Трудовая коммуна что это
Трудовая коммуна
Распространено два основных значения термина трудовая коммуна:
Интернаты для беспризорников
В заведения интернатского типа попадали беспризорные дети, а также несовершеннолетние, совершившие правонарушение. Главная цель интерната – перевоспитать подростков, обучить труду для дальнейшего самообеспечения.
В трудовых коммунах воспитанников не только обучали профессии, но и давали азы начального образования. Со второй половины 20-х гг. дети получали знания неполной или полной средней школы.
В 1924 году по инициативе Ф. Дзержинского в с. Костино Московской губернии открылась Болшевская трудовая коммуна ОГПУ №1. В последующие года открывались новые коммуны в Горьком, Уфе, Архангельске, Ленинграде и других городах. Уже в 30-х гг. они были расформированы, поскольку Советскому Союзу удалось ликвидировать беспризорность.
Религиозные трудовые коммуны
В XIX веке появилось много трудовых коммун различных религиозных организаций. В России были объединения молокан, толстовцев, меннонитов. Число религиозных общин резко возросло в 1918 году, когда к власти пришли большевики.
Желая избежать репрессий, руководители монастырей в срочном порядке реорганизовали их в трудовые коммуны и артели. Параллельно хозяйственные объединения формировали представители других религий. В начале 20-х гг. в России было больше 170 религиозных колхозов. Около 70-80 из них – на базе православных монастырей. Существовали они недолго, были ликвидированы в период коллективизации.
Уникальный социальный и педагогический эксперимент
Автор статьи — Леонид Горовой
К 95-летию Болшевской трудовой коммуны
По кинофильмам и книгам А.С. Макаренко многие знают о созданных и руководимых им трудовой колонии для несовершеннолетних правонарушителей имени А.М. Горького и детской трудовой коммуне ОГПУ имени Ф.Э. Дзержинского, в которых Антон Семенович на практике воплощал разработанную им воспитательно-педагогическую систему. Однако в свое время, о чем сегодня знают и помнят немногие, более известной, не будет преувеличением добавить — всемирно известной была Болшевская трудовая коммуна. В конце 20-х годов прошлого века о ней узнал весь мир, в 30-е годы ее название не сходило со страниц советской и зарубежной печати.
Создание коммуны
Один из её организаторов С.П. Богословский писал: «К 1924 году, к моменту нарастания нэпа, началось массовое беспризорничество, которое родилось в результате империалистической войны и первых лет революции. Беспризорных сконцентрировалась целая армия. Они стали представлять из себя общественную опасность. Трудно разграничить беспризорника и преступника. Эти два понятия тесно переплетаются между собой. Основная масса тех, кто превращается в воров, проходит школу беспризорности. Так мы столкнулись с детской преступностью. Все сказанное заставило соответствующие органы обратить на это внимание. В таких условиях родилась идея трудовой коммуны».
18 августа 1924 г. вышел приказ административно-организационного управления ОГПУ № 185 за подписью зампреда ОГПУ Г. Г. Ягоды, положивший начало уникальному эксперименту по перевоспитанию малолетних правонарушителей. В соответствии с приказом, коммуна создавалась «для борьбы с малолетними правонарушителями в возрасте от 13 до 17 лет». Заведующим детской трудовой коммуной был назначен Ф.Г. Мелихов, который во всех отношениях подчинялся М.С. Погребинскому. Последнему коллегия ОГПУ поставила задачу: «Никакой охраны, принуждения, решеток не должно быть. Полная добровольность пребывания в коллективе. Высший закон для коллектива – постановление общего собрания».
– Не разбегутся они у нас без охраны? – усомнился Матвей Погребинский.
– Для того вы и поставлены, чтобы не разбежались. Все зависит от вашего уменья заинтересовать их новой жизнью.
В 1924 году в имение бывшего «шоколадного короля» Крафта в районе подмосковной станции Болшево привезли восемнадцать парней в возрасте до 16 лет, бывших беспризорных из коммуны имени Розы Люксембург, позже сюда перевели пятнадцать «урок» из Бутырской тюрьмы. «Квалификация» у них была самая разнообразная: от карманников и «домушников» до фальшивомонетчиков и «медвежатников» — специалистов по взлому касс.
Трудно было начинать новое дело. Не было ни опыта, ни людей. Работу приходилось вести почти вслепую. Основную тяжесть ответственной работы взвалили на свои плечи педагоги не по профессии, а по призванию: Матвей Самойлович Погребинский, Сергей Петрович Богословский, Федор Григорьевич Мелихов (единственный профессиональный педагог), Михаил Михайлович Кузнецов и другие.
И если многие не верили в возможность перевоспитания воров, то сами воры еще меньше верили в то, что им дадут возможность отказаться от прежней жизни. Погребинский говорил им: «Насильно держать не будем. Не понравится, — можете уйти. Только ведь дальше тюрьмы вы никуда не уйдете, а будете работать в коммуне – в люди выйдете…»
Наряду с юношами в коммуну начали принимать и девушек, стали возникать семьи.
Для коммунаров были построены несколько трёхэтажных и двухэтажных домов. Коммуна росла и развивалась.
«Перековка» учебой и трудом
Главная задача «перековки» (перевоспитания) заключалась в том, чтобы превратить социально опасных лиц в законопослушных граждан с активной жизненной позицией. Основными принципы, на которых строилась и жила коммуна, стали труд и учеба, полное самоуправление, доверие к воспитуемым.
Стержнем всего существования коммуны являлось производство. Со временем в коммуне вместо кустарной, столярной и сапожной мастерских были открыты хорошо оборудованные обувная и трикотажная фабрики, отличные механическая, слесарная и столярная мастерские, коньковый завод. Последний был в ту пору в нашей стране почти монополистом по изготовлению всех видов спортивных коньков (они еще выпускались в небольшом количестве в Ленинграде). На заводе в трудкоммуне производили хоккейные коньки, так называемые «норвежские» для скоростного бега, коньки для фигурного катания и «снегурочки» для любителей спорта всех возрастов.
Обувная фабрика, располагавшая по тому времени современным технологическим оборудованием, выпускала все виды спортивной обуви. Вместо организатора обувного производства в трудкоммуне старейшего обувщика Фаддея Нусбейна со временем директором фабрики стал член коммуны Чуваев, а главным инженером работал также член коммуны Чечельницкий. Оба они сформировались в хороших специалистов обувного дела.
Деревоотделочная фабрика — одна из немногих в то время в нашей стране — выпускала в массовом порядке лыжи (прогулочные, горные, охотничьи) и теннисные ракетки. Директором фабрики был член коммуны Павел Фиолетов.
Трикотажная фабрика изготавливала различный спортивный и гражданский трикотаж: майки, футболки, пуловеры, джемпера и по специальным заказам изящные трикотажные вещи. Фабрика была оснащена передовым для того времени оборудованием, работали на ней в основном женщины и девушки — члены коммуны. Возглавлял фабрику член коммуны Михайлов.
К середине 30-х годов Болшевская трудовая коммуна ОГПУ №1 по перевоспитанию малолетних правонарушителей превратилась в воспитательно-производственное учреждение с высокорентабельными предприятиями спортивного профиля. Их продукция расходилась по всей стране и пользовалась высоким спросом. Болшевская трудкоммуна не только не расходовала на свое содержание государственных средств, но и получала сотни тысяч чистого дохода.
За относительно небольшой отрезок времени стараниями коммунаров в Болшевской трудовой коммуне появились: поликлиника, больница, учебный комбинат, книжный магазин, электро- и радиостанции. Воспитательная часть трудкоммуны располагала клубом, стадионом, библиотекой; издавалась собственная газета-многотиражка.
Управление в коммуне сознательно было передано общему собранию. Никто не имел права провести то или иное мероприятие без утверждения его общим собранием. Собрания проводились в один из свободных дней раз в декаду, на них обсуждались все текущие бытовые и производственные вопросы. Собрания чинили и суд над провинившимися товарищами, проступки которых предварительно разбирались в конфликтной комиссии. Исключение из коммуны применялось как крайняя мера. В большинстве своем исключенные возвращались обратно в коммуну с просьбой «не дать им погибнуть» и принять их снова в трудовую семью. Прием в коммуну новых членов из числа правонарушителей также происходил на общих собраниях.
На одном из первых собраний коммунары приняли решение: среди них не должно быть неграмотных. Все члены коммуны должны были получить образование, как минимум, семилетнее. 1 сентября 1933 г. коммунары начали занятия в новом здании учебного комбината, где были оборудованы химическая лаборатория, физический кабинет, киноаудитория, два больших чертежных зала, механическая мастерская, спортивный зал с раздевалками и душем. Многие окончили организованный в коммуне техникум с четырьмя отделами, по числу имеющихся производств, несколько человек — вузы.
Для оптимальной организации жизни в коммуне были созданы ряд комиссий: продуктовая, бельевая, библиотечная, клубное правление и т.д. Все они избирались на общем собрании.
Пробыв в Болшевской коммуне от двух до трех лет (именно столько составлял срок «перековки»), правонарушитель мог получить квалификацию и освободиться от судимостей. ) Общее собрание признавало его вполне исправившимся и достойным получить почетное звание рабочего, профсоюзный билет, право уйти из общежития на вольную квартиру и работать на любом производстве. Большинство коммунаров так и поступали.
Слава о Болшевской трудовой коммуне среди преступного мира разнеслась по всей стране. Желавших порвать с прошлым было так много, что коммуна не могла принять всех их.
Интересно, что «коллеги» по преступному ремеслу наказывали направлявшимся из Соловков в коммуну, чтобы они жили хорошо и своими проступками не закрывали дорогу туда остальным…
Большой друг коммунаров
«Большим другом коммуны был Алексей Максимович Горький, — пишут Раиса Позамантир и Людмила Бондаренко в книге «Калининград-Королёв. К космическим высотам — из глубины веков» (М.: «Московский журнал», 1998). – С ним коммунары вели активную переписку еще до возвращения его в Россию в 1928 году. Он неоднократно приезжал в коммуну, подарил коммунарам три тысячи томов книг.
Многим ребятам — будущим поэтам Павлу Железнову, Алексею Бобринскому, художнику Василию Маслову и другим — помог встать на ноги. С его помощью коммунары выпустили несколько номеров альманаха «Вчера и сегодня». Добавим, что и они бывали в гостях у писателя. Но обо всем по порядку.
Первую поездку в трудкоммуну Горький осуществил через несколько дней после приезда из Сорренто в Советский Союз. Ранним утром 8 июня 1928 года он выехал на машине за город. Сопровождали писателя в поездке его жена Екатерина Павловна Пешкова, чекист Матвей Погребинский и корреспондент «Известий» Григорий Рыклин.
Погребинский рассказывал о своем «хозяйстве». Слушая его, Горький то и дело восклицал: «Да ведь об этом писать надо! Писать и писать. Ведь даже москвичи не знают о том, что у них под боком делается».
И эти чудеса делает доверие, — продолжал Матвей Погребинский. – Народ этот чуткий и чувствительный. Доверься им — ни за что не обманут… Есть у коммунаров кооперативная лавка, где продавцами и кассирами работают бывшие воры и грабители. А поди же, за все время существования кооператива не было ни одной кражи, ни одной растраты.
В трудкоммуне Алексея Максимовича интересовала всякая мелочь, все, что имело отношение к жизни и быту бывших беспризорников. Он ходил по мастерским, по цехам обувной и трикотажной фабрик, разговаривал с рабочими и работницами, спрашивал об их жизни, о быте, о заработке.
В обеденный перерыв члены коммуны собрались в клубе. Горький произнес небольшую речь, сказал о красоте труда, о его всеочищающей силе, поздравил присутствующих, ставших на путь трудовой жизни. Затем состоялся импровизированный концерт коммунаров.
Гости пробыли в Болшеве целый день. Перед отъездом Горького попросили зайти в контору. Там он оставил в «Книге посетителей» запись: «Как бывший социально опасный искренне свидетельствую: здесь создано совершенно изумительное, глубоко важное дело. М. Горький».
Вернувшись из Болшевской трудовой коммуны, Горький принял участие в совещании по организации журнала «Наши достижения». Находясь под свежими впечатлениями от посещения Болшева, он сказал: «Люди, приговоренные к смерти, живут не в тюрьме, а в трудовой колонии, работают, зарабатывают сто десять — сто тридцать рублей, живут без всякой охраны, живут на свой счет, говорят великолепно, анафемски интересные речи. Это ли не достижения?»
Во время своего второго приезда в Советский Союз в 1929 году Горький не только вновь посетил Болшевскую трудовую коммуну, но и в сопровождении основателя и руководителя Болшевской трудкоммуны Матвея Погребинского побывал на Соловках.
В очерке «Соловки», вошедшем в цикл «По Союзу Советов», Алексей Максимович писал: «Болшевская трудкоммуна черпает рабочую силу в Соловецком лагере и в тюрьмах. Соловки, как я уже говорил, — крепко и умело налаженное хозяйство и подготовительная школа для вуза — трудкоммуны в Болшеве».
Писатель поддержал инициативу коммунаров написать книгу об их прошлом и настоящем. Сборник «Вчера и сегодня» вышел в 1931 году с предисловием и под редакцией Горького.
О том, как писатель заботился о беспризорных, помогал им материально, свидетельствует такой случай. В указанный им день — воскресенье 28 июня 1931 года – к Горькому на прием пришли за советом коммунары Железнов, Авдеев, Дроздюк и Веледницкая, уже показывавшие Алексею Максимовичу свои стихи и рассказы. Комендант дома убеждал их прийти в следующее воскресенье. Но писатель все же побеседовал с ними и дал денег для покупки книг. И отдал распоряжение: «Будут заходить — помогайте. Растут на глазах. А раньше, конечно, опустились бы на дно!»
Нельзя не сказать о двух талантливых мастерах, которым помог М. Горький. Писатель устроил в коммуну Владимира Державина, приехавшего учиться во ВХУТЕМАС из городка Кологрива. В 1928 году он показал свои стихи Горькому, и эта встреча определила его дальнейшую судьбу.
Державин посещал в коммуне изостудию и литературный кружок. Издав первый сборник «Стихотворения», поэт со второй половины 1930-х годов много и плодотворно занимался переводами. Владимир Державин стал основоположником принципиально новой, советской школы художественного перевода поэзии Востока. Но великолепные переводы не затмевают его собственной поэзии. По мнению Арсения Тарковского, «Державин был не только одним из наших лучших переводчиков, но и чрезвычайно даровитым автором оригинальных произведений».
Случай свел с Горьким еще одного коммунара — Василия Маслова. Он бродяжничал, зарабатывал на хлеб рисованием. Увидев в юноше настоящего художника, Алексей Максимович рассказал о нем Погребинскому. Так талантливый самоучка попал в Болшевскую трудкоммуну, где работала изостудия под руководством профессора Академии художеств В.Н. Яковлева.
На первую персональную выставку Василия Маслова восторженную рецензию в газете «Известия» написал ее главный редактор Н. И. Бухарин. Статья заканчивалась словами: «Перед нами большой талант, настоящий самородок». К сожалению, его жизнь трагически оборвалась в период репрессий…
С предисловием Горького и под его редакцией вышла книга М.С. Погребинского «Трудовая коммуна ОГПУ». Матвей Самойлович Погребинский (1895-1937), комиссар государственной безопасности 3-го ранга, тоже сыграл определенную роль в жизни писателя.
Побывав у Горького в Сорренто, он уговаривал его окончательно вернуться в СССР.
Когда в Советский Союз приехал Ромен Роллан, Горький пригласил болшевцев в Горки на дачу для показа их самодеятельности. Алексей Максимович смотрел на всех с любовью, на прощание сказал напутственное слово.
Подробная «Летопись жизни и творчества А.М. Горького», подготовленная Институтом мировой литературы имени А.М. Горького (М.: Изд-во АН СССР, 1959, 1960) позволяет проследить все связи и контакты писателя с Болшевской трудовой коммуной.
Весной 1934 года по инициативе Горького был организован коллектив молодых прозаиков для работы над книгой очерков по истории Болшевской трудкоммуны.
О том, как принимали Алексея Максимовича в Болшевской коммуне, в стихотворной форме поведал ее воспитанник поэт Павел Железнов: «И вот, высокий, немного сутулый, /в клубе трудкоммуны,/ плащ повесив на спинку стула,/ Горький стоит у трибуны.// На нем сорочка небесного цвета,/ галстук слегка примят./ Аплодисменты и крики привета/ не умолкая гремят.// Два друга собственной выделки свитер/ писателю преподнесли./ Сказали: «Руки подымите», — /и в свитер его облекли. //Горький, волненья не скрывая,/ смеется: «Ну и народ!» /Теперь: «Руки вверх!» — и одевают,/ а раньше — наоборот!»
Смерть А.М. Горького, последовавшая 18 июня 1936 года, болью отозвалась в сердцах болшевских коммунаров. В коммуне состоялись траурные собрания, были приняты решения об увековечении памяти писателя, в частности, об установке в городе памятника ему. Член коммуны, выпускник изостудии Иван Перец даже выполнил скульптурный портрет А.М. Горького. Но дальше дело не пошло…
Воспитание искусством
Огромную роль в перевоспитании членов коммуны играла культурно-просветительная и спортивная работа, на что расходовались большие средства. В клубе трудкоммуны проводились общие собрания, шли спектакли профессиональных театров и собственного драматического кружка, демонстрировались кинофильмы. При клубе действовало великое множество кружков: акробатический, хореографический, живописи, литературный, драматический, фотокружок, кройки и шитья, духовой и струнный оркестры, хор… В различных кружках занимались 900 человек.
Во главе кружков и творческих коллективов стояли опытные профессионалы. Неаполитанским оркестром руководил заслуженный деятель искусств Н.Д. Мисаилов; вокальной группой — народная артистка Большого театра Б.И. Збруева; хором — заслуженный деятель искусств С.И. Сахаров; танцевальным коллективом — артистка Большого театра, учительница народного артиста СССР Игоря Моисеева — В.И. Мосолова; драматическим коллективом — известный режиссер Н. Славина… Руководителей духового оркестра и оркестра народных инструментов Л.И. Розенблюма и А.С. Чагадаева вызволил из тюрьмы и привез в Болшево сам Погребинский. Одним из оркестров руководил дирижер и композитор В.И. Агапкин, автор легендарного марша «Прощание славянки».
Культработа не ограничивалась стенами клуба. Лекции, различные встречи и беседы проводились и в общежитиях и на производствах.
Для повышения музыкальной культуры воспитанников работавший в коммуне пианист и композитор Арсений Двейрин организовал музыкальный университет, где читали лекции педагоги и студенты Московской консерватории. Несколько раз приезжал в Болшево М.М. Ипполитов-Иванов, профессор и ректор консерватории. Сопровождавший его в этих поездках музыковед Г.А. Поляновский вспоминал: «Михаил Михайлович был горячо увлечен идеей трудового перевоспитания малолетних преступников, в котором видное место должно было занять искусство. Его разговоры с юными воспитанниками трудкоммуны были полны юмора, бодрости, уважения к их желанию стать честными людьми, овладеть трудовыми навыками».
В одном из концертов в Москве Михаил Михайлович дирижировал оркестром народных инструментов Болшевской коммуны, исполняя свои собственные сочинения. Отмечая достигнутое в короткий срок совершенство самодеятельных музыкантов, он говорил: «Дирижировать этим коллективом — одно удовольствие».
Коммунары выступали в концертных залах Москвы, в Колонном зале Дома Союзов. И пресса откликалась на их концерты восторженными рецензиями.
Литературным кружком в коммуне в разное время руководили известный поэт Сергей Городецкий, прозаики Валерия Герасимова (первая жена Александра Фадеева), Сергей Юрин. Из него вышли талантливые поэты Владимир Державин и Павел Железнов.
Изостудией коммуны руководили профессор Академии художеств В.Н. Яковлев, художники В.Н. Новожилов, П.М. Шухмин – выдающиеся мастера, чьи работы хранятся во многих музейных собраниях страны, включая Третьяковскую галерею. Профессиональными художниками стали воспитанники студии Василий Маслов, Пимен Гольцев, Иван Дронкин, Михаил Копейкин, Анатолий Шепелюк.
Рисунки Василия Маслова
Ряд коммунаров впоследствии посвятили себя профессиональной творческой работе. Окончив Московскую консерваторию, Илья Петров дирижировал военными оркестрами. Выйдя на пенсию, он вернулся в Болшево, в местном ДК руководил духовым оркестром, который считался лучшим в Московской области. Музыканты Константин Карелин и Александр Кузнецов служили в ансамбле Советской армии. Несколько танцоров были приняты в ансамбль танца Игоря Моисеева. Артистами балета стали Борис Южук и Василий Журавлев.
kko_ckp
kko_ckpЖЖ-сообщество, посвященное городу Королёву
Автор: Гётц Хиллиг кандидат философских наук, иностранный член АПН Украины, руководитель лаборатории «Макаренко-реферат» Марбургского университета, президент Международной макаренковской ассоциации
Истории Болшевской коммуны и отношению к ней А.С.Макаренко в научных исследованиях уделялось недостаточное внимание.
В “Сочинениях” педагога-писателя в 7-ми томах имеется лишь одно упоминание об этом воспитательном учреждении в статье “Чудо, созданное советской жизнью” [1]. В последнем собрании “Педагогических сочинений” в 8-ми томах встречаются и некоторые другие упоминания о Болшевской коммуне, однако они приведены не в подлиннике.
Сотрудники лаборатории «Макаренко-реферат» Марбургского университета неоднократно, начиная с 1972 года [2], указывали на связь Макаренко с Болшевской коммуной. В советском макаренковедении этим вопросом занимался А.А.Фролов (г.Горький, ныне – Нижний Новгород). В комментарии к сборнику “Теория и практика коммунистического воспитания” (Киев, 1985) он пишет, что эксперимент Болшевской коммуны “сыграл важную роль в истории макаренковского опыта”[3]. Эта оценка позже перенесена в восьмитомник педагога-писателя без всякой аргументации и пояснений со стороны его составителей, в том числе Фролова, следующим образом: “Изучение А.С.Макаренко опыта трудкоммуны ОГПУ № 1 бывших правонарушителей в Болшеве (. ) сыграло важную роль в становлении и развитии коллектива колонии им. М.Горького и коммуны им.Ф.Э.Дзержинского”[4].
В настоящей статье предпринята попытка детально осветить отдельные страницы
героическо-трагической истории Болшевской коммуны.
1. История возникновения и развития Болшевской коммуны
Болшевская коммуна являлась в свое время всемирно известным учреждением для
перевоспитания правонарушителей, молодежи. Она была организована в 1924 году
неподалеку от станции Болшево Северной железной дороги (27 км от Москвы).
В 1933 году Первая трудкоммуна ОГПУ получила имя Г.Г.Ягоды – председателя
этого ведомства, впоследствии наркома внутренних дел СССР. Харьковская детская
трудовая коммуна им. Ф.Э.Дзержинского, созданная в 1927 году как Первая коммуна
ГПУ УССР, безусловно, ориентировалась на болшевское учреждение.
При создании своей коммуны украинские чекисты опирались на опыт макаренковского
коллектива Куряжской колонии им. М.Горького, находящейся в ведении Харьковского
окрнаробраза. Тремя годами раньше так же действовало ОГПУ в Болшево, использовав
многолетний опыт местного наробраза.
По словам организатора Болшевской коммуны, сотрудника ОГПУ М.А.Погребинского
(в Харьковской коммуне данную функцию выполнял А.О.Броневой), это воспитательное
учреждение было создано МОНО в феврале 1924 г. как коммуна малолетних правонарушителей
им. Розы Люксембург [5]. Ее заведующим стал Ф.Г.Мелихов, “энергичный седоусый
мужчина с крупным педагогическим стажем и опытом”[6].
В августе того же года в связи с декретом о выселении из столицы “воровского
элемента [7]” люксембургская коммуна была передана чекистам, а ее воспитанники
вместе с персоналом переведены в Болшево, – бывшее имение “шоколадного короля”
Крафта, где располагался совхоз ОГПУ [8].
Основанием для перевода послужил приказ Административно-организационного управления
ОГПУ от 18 августа 1924 г., подписанный Г.Г.Ягодой, заместителем Ф.Э.Дзержинского.
В нем также говорилось о том, что Мелихов назначался заведующим коммуной,
а Погребинский – общим руководителем проекта и связным с ОГПУ [9].
Почти во всех публикациях о Болшевской коммуне первая “наробразовская” стадия
ее строительства не раскрывается. В советском макаренковедении, в том числе и в
цитированном выше комментарии восьмитомника, предполагалось, что инициатором ее
создания был не Ягода, а сам Дзержинский.
Причиной этого, безусловно, является смещение и репрессирование Ягоды в конце
30-х годов. Трагическая судьба названного деятеля не разрешила составителям
“Педагогических сочинений” А.С.Макаренко указать полное название болшевского
учреждения – трудкоммуна им. Г.Г.Ягоды ОГПУ-НКВД СССР № 1. (Аппарат ОГПУ с его
функциями, как известно, в июле 1934 г. переведен в подчинение НКВД СССР.)
С целью увеличения числа воспитанников в коммуну были приняты молодые правонарушители
из Бутырской и других московских тюрем, а также из трудовой колонии Соловецкого
концлагеря. Важную роль в их воспитании играло оказание доверия будущим коммунарам.
Позже данный подход в педагогике, как известно, был связан с именем Макаренко.
Правонарушителям предлагали добровольно прибыть в коммуну для работы, но они не
верили такому предложению. “Это было ново и неожиданно, и они подозревали
“ловушку” со стороны ГПУ”[10]. По словам немецкого писателя Герварта Вальдена,
молодые люди не осознавали, что, помимо работы, они должны еще и “социализироваться” –
непонятное слово “социализация” они понимали как “ликвидация”[11].
В известном, основанном на опыте Болшевской коммуны, фильме “Путевка в жизнь”
(1931 г.) есть сцена доверия, мастерски снятая создателями картины.
Об этой ситуации рассказывалось в одной из самых ранних публикаций о болшевцах,
помещенной в центральной печати – журнале “Молодой большевик” в 1925 году:
“В первую партию взяли 15 человек. Предварительно переодели их в штатское,
без конвоя, с одним провожатым отправили их поездом за город, в совхоз, где уже
были оборудованы мастерские. Приехав на место, двух-трех человек послали за хлебом
и колбасой, вручив им 15 рублей, без всякого провожатого”[12]. Подобные приемы
практиковались позже, как известно, и с будущими “кандидатами” в члены коммуны
им. Ф.Э.Дзержинского.
Как и у Макаренко, в основу деятельности Болшевской коммуны были положены такие
принципы, как добровольность пребывания в учреждении, оказание доверия,
производительный труд на благо общего хозяйства, полная самодеятельность коммунаров
в единстве с руководством учреждения и персоналом. В цитированной выше публикации
о коммуне (1925 г.) говорится о “двух основных принципах производственного и
теоретического обучения”:
1) самодеятельность во всем: и в управлении, и в организации внутренней жизни;
2) добровольность и доверие к набранным ребятам.
В этом секрет удачности опыта [13].
Здесь же говорится: “ГПУ (. ) дало первый положительный опыт и вклад в новую
пролетарскую педагогику”. Опыт Болшевской коммуны автор предлагает
рассматривать как достояние, которое должно “подвергнуться внимательнейшему
изучению нашей советской нарождающейся педагогикой и даже педагогикой мировой”.
Наркомпросу рекомендуется серьезно изучить это достижение и пересмотреть
методику по борьбе с беспризорностью [14].
Условиями для приема правонарушителей в коммуну служили: отказ от прошлой жизни,
т.е. разрыв всех контактов с бывшими “дружками”, отказ от алкоголя, наркотиков
и азартных игр, готовность трудиться, выполнять решения органов самоуправления.
Высшим органом самоуправления и последней инстанцией коммуны было общее собрание
ее членов.
Исполнительным органом служила “активная комиссия” из 5 человек [15]. Существовали
и другие комиссии, например, конфликтная. В одной из статей упоминается, что
“заведующий не имел и не имеет права провести то или иное мероприятие без
утверждения его общим собранием”[16].
В Болшевской коммуне, как и в макаренковских учреждениях, случаи побегов
воспитанников были достаточно редки, хотя ограждение и караул отсутствовали.
Через несколько месяцев со дня открытия коммуны прекратились и кражи. Как и в
макаренковской колонии им. М.Горького, ребятам вручались ключи от всех складов,
каждый чувствовал себя хозяином своего учреждения [17].
Нарушения общего порядка коммуны строго преследовались,
для чего использовали разнообразные санкции. Исключение из коммуны применяли
как крайнюю меру. Данное наказание практиковалось и в “дзержинке” – иногда и в
более строгой форме: “без денег, без вещей”. Об этом Макаренко неоднократно
говорил в ходе своих выступлений, но их стенограммы пока что полностью не
публиковались [18]. Поэтому такие случаи, подтвержденные бывшими коммунарами-
дзержинцами, до сих пор остались неизвестны.
Большинство болшевцев было в возрасте от 16 до 21 года. В первое время коммуна
предназначалась лишь для юношей, но с начала 1927 года в ней появились и девушки.
Срок пребывания в Болшево составлял 2-3 года, но многие оставались после его
окончания и даже обзаводились семьями. Так трудкоммуна – воспитательное учреждение,
каким она была вначале, стала производственным предприятием с общежитием для
малосемейных.
Число коммунаров увеличилось с 18 (в 1924 г.) до 77 (1926 г.), 248 (1928 г.),
655 (1930 г.) и было доведено до 5000 человек (1936 г.). С течением времени
коммуна превратилась в небольшое государство с собственными магазинами, яслями,
школами, кинотеатром, библиотекой, радиостанцией и больницей.
В первые месяцы болшевцы, как вначале и дзержинцы, вовлекались и
в сельскохозяйственные работы. В одной из публикаций сообщается: “Со временем
прачечная была перестроена в столярную мастерскую, свинарник – в слесарную
мастерскую и клуб, сарай – в колесную мастерскую, конюшня – в механическую
обувную мастерскую”[19]. К ним затем присоединились деревообрабатывающие мастерские.
Все это позже превратилось в промышленный комплекс из трех фабрик –
трикотажной, обувной (спортивная обувь) и коньковой. Во время посещения
Болшевской коммуны М.Горький так оценил производство, находившееся в руках
бывших правонарушителей: “Раньше раздевали, теперь начинаете одевать”[20].
Стимулом труда служила, хотя и небольшая, зарплата, которая начислялась
по тарифной сетке от 1-го до 5-го разряда (1-й разряд – 48 копеек,
5-й – 5 руб. 40 коп.)[21]. Позже оплата труда была переведена на профсоюзные
ставки [22].
В беседе с немецким педагогом Ленкой фон Кербер (в 1932 г.) один из воспитателей
Болшевской коммуны отмечал эффективность ее работы:
“Наша попытка перестроить молодых уголовников с помощью ответственной работы на
производстве в большинстве случаев удалась. Тот, кто увлекся работой, смог
создать основу для личной перестройки. Самое важное здесь – найти
индивидуальный подход, потому что работа может выполнять воспитательную роль
лишь в том случае, когда она отвечает природным способностям молодого человека.
А если, к тому же, у него есть подходящая работа, тогда коллектив воздействует
на него гораздо интенсивнее”[23].
Постепенно члены коммуны были восстановлены в гражданских правах, ранее вынесенные
приговоры аннулированы по ходатайству учреждения [24].
Основная задача коммуны – дать бывшим правонарушителям “необходимую квалификацию,
выравнять их”[25]. Школа при этом играла второстепенную роль. В первое время
школьные занятия велись ежедневно лишь по 2 часа [26]. В одной из
публикаций о коммуне (1930 г.) идет речь о том, что “обучение для всех
малограмотных членов коммуны обязательно”[27]. Очевидно, здесь имеется в виду
вечерняя школа, где коммунары учились после восьмичасового рабочего дня.
По всей вероятности, занятия в Болшево на некоторое время прекратились.
Защищая необходимость серьезной школьной работы в только что открытой “дзержинке”,
Макаренко летом 1928 г. писал: “В Болшевской коммуне ГПУ под Москвой школа совсем
уничтожена, а рабочее время подростков доведено до 8 часов”[28]. В январе 1930 г.
для болшевцев был открыт техникум с четырьмя отделениями, соответствующими
специфике производства [29].
В коммуне существовала активная кружковая деятельность.
Работали хоровой (уже с 1924 г.), духовой и струнный, драматический и
литературный кружки, радиокружок и многие спортивные секции. Следует отметить,
что струнный оркестр болшевцев до 1930 года дважды занимал первые места на
всесоюзных конкурсах [30].
В 1925 году в коммуне была организована комсомольская ячейка.
Однако рост числа ее членов отставал от роста общей численности
учреждения. Так, в 1925 году из 32 воспитанников 18 были комсомольцами, в 1931
году из 1598 человек – только 84, а в 1935 году лишь 131 комсомолец на 3100
коммунаров. То же видно по кандидатам в члены партии: в 1928 г. – всего 3, 1931
– 14, 1935 – 24 [31]. Такое необычное снижение политической активности можно
объяснить, главным образом, одновременным ростом числа семейных коммунаров:
от одного в 1925 году до 290 в 1931 году и, наконец, – 1036 в 1935 году [32].
Для сравнения: в 1932 году по случаю пятилетнего юбилея коммуны
им. Ф.Э.Дзержинского, когда здесь было 342 воспитанника, председатель правления
этого учреждения А.О.Броневой, видимо будучи в курсе о “мелкобуржуазной” ситуации
в Болшево, с гордостью писал:
“Сейчас коммуна насчитывает в своих рядах 8 кандидатов партии, 182 комсомольца
и 110 пионеров. Таким образом, коммуну можно считать комсомольско-пионерской”[33].
Пиком истории болшевского учреждения стало его десятилетие.
В связи с этим событием в приказе НКВД СССР за подписью Г.Г.Ягоды
от 7 июня 1935 г. говорилось: “Лучшим доказательством жизненности наших
большевистских методов перевоспитания человека является наша Болшевская
Трудовая Коммуна, превратившаяся из небольшой опытной мастерской – в огромную
фабрику переделки человека, празднующую на днях свой 10-летний юбилей”[34].
2. Погребинский – Горький – Макаренко
О Ф.Г.Мелихове в книге “Болшевцы” (1936 г.) говорится, что он “всегда мечтал
о педагогических опытах большого размаха”[35]. Удалось ли ему в Болшево
осуществить свои мечты – неизвестно. Ни он, ни “беспартийный врач”
С.П.Богословский, его заместитель со дня основания коммуны, заменивший еще
в 20-х годах Мелихова на посту заведующего [36], не оставили ни воспоминаний,
ни литературных произведений о своей работе, как это сделал Макаренко.
В отличие от педагогов чекист М.А.Погребинский стал автором двух книг
о Болшевской коммуне. Поэтому данное учреждение обычно ассоциируется
с его именем, а фамилия Мелихова его современникам ничего не говорила;
мы даже не знаем, как он выглядел.
Первая из книг Погребинского – “Трудовая коммуна ОГПУ” – вышла в свет
в августе 1928 г. под редакцией и с предисловием М.Горького, другая –
“Фабрика людей” – в 1929 году. Судя по личному письму Макаренко
(декабрь 1930 г.) к члену правления коммуны им. Ф.Э.Дзержинского
(которое было опубликовано с сокращениями и неточным названием “Докладная
записка. ”[37]), он наверняка читал одну из этих книг.
Фамилия Погребинского включена в предварительный список прототипов персонажей
“Педагогической поэмы” (составлен в начале 30-х годов).
Под заголовком “Сферы” там перечислены 58 лиц, практически всех их автор
знал лично. Фамилии Погребинского и Горького стоят здесь рядом [38].
Возможно, Макаренко с помощью последнего познакомился с чекистом.
Правда, попытка встретиться с ним осенью 1929 г. в Москве, где он – после
назначения П.О.Барбарова политруководителем коммуны им. Ф.Э.Дзержинского –
пытался возглавить какое-нибудь другое детучреждение, не увенчалась успехом.
В письме к Г.С.Салько от 20 сентября 1929 г. об этом говорится:
“Я ходил по начальствам. К сожалению, нет в Москве Погребинского,
и поэтому по линии ГПУ ничего сделать не удалось”[39].
Горький высоко ценил деятельность Погребинского как в Болшево, так и в других
трудкоммунах ОГПУ. В цикле очерков “По Союзу Советов” он называет его, как и
Макаренко, “ликвидатором беспризорности”[40]. Пролетарский писатель,
в 1929 году посетивший Соловецкий лагерь вместе с Погребинским, характеризует
его как “человека неисчерпаемой энергии и превосходного знатока мира
“социально опасных”. (. ) Он носит рыжую каракулевую шапку кубанских горцев,
и “социально опасные” зовут его “Кубанка”. Он говорит с ними на “блатном
языке тем же грубовато дружеским и шутливым тоном, как и они с ним”[41].
В заключение цикла Горький пишет о работе Болшевской коммуны и при этом еще
раз возвращается к деятельности Макаренко в колонии горьковцев и коммуне
дзержинцев, о чем он уже подробно писал во втором очерке:
“Это один из фактов, которые требуют всестороннего и пристального, смею
сказать, – научного наблюдения, изучения. Такого же изучения требуют
трудкоммуны “беспризорных”. И там, и тут совершается процесс коренного
изменения психики людей, анархизированных своим прошлым; социально опасные
превращаются в социально полезных, профессиональные “правонарушители” – в
квалифицированных рабочих и сознательных революционеров”[42].
Когда Горький в октябре 1928 г. узнал от одного из воспитанников об уходе
Макаренко из Куряжской колонии, он сразу обратился к Погребинскому с просьбой
похлопотать за него (педагог, очевидно, ничего не знал об этом).
8 ноября 1928 г. чекист ответил, что он проверит возможности “использования”
Макаренко во вновь организуемой коммуне на Украине или в одной
из действующих коммун ОГПУ или Наркомтруда РСФСР[43]. Значит,
Горький беспокоился о будущем “завкола” еще до его письма от 22 ноября 1928 г.,
в котором тот сообщил своему шефу о “гибели” Куряжской колонии [44].
В переписке Макаренко с Горьким нет даже упоминания о Болшевской коммуне.
Возможно, они беседовали о ней во время своих встреч (июль 1928 г. в Куряже,
сентябрь 1929 г. или позже в Москве). По всей вероятности, Макаренко, зная
из очерков “По Союзу Советов” и газетных публикаций о положительной оценке
писателем деятельности Болшевской коммуны, не хотел высказывать критики
в ее адрес.
Подобный случай, только в отношении “Республики Шкид”, имел место в 1927 году,
когда Горький рекомендовал Макаренко прочитать эту “интереснейшую книгу” и
сообщить ему о своих впечатлениях, на что он вообще не отреагировал.
Лишь через десять лет, уже после смерти “шефа”, педагог-писатель выступил
с резкой критикой системы воспитания, изображенной в этой книге.
3. Отклик Макаренко на болшевский опыт
С деятельностью 1-ой коммуны ОГПУ-НКВД СССР Макаренко был хорошо знаком
не только из публикаций. Так, во время летнего похода в Москву (в 1929 г.)
вместе с дзержинцами он посетил и Болшево. В “Перевернутых страницах”,
включенных в юбилейный сборник Харьковской коммуны “Второе рождение”
(Х., 1932), он пишет: “Июль 28. Посещение коммунарами детской (!) коммуны
в Болшеве. Перед этим где только коммунары не были! Излазили всю Москву,
успели даже на лодках покататься по Москве-реке, а в Болшеве их поразило
настоящее производство, настоящее промышленное богатство.
Болшево – это старший брат – ребята там старше и дело у них серьезней. У них
множество машин, строится новая пятиэтажная фабрика. При виде благодати
притихли коммунары и. позавидовали. С того дня начали наши коммунары мечтать
о заводе, но как до него было далеко!”[45]
Кстати, двумя месяцами позже, в рамках поиска нового детучреждения под
Москвой, Макаренко опять был в районе Болшевской коммуны. 21 сентября 1929 г.
он сообщает жене об осмотре “небольшой коммуны для трудных, всего на 100
человек возле ст. Болшево Северных ж.д. – это возле той самой
станции, возле которой коммуна ГПУ, только с другой стороны”[46].
В отдельных изданиях третьей части “Педагогической поэмы”, вышедших в 1936 г.,
есть фрагмент, который отсутствует во всех последующих:
“До нас (т.е. в колонию им. М Горького. – Г.Х.) уже доходили рассказы
о болшевской коммуне, кое-что мы и читали о ней и о Погребинском.
Нашлись пацаны, бывавшие в Болшево. Они говорили:
– Не колония, а коммуна! Не так, как в наробразе, а сами хозяева, как у нас,
честное слово. ”[47]
Однако в “Марше 30 года” (М., 1932), где одна из глав посвящена описанию
поездки дзержинцев в столицу, о посещении Болшевской коммуны вообще
не упоминается. А в “Опыте методики работы детской трудовой колонии”
Макаренко даже утверждает, что для организации производства коммуны
им. Дзержинского “не было образцов”.[48]
Чем можно объяснить такую противоречивую оценку опыта Болшевской коммуны?
Восторженный отзыв о ней относится к концу 1931г. Данный материал
“Перевернутые страницы”, по всей вероятности, готовился для какого-нибудь
издания Харьковской коммуны, посвященного пуску завода электроинструментов.
В пользу этого свидетельствует то, что хроника событий 1932 года, в отличие
от четырех предыдущих лет, ограничивается лишь констатацией голых фактов,
в ней отсутствует характерное для Макаренко эмоционально-художественное
их описание и обобщение.
Вскоре после пуска завода “дзержинка” была реорганизована, а должность
заведующего упразднена. Макаренко стал выполнять обязанности начальника
педагогической части, а также “помощника” нередко менявшегося начальника
коммуны, сотрудника ГПУ–НКВД. Вследствие превращения этого воспитательного
учреждения в сложный, бурно развивающийся промышленный комплекс, в августе
1932 г. педагог-писатель решил окончательно покинуть коммуну.
Тогда, работая над версткой “Марша”, он, очевидно, пришел к выводу, что
о Болшево и его “промышленном богатстве” лучше не упоминать.
В тот же период (осень 1932 г.) Макаренко приступил к подготовке
“Опыта методики”. Из предисловия следует, что коммуна для него была делом
прошлым. Здесь он представляет опыт “дзержинки” как свое собственное
достижение, не имеющее аналогов. После неблагоприятных для него событий
последних месяцев ссылка на опыт Болшевской коммуны была неуместной.
Когда 12 июня 1935 г. в стране широко отмечался 10-летний юбилей коммуны
в Болшево, Макаренко вновь обратился к опыту “старшего брата”.
Последние главы “Педагогической поэмы”, где речь идет о коммуне
им. Ф.Э.Дзержинского, были написаны летом 1935 г. в Киеве, когда он
приступил к работе в отделе трудколоний НКВД УССР. Тогда уже ему ничто нe
мешало показать болшевское учреждение как образец для “дзержинки”.
Он сравнивает коммуну им. Г.Г.Ягоды с колонией им. М.Горького и пишет,
что там дело поставлено, “как у нас”. В этом есть и оправдание своей
собственной работы, и удовлетворение тем, что его достижения так же важны,
как и опыт тогда уже всемирно известной Болшевской коммуны.
4. Книга “Болшевцы” и последствия, в результате которых ее удалось найти
только в Нью-Йорке
5. Итоги и перспективы
Почти десять лет после посещения Макаренко с дзержинцами Первой коммуны ОГПУ
и знакомства с соседним детдомом, педагог-писатель с женой вновь был в Болшево –
но на этот раз не с целью поиска воспитательного учреждения, а. дачи.
В письмах Льву Салько супруги рисуют идиллический образ этого места, не упоминая
“старшего брата” Первой коммуны ГПУ-НКВД УССР, которая, в соответствии с решением
Совнаркома СССР от 30 декабря 1938 г. и приказом начальника АХУ НКВД СССР
от 7 января 1939 г., только что была реорганизована в промышленный комплекс и
переименована в Харьковский комбинат НКВД СССР им. Ф.Э.Дзержинского [61].
Таким образом, трудкоммуны Украины, в том числе “дзержинку”, передавали
в подчинение общего руководства во всесоюзном масштабе.
В письме Г.С.Макаренко сыну от 6 марта 1939 г. можно прочесть: “Мы ездили
в Болшево снимать дачу и сняли. Решили с отцом, что надо ее закрепить за собой,
а то еще неизвестно, что нам предложат в дачтресте. Если будет что-нибудь
действительно хорошее, тогда подумаем, как быть. Завтра отнесу заявление
в дачтрест. Дача в Болшево очень уютная, с прекрасной верандой. Много зелени
вокруг. Четыре очень уютные комнаты, не проходные. Дорога с вокзала будет
очень хороша летом. (. ) Река совсем близко – в пяти минутах ходьбы.
Места там очень красивые и живописные. Дача совсем культурная. На реке лодки
и лодочная пристань. Говорят, прекрасное катание. Отцу там очень понравилось,
и он уверен, что летом там будет прекрасно”[62].
И через неделю (13 марта 1939 г.) “глава семьи” сам сообщает пасынку об этом
событии: “Дачу в Болшеве наняли. Очень милое место, почти на самой Клязьме.
От станции идти минут двадцать пять без особого напряжения. Четыре комнаты
и веранда, маленький садик и очень живописные окрестности”[63].
Возвращаясь к теме данной статьи, следует отметить, что не выясненным остается
вопрос о том, какие связи существовали между макаренковскими учреждениями
на Украине и подмосковной коммуной? Как это можно истолковать? Параллелизм?
Взаимопроникновение сходных идей? Повторение? Обогащение уже имевшегося опыта.
Пока не обнаружены и не “открыты” новые архивные материалы о Болшевской коммуне,
окончательный ответ на эти вопросы дать нельзя.
И все-таки здесь прослеживается определенная тенденция, которую также хотелось
бы облечь в форму вопроса: способствовало ли стремление Макаренко доказать
самобытность своего воспитательного эксперимента забвению опыта Болшевской
коммуны? В истории педагогики осталось лишь имя Макаренко. *
———
*Примечание автора: работа над данным материалом была
закончена 12 июня 2000 г. – к 75-летию открытия Болшевской коммуны.
1. Макаренко А.С.
Сочинения в семи томах. 2-ое изд. – М., 1957-1958 Т.7. – С.306-308 (здесь – С.307).
2. См.: Hillig G., Weitz S.
Probleme der Organisationsstruktur der Makarenkoschen Jugendheime
(Проблемы организационной структуры в макаренковских детучреждениях).
В сб.: A.S.Makarenko und die sowjetische Paedagogik seiner Zeit. – Marburg, 1972.
– C.151-158.
3. Макаренко А.С.
Теория и практика коммунистического воспитания/ Сост. А.А. Фролов. – Киев, 1985. – С.236.
4. Макаренко А.С.
Педагогические сочинения в восьми томах. – М., 1984-1986 (ссылки как на: ПС). –
Т.1. – С.348.
5. См.: В.В. Трудовая коммуна ОГПУ. (Рецензия) // Детский дом. – 1929. – № 1.
– С.80. Саму «репрессированную» книгу М.А.Погребинского посмотреть не удалось.
6. Болшевцы.
Очерки по истории Болшевской имени Г.Г.Ягоды трудкоммуны НКВД/ Под ред. М.Горького,
К. Горбунова, М. Лузгина. – М., 1936. – С.33.
7. См.: Матвеев Д.
Об одном опыте. (Коммуна малолетних правонарушителей ГПУ) // Молодой большевик.
– 1925. – № 10-11. – С.36-41 (здесь – С.37).
8. См.: Автономов А.
Болшевская коммуна ОГПУ // Наши достижения. – 1930. – № 7. – С.35-42
(здесь – С.35); Болшевцы (см. прим.6). – С.32.
9. См. факсимиле данного приказа: СССР на стройке. – 1934. – № 4.
10. Автономов А. (см. прим.8). – С.36.
11. Walden H. Verbrecher-Kolonie.
Die Kommune der OGPU (Колония преступников. Коммуна ОГПУ) // Der Sturm. – 1927/28.
№ 8. – C.105-107 (здесь – С.105).
12. Матвеев Д. (см. прим.7). – С.37.
13. Там же. – С.40.
14. См.: там же. – С.41, 37, 40.
15. См.: там же. – С.39.
16. Автономов А. (см. прим.8). – С.37.
17. См.: Матвеев Д. (см. прим.7). – С.38.
18. См., например: РГАЛИ, ф.332, оп.1, ед.хр.183, л.65.
19. Bess M. Besprisornye, die Methoden des Kampfes gegen die Verwahrlosung in Russland
(Беспризорные, методы борьбы с беспризорностью в России) // Osteuropa. –
1932/33. – С.85-97 (здесь – С.92).
20. Болшевцы. – С.7.
21. Матвеев Д. (см. прим.7). – С.38.
22. Автономов А. (см. прим.8). – С.41.
23. von Koerber L.
Sowjetrussland kaempft gegen das Verbrechen (Советская Россия борется против
преступности). – Berlin, 1933. – С.91.
24. Там же. – С.96.
25. Матвеев Д. (см. прим.7). – С.40.
26. Там же.
27. Автономов А. (см. прим.8). – С.39.
28. ПС. – Т.1. – С.97.
29. Автономов А. (см. прим.8). – С.39.
30. Там же.
31. Болшевцы. – С.438а, 436а.
32. Там же. – С.516а.
33. Второе рождение. Трудовая коммуна им. Ф.Э.Дзержинского. – Х., 1932. – С.10.
34. Архив МВД Украины, ф.45, оп.1, т.3, л.198.
35. Болшевцы. – С.51.
36. Там же. – С.33; Диковский С. Болшевская коммуна // Правда.
– 1935.– № 149. – 01.06. – С.8.
37. ПС. – Т.1. – С.119-135 (здесь – С.127).
38. РГАЛИ, ф.332, оп.4, ед.хр.1, л.9.
39. «Ты научила меня плакать. «. Переписка А.С. Макаренко с женой (1917-1939).
В двух томах/ Сост. и ком. Г. Хиллига и С. Невской. Т.2. – М., 1995. – С.8.
40. Горький М. По Союзу Советов// Наши достижения. – 1929. – № 2. – С.14-38 (здесь – С.21).
41. Там же. – № 5. – С.25-36 (здесь – С.30-31).
42. Там же. – № 6. – С.3-22 (здесь – С.22).
43. Архив А.М. Горького, ПГ, КГ-0Г, 2-31-2.
44. См.: ПС. – Т.1. – С.247-249.
45. Второе рождение (см. прим.33). – С.19-20.
46. «Ты научила меня плакать. » (см. прим.39). – Т.2. – С.11.
47. Год XVIII. Альманах восьмой. – М., 1935. – С.301.
48. ПС. – Т.1. – С.188.
49. Макаренко А.
Собрание сочинений. Марбургское издание. – Т.7. – Равенсбург, 1976. – С.204-207
(здесь – С.206).
50. Там же. – С.207.
51. Там же.
52. См.: Некрасов В. Генрих Ягода // Щит и меч. – 1989. – № 1. – 06.10. – С.1-10 (здесь – С.9).
53. См.: Берельковский И.В. «Ликвидатор беспризорности» (М.С. Погребинский. –
Г.Х.) // Педагогическое обозрение (Нижний Новгород). – 1995. – № 1. – С.95-100
(здесь – С.98-99).
54. См.: ПС. – Т.7. – С.9-11.
55. ИМЛИ РАН. Рукописный отдел, ф.114, оп.1, ед.хр.2, л.26.
56. Там же, л.21.
57. С. – Т.5. – С.379; ПС. – Т.7. – С.43.
58. См.: Лежнев И. О литературе и ее кадрах // Правда. – 1937. – № 112. – 23.04. – С.2.
59. Дневник А.С.Макаренко (записная книжка № 12) // РГАЛИ, ф.332, оп.5, ед.хр.15, л.2.
60. О троцкистско-авербаховском вредительстве в литературе // Красная новь. – 1937.
– № 7. – С.229-239 (здесь – С.335).
61. См. газ. «Дзержинец» (Х.). – 1939. – № 4. – 20.01. – С.2.
62. РГАЛИ, ф.332, оп.5, ед.хр.108.
63. Там же, ед.хр.52, л.31 об.
————-
В контексте проблемы, которую ставит Г.Хиллиг, интерес представляют даже не две,
а три историко-педагогические параллели:
деятельность Погребинского в Болшеве (Россия), Макаренко – в Ковалевке и Харькове (Украина), Кофода – в Копенгагене (Дания). (См. подробнее: Моргун В.Ф., Педагогіка А.С.Макаренка і соціальна реабілітація молоді та дорослих у Копенгагенській
школі-господарстві Г.Х.Кофода. – Постметодика. – 2000. – №4. – С.59-62).
Этот факт параллельных открытий, как и всякий факт, имеет две стороны
«медали», он несколько умаляет уникальность опыта Макаренко, но зато
усиливает мощь самого опыта, поскольку к нему пришли как минимум трое
«независимых экспертов» в разных странах мира.