Ты умеешь так безнадежно хмыкнуть что похоже дело мое табак

Ты умеешь так безнадежно хмыкнуть что похоже дело мое табак

Пусть указывают срок годности каждой фразы
На упаковке.

Истечет ведь куда быстрее, чем им поверишь.
И за это им даже, в общем-то, не предъявишь.
Сколько нужно, чтоб написать их? Минуты две лишь
И десять клавиш.

Сколько нужно, чтоб обезвредить их, словно мину
У себя в голове. Сапер извлечет из почвы
Как из почты, и перережет, как пуповину
Проводочек: «Эй, половина.
Спокойной ночи».

Недействительные талоны; ущерб немыслим.
Информация неверна; показанья лживы.
Он писал мне «я тут умру без тебя», но мы с ним
Остались живы.

Ты же хочешь заставить меня
Стать одним из твоих эпизодов.
Кадром фильма.
Мгновением дня.
Камнем гулких готических сводов
Твоих замков, ключами звеня,
Запереть меня в дальней из комнат
Своей памяти и, не браня,
Не виня,позабыть и не вспомнить.

Только я не из тех,что сидят по углам
В ожидании тщетном великого часа.
Когда ты соизволишь вернуться к ним-там,
Где оставил. Темна и безлика их масса,
Ни одной не приблизиться к главным ролям.

Источник

Ты умеешь так безнадежно хмыкнуть что похоже дело мое табак

Ве́ра Никола́евна Полозко́ва (5 марта 1986, Москва) — российская поэтесса, актриса, певица.
https://ru.wikipedia.org/wiki/Полозкова,_Вера_Николае..

Алексей Саломатин. От кича к кэмпу. О стихах Веры Полозковой и Алины Кудряшевой
http://magazines.russ.ru/voplit/2010/5/sa7.html

*Вера Полозкова. Если ехать с юга
http://magazines.russ.ru/interpoezia/2012/4/p2.html
(Вступительное слово Бахыта Кенжеева, стихи Веры Полозковой)

И катись бутылкой по автостраде

Моя мама в Турции с прошлой ночи.
Я теперь беру за нее газеты.
Гулко в доме. Голодно, кстати, очень:
Только йогурты и конфеты –
Я безрукая, как Венера,
Я совсем не хочу готовить.
Я могла бы блинов, к примеру –
Но одной-то – совсем не то ведь.

Дни тихи, как песни к финальным титрам.
Город свеж, весенен и независим.
Телефонный провод как будто выдран.
И ни от кого не приходит писем.

Моя Муза с черными волосами
Нынче Темзе шепчет свои пароли.
Мне осталось фильмы смотреть часами
И горстями но-шпу глотать от боли.

Никого. И Юля летит на море.
Мегаполис чист и необитаем.
Я – и лень – бескрылы, видать, на горе:
Кто куда – а мы всё не улетаем.

Мне пахать бы, дергая вожжи рьяно.
Мне бы небо, а не четыре стенки.
Я ж пока курю у подруг кальяны
И ношу носки неземных оттенков.

Хоть бы кто тряхнул, приказав быть лучшей!
Одеяло б сдернул с моей постели!
Ветер Перемен! Оставайся, слушай.
Мама будет в Турции две недели.

Источник

Ты умеешь так безнадежно хмыкнуть что похоже дело мое табак

гордые оба — знаю.
вместе — как на войне.
только — усмешка злая —
выбора просто нет:

с новыми — не забыться,
новых — не полюбить.
мне без тебя не сбыться.
мне без тебя не быть.

сколько ни будь с другими
да ни дразни судьбу —
вот оно — твое имя,
словно клеймо на лбу.

Как у него дела? Сочиняешь повод
И набираешь номер; не так давно вот
Встретились, покатались, поулыбались.
Просто забудь о том, что из пальца в палец
Льется чугун при мысли о нем — и стынет;
Нет ничего: ни дрожи, ни темноты нет
Перед глазами; смейся, смотри на город,
Взглядом не тычься в шею-ключицы-ворот,
Губы-ухмылку-лунки ногтей-ресницы —
Это потом коснется, потом приснится;
Двигайся, говори; будет тихо ёкать
Пульс где-то там, где держишь его под локоть;
Пой; провоцируй; метко остри — но добр…
… показать весь текст …

С ним ужасно легко хохочется, говорится, пьется, дразнится; в нем мужчина не обретен еще; она смотрит ему в ресницы — почти тигрица, обнимающая детеныша.

Он красивый, смешной, глаза у него фисташковые; замолкает всегда внезапно, всегда лирически; его хочется так, что даже слегка подташнивает; в пальцах колкое электричество.

Он немножко нездешний; взор у него сапфировый, как у Уайльда в той сказке; высокопарна речь его; его тянет снимать на пленку, фотографировать — ну, бессмертить, увековечив…
… показать весь текст …

И хохотать про себя от злобы,
В прихожей сидя до темноты.
Со мной немыслимо повезло бы Кому-то, пахнущему, как ты.

Подарили боль — изысканный стиль и качество.
Не стихает, сводит с ума, поется.
От нее бессовестно горько плачется.
И катастрофически много пьется.

Разрастется, волей, глядишь, надышится.
Сеточкой сосудов в глазах порвется.
От тебя немыслимо много пишется.
Жалко, что фактически не живется.

Уж лучше думать, что ты злодей,
Чем знать, что ты заурядней пня.
Я перестала любить людей, —
И люди стали любить меня.
Вот странно — в драной ходи джинсе
И рявкай в трубку, как на котят —
И о тебе сразу вспомнят все,
И тут же все тебя захотят.
Ты независим и горд, как слон —
Пройдет по телу приятный зуд.
Гиены верят, что ты силен —
А после горло перегрызут.

Всматриваться в афиши, на каждой вдруг
Взгляд узнавая, брови, ресницы, волосы.
Знать, что в конце тоннеля — не свет, а звук.

Звук
Твоего
Голоса.

Мне бы только хотелось, чтобы

(Я банальность скажу, прости)

Солнце самой высокой пробы

Мне бы вот разрешили только

Теплым ветром, из-за угла,

Целовать тебя нежно в челку
… показать весь текст …

Осень опять надевается с рукавов,
Электризует волосы — ворот узок.
Мальчик мой, я надеюсь, что ты здоров
И бережёшься слишком больших нагрузок.
Мир кладёт тебе в книги душистых слов,
А в динамики — новых музык.

Город после лета стоит худым,
Зябким, как в семь утра после вечеринки.
Ничего не движется, даже дым;
Только птицы под небом плавают, как чаинки,
И прохожий смеется паром, уже седым.

У тебя были руки с затейливой картой вен,
… показать весь текст …

И никто не висит у него на шее, кроме крестика на шнурке. Этот крестик мне бъётся в скулы, когда он сверху, и мелко крутится на лету… он смеётся и зажимает его во рту…

В свежих ранах крупинки соли.
Ночью снятся колосья ржи.
Никогда не боялась боли —
Только лжи.
Индекс Вечности на конверте.
Две цыганки в лихой арбе.
Никому не желала смерти.
Лишь себе.
Выбиваясь из сил, дремала
В пальцах Господа. Слог дробя,
Я прошу у небес так мало…
Да, тебя.

Суть не в том, чтоб не лезть под поезд
или знак «Не влезай — убьет».
Просто ты ведь не Нео — то есть, не вопи потом, как койот. Жизнь не в жизнь без адреналина, тока, экшена, аж свербит — значит, будет кроваво, длинно, глазки вылезут из орбит.
Дух захватывало, прохладца прошибала — в такой связи,
раз приспичило покататься, теперь санки свои вози.
Без кишок на клавиатуру и истерик по смс —
да, осознанно или сдуру, ты за этим туда и лез.

Ты за этим к нему и льнула, привыкала, ждала из мглы …
… показать весь текст …

Строки стынут кровоподтеками
На губах, что огнем иссушены.
Люди, пряча глаза за стеклами,
Напряженно меня не слушают.

Злое, честное безразличие —
На черта им мои истерики.
Им машину бы поприличнее
Без метафор и эзотерики,

Им, влюбленным в пельмени с кетчупом,
Что мои словеса воздушные?
Мне понятно ведь это вечное
Ироничное равнодушие!
… показать весь текст …

Универсальное женское проклятие — чтоб тебе любимый позвонил сразу после маникюра в дорогом салоне, а телефон лежал на самом дне сумки!

Слушай, нет, со мной тебе делать нечего.
От меня ни добра, ни толку, ни просто ужина —
Я всегда несдержанна, заторможенна и простужена.
Я всегда поступаю скучно и опрометчиво.

Не хочу ни лести давно, ни жалости,
Ни мужчин с вином, ни подруг с проблемами.
Я воздам тебе и романами, и поэмами,
Только не губи себя — уходи, пожалуйста.

Катя пашет неделю между холеных баб, до сведенных скул. В пятницу вечером Катя приходит в паб и садится на барный стул. Катя просит себе еды и два шота виски по пятьдесят. Катя чернее сковороды, и глядит вокруг, как живой наждак, держит шею при этом так, как будто на ней висят.

Рослый бармен с серьгой ремесло свое знает четко и улыбается ей хитро. У Кати в бокале сироп, и водка, и долька лайма, и куантро. Не хмелеет; внутри коротит проводка, дыра размером со все нутро.

Катя вспоминает, как это…
… показать весь текст …

впитать — и все унести под кожей.
и ждать расстрела auf dem hof.
сутуло слушать в пустой прихожей
густое эхо твоих духов.

инфинитивами думать. слякоть
месить и клясться — я не вернусь.
и кашлять вместо того, чтоб плакать,
и чуять горлом проклятый пульс,

что в такт ударным дает по шее,
пытаясь вырваться изнутри.
из тесных «здравствуй», как из траншеи,
хрипеть — оставь меня. не смотри.
… показать весь текст …

Нет, придется все рассказать сначала, и число, и гербовая печать; видит Бог, я очень давно молчала, но теперь не могу молчать — этот мальчик в горле сидит как спица, раскаленная докрасна; либо вымереть, либо спиться, либо гребаная весна.

Первый начал, заговорил и замер, я еще Вас увижу здесь? И с тех пор я бледный безумный спамер, рифмоплетствующая взвесь, одержимый заяц, любой эпитет про лисицу и виноград — и теперь он да, меня часто видит и, по правде, уже не рад.

Нет, нигде мне так…
… показать весь текст …

Источник

И катись бутылкой по автостраде,
Оглушенной, пластиковой, простой.
Посидели час, разошлись не глядя,
Никаких «останься» или «постой»;
У меня ночной, пятьдесят шестой.
Подвези меня до вокзала, дядя,
Ты же едешь совсем пустой.

Я бы не уходила. Я бы сидела, терла

И напомни мне, чтоб я больше не приезжала.
Чтобы я действительно не смогла.

Другие песни исполнителя

Слова и текст песни Вера Полозкова И напомни мне предоставлены сайтом Megalyrics.ru. Текст Вера Полозкова И напомни мне найден в открытых источниках или добавлен нашими пользователями.

Использование и размещение перевода возможно исключиетльно при указании ссылки на megalyrics.ru

Слушать онлайн Вера Полозкова И напомни мне на Megalyrics — легко и просто. Просто нажмите кнопку play вверху страницы. Чтобы добавить в плейлист, нажмите на плюс около кнопки плей. В правой части страницы расположен клип, а также код для вставки в блог.

Источник

Ты умеешь так безнадежно хмыкнуть что похоже дело мое табак

Это Гордон Марвел, похмельем дьявольским не щадимый.
Он живет один, он съедает в сутки по лошадиной
Дозе транквилизаторов; зарастает густой щетиной.
Страх никчемности в нем читается ощутимый.
По ночам он душит его, как спрут.

Мистер Марвел когда-то был молодым и гордым.
Напивался брютом, летал конкордом,
Обольщал девчонок назло рекордам,
Оставлял состояния по игорным
Заведениям, и друзья говорили – Гордон,
Ты безмерно, безмерно крут.

Марвел обанкротился, стал беспомощен и опаслив.
Кое-как кредиторов своих умаслив,
Он пьет теплый Хольстен, листает Хастлер.
Когда Гордон видит, что кто-то счастлив
Его душит черный, злорадный смех.

Гордон смотрит в окно на прекрасного Габриэля.
Сердце в нем трепыхается еле-еле.
И пока он думает, все ли это на самом деле
Или транквилизаторы потихоньку его доели,
Габриэля уже поблизости нет как нет.

Гордон сплевывает, бьет в стенку и матерится.
«И чего теперь, я кретин из того зверинца,
Что сует брошюрки, вопит «покаяться» и «смириться»?
Мне чего, завещать свои мощи храму? Сходить побриться?»

Гордон, не пивший месяц, похож на принца.
Чисто выбритый он моложе на десять лет.

По утрам он бегает, принимает холодный душ, застилает себе кровать.
Габриэль вернется, тогда-то уж можно будет с ним и о деле потолковать.

По капле, по словцу, по леденцу,
Из воздуха, из радиоэфира,
По номерам, как шарики в лото,
Выкатываясь, едут по лицу
И достигают остального мира
И делают с ним что-нибудь не то

Мои стихи. Как цепь или гряда,
Как бритые мальчишки в три ряда,
Вдоль плаца, по тревоге чрезвычайной
Моею расставляются рукой.
Стоят и дышат молча. И всегда
Выигрывает кто-нибудь случайный.
Выигрывает кто-нибудь другой.

Все тебе оправдываться – а мне утверждать и сметь.
Все тебе позвякивать – мне греметь,
Все тебе стараться – а мне уметь,
У тебя станок – у меня огонь, океан и медь,
Да и методы, так и так, поальтернативнее.
Мне придумать – тебе скривиться и осмеять,
Мне идти и идти вперед – а тебе стоять;
Тебе вечно учить историю – мне войти в нее
Аж по самую
деревянную
рукоять.

Рассчитай меня, Миша. Ночь, как чулок с бедра,
Оседает с высоток, чтобы свернуться гущей
В чашке кофе у девушки, раз в три минуты лгущей
Бармену за стойкой, что ей пора,
И, как правило, остающейся до утра.

Её еле хватило на всю чудовищную длину
Этой четверти; жаль, уже не исправить троек.
Каждый день кто-то прилепляет к ее окну
Мир, похожий на старый выцветший полароид
С места взрыва – и тот, кто клялся ей, что прикроет,
Оставляет и оставляет ее одну.

Миша, рассчитай ее. Иногда она столько пьёт,
Что перестает ощущать отчаянье или голод,
Слышит скрежет, с которым ты измельчаешь лёд,
Звук, с которым срывается в небо голубь,
Гул, с которым садится во Внукове самолёт.
Вещи, для которых все еще нет глаголов.

Мама просит меня возвращаться домой до двух.
Я возвращаюсь после седьмого виски.
В моем внутреннем поезде воздух горяч и сух,
Если есть пункт прибытия – путь до него неблизкий,
И Иосиф Бродский сидит у меня в купе, переводит дух
С яростного русского на английский.

Мол, вот это моё. И это моё. И это.
Голос делается уверенный, возмужалый.
И такое оно прекрасное, наше лето.
Мы когда умрём, поселимся в нём, пожалуй.

Когда Стивен уходит, Грейс хватает инерции продержаться двенадцать дней.
Она даже смеется – мол, Стиви, это идиотизм, но тебе видней.
А потом небеса начинают гнить и скукоживаться над ней.
И становится все темней.

Это больше не жизнь, констатирует Грейс, поскольку товаровед:
Безнадежно утрачивается форма, фактура, цвет;
Ни досады от поражений, ни удовольствия от побед.
Ты куда ушел-то, кретин, у тебя же сахарный диабет.
Кто готовит тебе обед?

Грейси продает его синтезатор – навряд ли этим его задев или отомстив.
Начинает помногу пить, совершенно себя забросив и распустив.
Все сидит на крыльце у двери, как бессловесный большой мастиф,
Ждет, когда возвратится Стив.

Он и вправду приходит как-то – приносит выпечки и вина.
Смотрит ласково, шутит, мол, ну кого это ты тут прячешь в шкафу, жена?
Грейс кидается прибираться и мыть бокалы, вся напряженная, как струна.
А потом начинает плакать – скажи, она у тебя красива? Она стройна?
Почему вы вместе, а я одна.

Через год Стивен умирает, в одну минуту, «увы, мы сделали, что смогли».
Грейси приезжает его погладить по волосам, уронить на него случайную горсть земли.
И тогда вообще прекращаются буквы, цифры, и наступают одни нули.

И однажды вся боль укладывается в Грейс, так, как спать укладывается кот.
У большой, настоящей жизни, наверно, новый производитель, другой штрих-код.
А ее состоит из тех, кто не возвращается ни назавтра, ни через год.
И небес, работающих
На вход.

19-20 июня 2008 года.

От меня до тебя
Расстояние, равное лучшей повести
Бунина; равное речи в поиске
Формулы; равное ночи в поезде
От Пiвденного до Киевского вокзала.
Расстояние, равное «главного не сказала».

Это, собственно, все, что есть у меня живого и настоящего.
Ни почтового ящика, столь навязчивого, ни вящего
Багажа; я передвигалась бы, будто ящерка
Век, без точки прибытия, в идеале.
Чтобы стук и блики на одеяле.

Это суть одиночества, сколь желанного, столь бездонного.
Это повод разоблачиться донага,
Подвести итоги посредством дольника,
Ехать, слушать колеса, рельсы, частоты пульса.
Чтобы ты прочел потом с наладонника
И не улыбнулся.

Чтобы ты прочел, заморгав отчаянно, как от острого,
От внезапного, глаз царапнувшего апострофа,
Как в je t’aime.
Расстояние как от острова и до острова,
Непригодных ни для рыбалок, ни для охот.
Все маршруты лежат в обход.

(Здравствуйте, меня зовут Кимберли Дуэйн, я наполовину кубинка, наполовину сомалийка с губами с пол-лица, у меня щелочка между зубами и задница, похожая на отдельный диван; я люблю сальсу, хорошую мексиканскую дурь и парней с мускулами; черных парней с мускулами, а не этих вот ваших чахоточных европеоидов с землистой кожей и редкой щетиной; я люблю когда мало говорят, высоко взводят правую бровь и крепко держат за талию; однажды я разозлилась и сломала огромному лысому верзиле-охраннику два ребра, и теперь он так уважает меня, что, приветствуя, говорит не «эй, ты, черная сучка», а «мисс Дуэйн».
У меня есть парень, он любит, когда я пою ему; он говорит «я сплю с самой Ниной Симон».
Если ты попробуешь обидеть меня, он тебя из-под земли достанет.)

Майки, послушай, ты ведь такая щёлка,
Чтобы монетка, звякнув, катилась гулко.
Майки, не суйся в эти предместья: чёлка
Бесит девчонок нашего переулка.

Я-то как прежде, Майки, кручусь как белка
И о тебе планирую помнить долго.
Видимо, аж до самого
катафалка.

Источник