Трагедия курска водолазы не смогли скрыть что там обнаружили
Водолаз рассказал о погружениях к подводной лодке «Курск» (27 фото)
12 августа 2000 года в Баренцевом море на глубине 108 метров в результате катастрофы затонула атомная подводная лодка «Курск». Весь экипаж, состоявший из 118 человек, погиб. Далее вас ждет рассказ российского водолаза Андрея Звягинцева, который был в числе тех, кто погружался к подлодке.
Водолаз Андрей Звягинцев был одним из участников операции по подъему тел затонувших подводников, начавшейся 25 октября 2000 года. И до сих пор не может ее забыть, даром что за четверть века в морской службе случалось всякое. В 2011, к примеру, была пассажирская «Булгария». Но «Курск» — отдельной графой. Как для всей страны.
В те августовские дни 17 лет назад Андрей с командой собирался на плановые учения. Срочный приказ отправиться в район Баренцева моря спутал все планы. Было понятно: ситуация серьезная. Но что настолько страшная, никто и представить не мог.
В операции по подъему тел подводников и секретных документов затонувшей подлодки участвовали 6 россиян и 6 водолазов из Норвегии: именно они сделали технологические вырезы в корпусе атомохода. А внутрь «Курска» уже пошли наши специалисты.
Водолазов-глубоководников иногда поэтично называют витязями глубины, даром что красоты в их работе, прямо скажем, мало. Однако Андрей — действительно витязь. И фраза из легкомысленной песенки о «военных, красивых, здоровенных» — тоже про него. Он настоящий русский мужик. И не только потому, что участвовал в операции по подъему тел затонувших подводников. Хотя поэтому — в первую очередь. Настоящий, потому что не хвалится своими заслугами.
В 2000 году он, 31-летний капитан второго ранга, уже имел множество наград. Но ни родители, ни жена Ирина никогда не знали точно, какую работу он выполняет в командировках. И могли только догадываться, как рисковал их любимый сын и муж.
С Андреем и Ириной мы встретились в военном санатории уже после завершения операции осенью 2000 года. И поняли, что настоящий офицер Звягинцев — еще и очень душевный человек.
— Когда по телевизору сказали, что в России нет сил и средств для спасения, нет водолазов-глубоководников, у меня и у всех моих подчиненных мичманов был шок, — вспоминал Андрей. — Такого мы о себе еще не слышали. Я командир спасательной группы, у нас их две в отряде! Никто не имеет меньше 2000 часов погружения. Высококлассные специалисты! Когда о трагедии сообщили СМИ, мы уже сидели в готовности: отряд ведь быстрого реагирования. Хотя средств, с которыми нужно спускаться, действительно нет.
Отбор был жесткий. Сначала назначили 12 человек, а пошли шесть. Из отряда остались: сам Звягинцев, Сергей Шмыгин, который всегда работал с ним в паре, и Дмитрий Семизаров. Еще трое — черноморец Юрий Гусев, Дмитрий Новиков с Балтийского флота и представитель 40-го НИИ Владимир Селютин.
— Работали так: двое наших, один англичанин. Норвежская контора набирает водолазов со всего мира. Помните, во время Второй мировой немецкие подлодки торпедировали «Эдинбург», на котором мы по ленд-лизу перевозили золото из Мурманска в Англию? Англичане потом организовали на место гибели экспедицию. Так вот, с нами работали четверо из тех, кто спускался на «Эдинбург». Нашим ребятам в основном по 28-30 лет, а у них самому молодому — 42. Критерий у водолазов один: здоровье. Снаряжение для спуска на глубину до 60 метров весит 90 килограмм. Так что хрупким здесь делать нечего.
Когда кто-то сказал, что российские специалисты уступают англичанам в профессионализме, наши поначалу оробели. Но, спустившись, сами поняли: профиль российских водолазов шире. Наш специалист делает очень много, их — только работает под водой и техники не касается.
— Словом, мы и тут оказались круче! Перед спуском отрабатывали аварийные ситуации. Например, на случай прекращения подачи воздуха в скафандр. Англичане не понимали: как может пропасть воздух? Капиталисты! В наш адрес они позволили единственное замечание: «Вы все делаете очень быстро!» Они-то в возрасте, английские пэры! Поначалу мы с ними объяснялись путем рисунков, жестов, на пальцах. А прощались друзьями.
Супруга Андрея Ирина ждала мужа дома. Пока не ушел в барокамеру, все время звонил с «Регалии». Потом сказал: «Смотрите телевизор». И она стала переживать еще больше. Все время перезванивалась с родителями. А там только старенькая бабушка Андрея одна всех успокаивала. И даже виду не подавала, что волнуется.
— Когда передали, что спуски закончились, я так обрадовалась, что даже закричала, — смахивает слезу Ирина.
— Отец сильно волновался, — рассказывал Андрей. — Я уже потом узнал. Он чуть ли не каждый день ходил в церковь, свечи ставил. Когда после операции я первый раз позвонил, он взял трубку, и было слышно, как мама плачет. Отец признался тогда: «Ты извини, просто все накопилось».
— А мне на работу однажды позвонил Боря из отряда, — продолжала Ирина. — Он не спускался, оставался на корабле. Помню, сказал: «Андрей передает привет, у него все хорошо». А у меня такой ком в горле — слова вымолвить не могу. Чувствую, если начну говорить, просто заплачу и все. Он понял, начал утешать: «Вы не волнуйтесь!» Андрей перед отъездом тоже успокаивал: «Не переживай, в лодку не полезу». Я: «Не лезь, все рано застрянешь, ты слишком большой!» Хотя знала, что полезет. И самый первый. А я как представлю себе эти шланги. Застрянут. Запутаются.
— Дилетант! За первым спуском следили все! Если б мы тогда замандражировали, больше уже не спустились бы. Трудность в том, что к нам подходила куча шлангов: водообгрев, подача воздуха, телекамера, связь. Скрученная связка неопасна, но возле водолаза кабели расходятся в разные стороны и представляют собой большое количество петель. Поэтому мы закутывали друг друга так, чтобы ни на один гвоздь не напороться, ни за что не зацепиться.
— Спасибо Петербургской военно-медицинской академии, кафедре физиологии подводного плавания. Нас возили в морг, показывали человеческие тела во всех состояниях. Мы привыкли. А вообще. Бояться надо живых. Ира правильно говорит: мы все болеем фанатизмом. Для нас чем ситуация сложнее, тем интереснее. Это в хорошем смысле слова наркомания. Если так можно сказать.
Живых быть не может
Помню, тогда всех волновал вопрос: почему прекратили поиски в девятом отсеке атомохода. Андрей объяснил: был пожар, все завалило. Еще при первом погружении брали концентрацию воздуха и поняли: живых быть не может. СОР превышало все допустимые нормы. Однако несколько подводников успели надеть спецкостюмы.
— В этом пусть разбирается комиссия, там много непонятного. Некоторые спрашивают: почему водолазы не читали записки? Но это же нонсенс! Мы все собирали и поднимали наверх.
Гордость российского флота, атомный крейсер «Курск» безжизненно покоился на глубине 108 метров. Тем, кто связал жизнь с морем, видеть это было невыносимо. И забыть невозможно. Боль осталась в сердце навсегда.
Внутри все было перевернуто, на стенах от воды — черные разводы. Только когда водолазы обнаружили тело капитана Колесникова, его записку и вещи других моряков, картина трагедии стала более или менее понятной.
Летом 2001 года капитан 2 ранга Звягинцев снова руководил группой водолазов: теперь предстояло осуществить подготовку и поднять атомоход «Курск». У Андрея максимальное количество погружений. Больше 870 часов он провел под водой на глубине 112 метров. Думал ли там о семье?
— Честно — нет. В камере у меня всегда была с собой фотография. А на глубине подобные мысли могли привести если не к трагедии, то к неадекватной ситуации.
В 2002 году Андрею Звягинцеву было присвоено звание Героя России. Спустя два года он стал капитаном 1 ранга. Сегодня Андрей Николаевич — начальник 40 НИИ аварийно-спасательного дела, водолазных и глубоководных работ Минобороны, депутат муниципального образования город Петергоф.
Увидели лодку – и холодом душу охватило: водолаз рассказал, как спасали «Курск»
Капитан 1-го ранга Андрей Звягинцев – из «витязей глубин», как часто называют водолазов-глубоководников. Будучи командиром группы 328-го экспедиционного аварийно-спасательного отряда Военно-морского флота России, в 2000 году он участвовал в попытке спасения экипажа затонувшей в Баренцевом море атомной подводной лодки «Курск», а год спустя – в уникальной операции по ее подъему. На глубине 108 м он провел более 870 часов. За проявленные мужество и отвагу ему было присвоено звание Героя Российской Федерации.
«Водолазный кулак»
В августе 2000 года специалисты 328-го экспедиционного аварийно-спасательного отряда ВМФ России готовились принять участие в учениях Северного флота.
– Кроме выполнения сложных аварийно-спасательных, судоподъемных и подводно-технических работ, мы также занимались обучением экипажей подводных лодок по выходу на поверхность в случае аварии, – рассказывает Андрей Звягинцев. – В пятницу, 11 августа, мы должны были вылететь на учения, весь отряд был в сборе, но, к сожалению, за нами не прилетел самолет. Переброску отложили до понедельника. А в ночь на воскресенье нас подняли по тревоге – так мы узнали о трагедии с «Курском».
Двенадцатого августа в 11:28 гидроакустик на крейсере «Петр Великий» зафиксировал хлопок, но ему не придали значения. Когда командир «Курска» повторно не вышел на связь в 23:30, подлодка была объявлена аварийной. В 04:51 крейсер был обнаружен гидроакустической аппаратурой лежащим на грунте на глубине 108 м. Было принято решение о создании группы водолазов, которая примет участие в аварийно-спасательной операции.
В Ломоносов в Ленинградской области, где базировался 328-й аварийно-спасательный отряд ВМФ, известный как «водолазный кулак», прибыли лучшие водолазные специалисты со всех флотов. Отбор был жестким, брали только добровольцев. Все проходили личные беседы с командованием, а также строгую медкомиссию. Врачи общались с кандидатами на предмет психологической готовности.
В результате к тренировкам на глубоководном комплексе длительного пребывания приступили 18 человек. Из них была отобрана шестерка, которая первой должна была спуститься к «Курску». Это мичманы Дмитрий Новиков с Балтийского флота и Владимир Селютин из 40-го ГНИИ Минобороны РФ, старший мичман Юрий Гусев с Черноморского флота, мичманы Сергей Шмыгин и Дмитрий Семизаров из 328-го аварийно-спасательного отряда. Возглавил группу капитан 1-го ранга Андрей Звягинцев.
– Как у космонавтов, на случай если кто-то выйдет из строя по здоровью, у нас были дублеры. Но готовились все 18 водолазов, у нас была даже не двойная, а тройная замена, – говорит Андрей Николаевич. – В это время подводные глубоководные аппараты, спущенные со спасательного судна «Михаил Рудницкий», тщетно пытались состыковаться со шлюзовым люком подводной лодки «Курск». Хочу сказать, что ребята, которые работали на спасательных аппаратах «Приз» и «Бестер», ходили «по грани» и делали все возможное.
Там лодка легла с креном, подводное течение было настолько сильным, что их просто срывало с места. Но тем не менее они умудрились встать на кольцо, но герметичности добиться не удалось, не выдержали, скисли аккумуляторные батареи. Во время всеобщей напряженности многим казалось, что они действуют непрофессионально и нужно вызвать иностранцев. Но иностранные специалисты потом признались, что не добились бы лучшего результата. Комингс-площадка, предназначенная для стыковки спасательного глубоководного аппарата с подлодкой, не позволяла получить полную герметичность.
– После того как наши глубоководные аппараты не смогли «присосаться» к кормовому аварийно-спасательному люку девятого отсека, было принято решение о его вскрытии норвежскими и английскими глубоководными водолазами, которые 20 августа прибыли к месту гибели «Курска» на спасательном судне Seaway Eagle, – рассказывает Звягинцев.
Когда специалистам удалось разблокировать вентиль аварийно-спасательного люка (АСЛ), а потом с помощью специально изготовленных ключей открыть верхнюю крышку АСЛ, выяснилось, что шлюзовая камера пуста. Когда водолазы вскрыли внутренний люк в девятый отсек, то оказалось, что отсек полностью затоплен.
– Стало понятно, что в то время, когда наши глубоководные аппараты пытались состыковаться с АСЛ атомохода, никого из подводников в живых уже не было, – говорит Звягинцев.
Водолазам предстояло эвакуировать с подлодки тела погибших и секретную документацию, а также начать предварительную подготовку к операции по подъему атомохода на поверхность. Для тренировки они отправились на Северный флот, на аналогичную «Курску» атомную подводную лодку «Орел».
«После недели тренировок мы знали на ощупь каждый уголок атомохода»
– Прибыв на «Орел», группа водолазов начала досконально изучать внутреннее устройство лодки. В то время мы знали общую картину того, что произошло, но с точностью не могли предположить, что творится в отсеках. Знали только, что нас ждет полнейшая тьма. Поэтому, разбившись на группы, работали в отсеках с завязанными глазами. Тренировались круглосуточно, отрабатывали все действия до автоматизма, чтобы в случае экстренной или аварийной ситуации действовать не раздумывая. После недели тренировок мы знали наощупь каждый уголок атомохода, – вспоминает Андрей Звягинцев.
Наконец вся команда отправилась в норвежский город Берген. Оттуда путь к месту гибели «Курска» на самоходной полупогруженной платформе «Регалия» с пятиузловой скоростью занял девять дней. По дороге на платформу загружали дополнительное оборудование, а водолазы осваивали на круглосуточных тренировках глубоководный водолазный комплекс.
– «Регалия» нас, конечно, поразила. На платформе размером почти 100х100 м были размещены вертолетная площадка, два крана, глубоководные комплексы длительного пребывания. Водоизмещение у нее было 19 тыс. тонн, осадка – 20 м, каждая из шести опор была снабжена собственным винтом. Когда узнали, что платформу обслуживает экипаж из 40 человек, стала понятна степень ее автоматизации, – добавляет он.
К началу операции на платформе собралось порядка 130 человек. Российским водолазным специалистам предстояло работать с коллегами из норвежской фирмы Halliburton, где были собраны лучшие водолазы-глубоководники из Америки, Великобритании, Норвегии, ЮАР.
– Иностранцы стали с гордостью показывать нам свое снаряжение: смотрите, мол, какой у нас шлем из прочного стеклопластика «Суперлайт 17Б». Мы в ответ: «Да, знаем, у нас шлемы «Суперлайт 27» (кроме отечественного, 328-й отряд имел на вооружении и лучшие образцы импортного снаряжения). И тут они прикусили языки. Потом удивлялись: «Как так? У нас коммерческая организация, а таких шлемов нет». Мы получили современные образцы водолазного снаряжения благодаря основателю отряда начальнику Управления поисковых и аварийно-спасательных работ ВМФ контр-адмиралу Геннадию Веричу, – рассказывает Андрей Николаевич.
328-й аварийно-спасательный отряд, сформированный в 1992 году, был на особом счету. Кроме выполнения сложных аварийно-спасательных работ, мы обеспечивали полеты космических объектов, снимали с мели корабли, поднимали со дна упавшие в море вертолеты, эвакуировали погибших. Другое дело, что к тому времени на флотах практически не осталось судов-спасателей, носителей водолазного снаряжения. Если к началу перестройки у нас было в общей сложности 23 «спасателя», то к 2000 году осталось лишь одно такое судно на Черноморском флоте. Поэтому мы в то время тренировались, ходили на средние глубины, в барокамерах, и таким образом нарабатывали опыт.
«Увидели лодку – и холодом душу охватило»
Во время операции на «Курске» первоначально планировалось проникнуть в девятый отсек через спасательный люк.
– На поверхности «Регалии» мы смоделировали люк, сделали вырез, и я по решению командования прошел туда и обратно в полном снаряжении. А надо заметить, что за каждым из нас тянулась кабель-шланговая связка. Через шланги подавались горячая вода для обогрева костюма и гелиокислородная смесь. Был еще кабель связи, телевизионный кабель… В связи с наличием выступающих частей в люке и вероятности зацепа от этого варианта пришлось отказаться, – вспоминает Андрей Звягинцев.
Норвежские водолазы вырезали в корпусе подлодки технологические окна сначала в восьмом отсеке, а потом в третьем и четвертом. И Андрей Звягинцев с Сергеем Шумыгиным спустились к «Курску».
– Увидели лодку – и сразу холодом душу охватило, – признается Андрей Николаевич. – Когда мы были на «Орле», это была живая подводная лодка. А на дне Баренцева моря лежал безжизненный атомный крейсер, некогда гордость Российского флота. Эта боль была как выстрел, в следующую же секунду я включился в работу.
Вопреки всем нормам безопасности, принятым у норвежских водолазов, россияне решили связать скотчем все шланги и кабели в один жгут.
– Когда мы еще на поверхности отрабатывали задачи, пришли к выводу, что все эти шесть шлангов обязательно приведут к зацепу, поэтому и решили их связать, – объясняет Андрей Звягинцев. – Нашей задачей было с наименьшими потерями доставлять найденные предметы и объекты на поверхность. На шлеме у нас были установлены светильник и телекамера. Когда мы заходили в отсек, сначала все обследовали камерой. Изображение транслировалось на дисплеи, и командир спуска видел ту же картинку, что и мы. И если представителю Центрального конструкторского бюро морской техники «Рубин» или правоохранительным органам было что-то непонятно, мы повторно наводили фокус на определенные приборы и агрегаты.
Большое внимание уделялось замеру радиационного фона. Впрочем, он был в норме. Обследовав восьмой отсек, водолазы не обнаружили ни одного тела. Согласно боевому расписанию всех выживших должен был принять девятый отсек-убежище.
– В девятый отсек мы попали через переборочный люк. Хотя у нас были опасения, что мы не сможем открыть дверь. По всем законам борьбы за живучесть на подводных лодках, когда закрываешь кремальерный замок, где есть зубчики, чтобы его с другой стороны не открыли, нередко клали болт. Замок тогда уже невозможно провернуть. Ребята могли положить там болт. Но его не оказалось, кремальера открылась. В отсеке мы заметили следы пожара, были видны обгоревшие стены и проводка. Всюду была сажа во взвешенном состоянии. Наши друзья-иностранцы были в ужасе, когда мы выходили из колокола в санитарно-бытовой отсек, – добавляет он.
Работа не прекращалась ни на минуту
– Непосредственно внутри корпуса подлодки работали три команды водолазов. Смена длилась по шесть часов. Мы выходили, приводили себя и снаряжение в порядок, немного отдыхали и дальше с руководством через видеоконференцию проводили разбор проделанной работы. Хочу отдать должное руководителю водолазных спусков контр-адмиралу Геннадию Веричу, командирам спусков – капитану 1-го ранга Василию Величко, Алексею Пехову, Анатолию Храмову, Владимиру Терещенко, которые дежурили около пульта на посту управления подводными работами по 12 часов в сутки, сменяя друг друга. А также великолепным врачам-физиологам – полковникам медицинской службы Анатолию Дмитруку, Сергею Никонову, Степану Скотцу, которые неустанно следили за нашим здоровьем. И конечно же, капитану 1-го ранга Василию Беху, отвечавшему за все технические вопросы, связанные с водолазными работами, – продолжает рассказ Звягинцев.
Все время вне работы водолазы находились на «Регалии» в декомпрессионной камере под тем же давлением, что и на глубине 108 м. Как говорят сами водолазы, в режиме полного насыщения.
– В барокамере, в одном отсеке, где мы жили, находились три двухъярусные кровати, складной стол, две скамьи и телевизор, в другом – умывальник, душ и гальюн. Еду нам подавали через специальные шлюзы. Кормили очень хорошо, рацион составляла норвежская компания, с которой мы работали, – говорит Звягинцев.
Пришлось водолазам привыкать и к необычно высокому тембру голоса коллег, так как дышать приходилось в барокамере не воздухом, а гелиокислородной смесью. На глубину, к «Курску» и обратно, водолазов доставлял колокол, оснащенный всеми системами жизнеобеспечения, который двигался в специальной шахте погружения. Работа на «Курске» не прекращалась ни на минуту. Обследуя девятый отсек, мичман Сергей Шмыгин нашел тело командира турбинной группы дивизиона движения Дмитрия Колесникова.
– В кармане у капитан-лейтенанта была найдена записка, в которой он указал фамилии 23 моряков, находившихся в девятом отсеке. Мы поняли, что, сделав все возможное, оставшиеся в живых моряки перешли в отсек-убежище. Это сообщение помогло нам существенно сузить поиски.
– Сложно было в психологическом плане спускаться в отсеки, «Курск» ведь стал братской могилой, где осталось лежать 118 человек?
– На «Курске» находились мои однокашники, с которыми мы вместе учились в Высшем военно-морском инженерном училище имени Дзержинского в Ленинграде. До погружений я принципиально не изучал поименно состав подлодки. Работа с телами погибших у нас была не первой. Хотя, наверное, привыкнуть к этому совсем невозможно.
Водолазы на «Курске» обнаружили в девятом отсеке 13 погибших моряков-подводников. Тела поднимали на поверхность в специальном контейнере.
– Эвакуировать остальных погибших подводников нам мешали перегородки. Из-за угрозы жизни нам запретили дальнейшую работу в девятом отсеке.
– Подводники предпринимали попытки выйти на поверхность через спасательный люк?
– Я в этом плане согласен с заключением прокуратуры. Попытки эвакуации ребятами не предпринимались. Насколько быстро там развивались события, остается только догадываться, потому что мероприятия, связанные с подготовкой к возможной эвакуации, проведены не были. Мне сдается, что они просто не успели это сделать.
Водолазы проработали на «Курске» 22 дня. Первый этап операции был завершен. На следующий год было принято решение поднять атомный подводный ракетоносный крейсер.
«Как очутился в колоколе – не помню»
– Нам не дали расслабиться, мы тут же приступили к изучению новых технологий, оборудования, которое нам предстояло устанавливать на подлодке для прорезки технологических отверстий, куда планировалось завести зацепы с выдвижными лапами, – вспоминает Андрей Звягинцев.
Летом 2001 года чуть измененной командой российские водолазы (в отряд вошли мичман Игорь Шикальников и Борис Марков) прибыли на объект. Работали уже с норвежского судна «Майя». А 4 августа произошла нештатная ситуация.
– Моим напарником был Борис Марков – парень со стальным стержнем внутри. Мы приступили к выполнению задания, время поджимало, надвигались шторма. Я работал в одном конце лодки, Боря в другом, были с ним на связи, и вдруг мой напарник замолчал… Я вышел из отсека, по шлангам отследил, где Борис может находиться. Обнаружил, что он завален, прижат оборудованием, находится в бессознательном состоянии вверх ногами. Действовать надо было быстро, освободил напарника и доставил его в колокол, где всегда остается страхующий со специальным оборудованием и снаряжением. Он также отслеживает подачу света, аварийного дыхания и теплой воды в костюмы работающих водолазов, – говорит Андрей Николаевич.
А через четыре дня, 8 августа, Андрей Звягинцев сам едва не погиб.
Прошел по корпусу подводной лодки 20 м и примерно столько же к колоколу, который находился над лодкой. На руках по шлангам пополз вверх. Как забрался на платформу, еще помню, а вот как очутился в колоколе – уже нет. Очнулся я по пояс раздетый. Британец Фил, который страховал нас в колоколе, дал глотнуть мне свежей дыхательной смеси и привел в чувство. Все, начиная от руководства, иностранных специалистов и заканчивая Филом, запрещали мне возвращаться в отсек. Но я попросил смену оборудования, Фил сменил мне шлем, и я снова погрузился, потому что надо было отключить оборудование, прикрыть кислород, оставленный на месте взрыва, так как это могло привести к новому взрыву, – вспоминает Звягинцев.
«Пока дышу – надеюсь»
Российских водолазов иностранные специалисты называли не иначе как crazy russians.
– Во время второй операции мы превысили с Борисом норматив максимально возможного времени пребывания под водой, потому что надо было закончить то, что начали. Иностранцы, конечно, ругались, были постоянно в конфликте с нашим руководством. Колокол по запасам внутреннего обеспечения дыхательной смесью рассчитан на шесть часов работы, через это время он должен уже пристыковаться к барокамере. А мы работали и по 6:20, и по 6:40, и даже по семь часов. Иностранный специалист, ответственный за технику безопасности, кричал: «Уберите этих крейзи!». Мы не возвращались, они, соответственно, не могли без нас поднять колокол. Фил сначала тоже возмущался, но потом понял, с кем имеет дело, и уже молчал, – объясняет он.
Все подготовительные работы были выполнены в срок. При подъеме «Курска» были применены технические новинки и уникальная технология.
– Мы находились еще в барокамере, у нас заканчивался период декомпрессии, когда начали пробовать раскачивать подводную лодку, мы все это видели на мониторах. Когда «Курск» стали поднимать, я был уже штабе. Мы следили за подъемом на шести экранах.
– Проведенные 870 часов на глубине 108 м не сказались на здоровье?
– Как в первую, так и во вторую операцию я потерял восемь килограммов веса. Впоследствии узнал, что во время взрыва на глубине у меня были повреждены внутренние органы. Все же хоть и легкая, но была баротравма легких, это потом показали рентгеновские снимки. Образовались спайки. Но я вернулся в строй. Недаром девиз подводников «Пока дышу – надеюсь».