и есть”.
Лука верит в человека. Верит в то, что его можно воспитать и переделать не побоями, не давлением, а просто-напросто теплом и заботой.
Кто же такой Лука? “Проходящий… странствующий”, – говорит он сам. Проходимец – уверена Василиса. Странник – так считает Горький. И так считаю я. Ведь кто такой Проходимец?
Низкий, хитрый человек – нет такого в Луке. Прохожий? Прохожий – случайный человек, который пересекает твой путь однажды, чтобы никогда не пересечь его вновь; с прохожим можно обменяться лишь взглядом.
Бернард Шоу сказал: “Если у меня есть яблоко и у тебя есть яблоко, и мы обменяемся, у нас останется по одному яблоку. Но если у меня есть идея и у тебя есть идея, и мы обменяемся, то у нас с тобой будет по две идеи”.
Лука безвозмездно делится своими идеями; он приходит, и уходит, и везде сеет немного добра и ласки – он Странник. Он странный человек, с секретами в душе, он может оставаться или уходить; он видел много людей и многое о них знает; он знает, что не надо отбирать у человека его “праведную землю”, потому что без нее человек повесится…
Лука – странник, сеятель надежд.
Related posts:
Кто же такой Лука, странник, прохожий или проходимец? по пьесе На дне (Горький Максим)
Пьеса М. Горького «На дне» – одно из самых противоречивых литературных произведений. Знакомясь с ней, читатели ставят перед собой ряд вопросов, на которые, как мне кажется, даже сам автор не даёт однозначных ответов. Особенно много споров вызывает такой герой, как Лука. Сам Горький называет его странником. А вот обитатели ночлежки дают ему разные прозвища. Например, Василиса Карповна так отзывается о старике: « Прохожий. тоже! Говорил бы — проходимец. всё ближе к правде-то. ». Так кто же такой Лука, странник, прохожий или проходимец?
Я думаю, что слово «проходимец» совсем не подходит для характеристики бедного старика. Ведь так обычно называют человека хитрого, изворотливого, умеющего обмануть и нажиться на чужой беде.
Да, Лука обманывает людей, но не ради собственной наживы. Он, наоборот, хочет облегчить и без того мрачную и беспросветную жизнь обитателей ночлежки. Лука утешает всех: и умирающую Анну, и Настю, и Наташу, и даже Актёра. И никакой выгоды от этого не получает, а только упрёки других жильцов. Сам он объясняет свои поступки так: «Не всегда правдой душу вылечишь».
Но у слова «странник», есть и другой подтекст. Слова «странник» и «странный» созвучны. Для большинства обитателей ночлежки Лука действительно странный. Его тихая, спокойная речь, ласковые слова, даже гуманное отношение к людям вызывают у ночлежников удивление, а иногда и раздражение. В мире мрака, нищеты и безразличия такой стиль поведения кажется действительно странным.
Внимание!
Если Вы заметили ошибку или опечатку, выделите текст и нажмите Ctrl+Enter.
Тем самым окажете неоценимую пользу проекту и другим читателям.
Автор: Елена Ивановна Телига (укр. Олена Іванівна Теліга; урожд. Елена Шовгенова; 1906—1942) —
украинская поэтесса и литературный критик, член ОУН. Погибла в гестапо.
При переводе стараюсь понять и правильно передать чувства автора.
Для перевода незнакомых слов пользуюсь переводчиком http://translate.google.com
Перевод с украинского языка Инессы Соколовой
Елена Телига – Прохожий
Ты – только случайный странник
В душистом, с цветами, пути
/Л. Могилянська/
Отдохнёшь – и в дорогу снова.
Проходи же и будь как дома,
Чтоб вином моим красным малость
Растворить и прогнать усталость.
Острым счастьем, внезапным блеском
Душу сможешь прогреть немало:
Не чужой ты, хотя не местный,
Каждый день тебя ожидала.
Расцветёт в день обычный праздник,
Словно запах сирени зимою.
Как любовь легкокрылая дразнит,
Мне б на вечность сменить непокой мой.
Ты уходишь уже? Я не плачу.
Не грусти же и ты, пилигрим*.
Неизвестный нам путь назначил,
Будет, видно, теперь моим.
Боль разрушу, а слёзы спрячу
В холод ночи, в свои дороги.
Смех весенний пошлю удачей,
С легким ветром, чтоб стал подмогой.
Догорает в пепле, было странным счастье.
Загрустил и день мой, мокнет под дождём,
Мысли вдохновенны, стали дни цветасты,
Листопад сентябрьский, желтый окоём.
Вот и скрылся в поле рядовой прохожий.
Надо ль одинокой снова слёзы лить?
На душе так плохо, горько быть порожней,
С черною змеёю – грустью – мне не жить.
Но придут другие люди, не случайно
Жить, смеяться стану до другой поры,
Жизнь – как половодье, всё в ней чрезвычайно:
То весна с подъёмом, то лечу с горы.
Отчего сердца стук, словно молота,
А уста мои сладостью грезятся?
Страстным пламенем, тёплым золотом
Всё, что есть в моей комнате, светится?
Ты вернулся, хотя я не кликала,
Вслед тебе и весна заплутавшая.
Всё придали огню мы великому,
Все законы, что были вчерашними.
Снова осень уходит испуганно,
Как под майскими сильными ливнями
Вся заплакана, но не поругана,
Также я, потому что счастливая.
Буду пить своё счастье бокалами,
Все равно мне, своё ли, украдено.
Без меня шлях тебе будет скалами,
Жизнь моя – как предательство, ссадина.