У ваньки ветрова дым пакую что значит
У ваньки ветрова дым пакую что значит
Это случилось в Рыбинске запись закреплена
ЯРОСЛАВСКАЯ ОБЛАСТЬ В ОЧЕРЕДНОЙ РАЗ «ЗАСВЕТИЛАСЬ» НА ФЕДЕРАЛЬНОМ ТЕЛЕКАНАЛЕ
«Живете за наш счет»: Александр Гордон назвал многодетную семью из Переславля социальными паразитами
Первый канал показал, как родители пяти детей устраивают драки с соседями из-за земли
— Вы решили вдвоем, что управы на вас нет? — ведущий программы «Мужское/Женское» на Первом канале Александр Гордон кричал на всю студию. Причиной стала история из Переславля-Залесского Ярославской области.
В начале передачи рассказали о конфликте двух переславских семей, которые четыре года не могут поделить несколько квадратных метров земли на границе их участков. У обеих сторон есть видеозаписи жестоких потасовок и драк, в которых в ход шли черенки от лопат, газовые баллончики и даже топоры. Выяснить отношения соседи пришли в эфир федерального канала.
Наталья Дергачева говорит, что на кадастровой карте границы ее участка обозначены. Но многодетная семья Багровых не признает эту разметку, утверждая, что соседи захватили часть их земли.
— Мы эту землю с кустами покупали. Там граница была помечена трубочками, они эти трубочки удалили. А мы вколотили на их место вагонку. И пользуемся этими кустами. Нам никто не говорил, чтобы мы не пользовались. Они хотят по беспределу забрать кусты с ягодами у моих детей! — кричал Валерий Багров.
Багровы с пятью детьми переселились в дом после того, как у них сгорело предыдущее жилье в другой деревне. До этого они стояли на очереди на улучшение жилищных условий. В итоге семье дали сертификат на покупку нового дома.
Но с их переездом жизнь соседей превратилась в ад. С Багровыми судились по поводу земли и соседи с другой стороны. И там тоже доходило до драк. Кроме того, люди говорят, что сами по себе Багровы скандальные, у них были постоянные конфликты и по старому адресу. Более того, гости студии заявили, что многодетные родители матерятся на своих детей и даже поднимают на них руку. Дети, по мнению соседей, недоедают в семье.
— Я переживаю за детей. Они зашуганные, ни с кем не здороваются, — сказала Наталья Дергачева.
Выслушав всё это, ведущие программы оказались не на стороне многодетной семьи. Александр Гордон даже вступил в словесную перепалку с главой семейства.
— Нам государство сертификат выдало, чтобы мы переселились, — говорил Валерий Багров.
— А откуда государство деньги берет? — спросил Гордон.
— Вот отсюда — из моего кармана, — постучал Гордон по боку своего пиджака.
— Я сомневаюсь, что с вашего.
— Вы налоги платите? Вы работаете официально?
— Как они, так и я, — обвел зрителей студии рукой переславец.
— Я у Ваньки Ветрова дым пакую (означает «бездельничаю». — Прим. ред.). Дома работаю, сам на себя, я считаю, что это легальная работа! У меня что, нет гражданских прав? Я гражданин России!
— Рот закрой, гражданин России! — заорал Гордон. — Гражданские права возникают, у кого есть гражданские обязанности! Вы социальные паразиты, живете за наш счет!
После этого ведущий обратился к переславским властям.
— Эту семью до сих пор почему-то не наблюдают органы опеки. И я задаю прямой вопрос Переславскому району, главе социальной службы и опеки и прокурору — если, по вашему мнению, дети в безопасности, можете по-прежнему ничего не предпринимать. Но мы видим ребенка, который участвует в драке между взрослыми людьми, слышим в этой студии, что дети недоедали, папа отказывается отвечать об источнике своего дохода. У меня возникает большой вопрос к органам власти: и к опеке, и к полиции.
Кстати, в Переславле довольно оперативно отреагировали на произошедшее.
— Сейчас органами опеки проводится проверка этой семьи, — прокомментировали в городской администрации.
Кстати, буквально в сентябре Ярославская область засветилась на Первом канале в программе «Вечерний Ургант». В ней ведущий передал привет ярославской дороге.
Трое суток норд оста (6 стр.)
— Не стихи вроде, а хоть плачь.
— Точно. Отметим этот случай?
Гошка удивился. Он так удивился, как не удивлялся никогда в жизни, поглядел на друга, словно на чудо морское с двумя хвостами и без единой головы.
— Не пойдет. Тряпка я буду, а не моряк, если так словами кидаться.
— А чего ты теперь пьешь?
— Да так… сухое… в меру если.
Они быстро пошли, почти побежали по Портовой улице и все толкали друг друга, будто салаги из мореходки, засидевшиеся на лекциях, и Вовка все рассказывал о рейсе, который затянулся на целых полгода из-за выгодного фрахта, взятого в Австралии. А Гошка больше помалкивал. Он тоже мог бы рассказать кое о каких «фрахтах», которые брал. Только где им до австралийских! А кроме того, ему не хотелось говорить об этом, ибо Вовка еще тогда, на «Кишиневе», первым был готов набить ему морду за контрабанду.
Гошка влетел в ресторан, как к себе домой, подмигнул официантке.
— Машутик, сообрази… Как «чего»? Водочки. И еще кисленького…
Официантка не спешила. Они перекинулись еще несколькими фразами и умолкли, нетерпеливо поглядывая на дверь за буфетной стойкой.
— Когда снова поплывем?
Он ждал этого вопроса и боялся его.
— У Ваньки Ветрова дым пакую.
— Нигде? Так правильно не верят, если нигде.
— И ты тоже. Человеку верить надо, понял.
— А что ты сделал для этого?
— Что я могу сделать?
— Работать, чтобы дым из ушей. Взять общественное поручение дружинники есть всякие или еще кто. Плавать на любой барже, куда пошлют…
— Ага, и стихи писать.
Гошка тоже разозлился. Не то на Вовку, не то на самого себя или, может, на весь белый свет. Когда официантка принесла водку, он хватил сразу фужер и даже не стал настаивать, чтобы Вовка тоже пригубил «божьей слезы».
— Ты все еще ждешь, чтоб другие за тебя боролись?
— Мне с малых лет твердили, что у нас человеку не дадут упасть. Значит, врали?
— Я тебе говорил: с такой пробоиной ты когда-нибудь пойдешь ко дну. Будь хоть трижды коммунизм, все равно свои дыры придется самому латать.
Он быстро пьянел, курил папиросу за папиросой и тыкал окурки в недоеденный салат.
— Ты морскую заповедь не забыл? Все за одного, один за всех? Жизнь это тоже как море, отколовшиеся одиночки тонут.
— Друзей у меня навалом.
Вовка грустно поглядел на него.
— Правильно Вера тебя называет: ты еще «братик».
— Я не бросаю друзей, когда им плохо.
— Это и значило бы бросить…
— Дама она артистичная, так что ничему не удивляйтесь…
И Сидоркин действительно вначале не возрадовался. То на машине, а то все пешком. Да крадучись. Угрозыск, как известно, со знаменами не ходит… А «нечистот», о которых говорил начальник, на новом месте Сидоркину сразу же пришлось повидать столько, что его бывшие подопечные, которых он возил в вытрезвитель, показались тихими и совсем безобидными овечками.
Через неделю майор Коновалов поздравил Сидоркина с премией. И поглядел с любопытством: «Есть в тебе что-то, Сидоркин, определенно есть…»
Но то дело казалось забавой по сравнению с предстоящим.
У ваньки ветрова дым пакую что значит
ТРОЕ СУТОК НОРД-ОСТА
По календарю была еще зима, а люди ходили, распахнув полы плащей. Солнце заливало морскую даль ослепительным светом, и даже горы, окаймлявшие бухту, дымились от этого, совсем не зимнего, зноя. Между горами, где был вход в бухту, стояло сплошное прожекторное сияние, словно там было не море, а огромное, до небес, зеркало.
Подполковник Сорокин снял фуражку, вытер ладонью вспотевший лоб и так пошел с непокрытой головой вдоль длинного парапета набережной.
Это была его странность — ходить пешком. Каждый раз к приезду Сорокина на вокзал подавалась машина, но он отправлял свой чемоданчик с шофером и налегке шел через весь город.
— Для моциона, — говорил он, когда начальник горотдела милиции при встрече укоризненно качал головой. — Ты молодой, тебе не понять. Чем больше лет, тем больше надо ходить — закон.
Но главное, что водило его по улицам, заставляло останавливаться на каждом углу, была ПАМЯТЬ.
Нет ничего больнее боли памяти. Человек, улыбавшийся на операционном столе, содрогается, вспоминая операцию. Люди, встававшие с гранатами на пути вражеских танков, не переносят лязга даже мирных тракторов. Это будит память, возвращает самые страшные мгновения жизни.
Кто-то сказал: «Не возвращайся на пепелище. Жизнь часто приходится начинать сначала, но легче начинать на новом месте». Сорокин не мог не вернуться. В свое время ему стоило большого труда добиться перевода поближе к этому городу, он пошел даже на «неперспективную» должность, вот уже сколько лет державшую его в звании подполковника. Но забыть то, что было, казалось ему изменой товарищам, оставшимся здесь навсегда.
«Эх, братцы, как будем жить после войны!» — любил повторять Сеня Федосюк. Раненного в обе ноги, его оставили дожидаться санитаров вон в том проулке. А потом прорвались фашистские танки. Костя выполз навстречу и не бросил — не было сил, — сунул гранату под гусеницу.
Маршрут прогулок у Сорокина всегда был один и тот же — путь, по которому пробивались когда-то его друзья-моряки. И он проходил его неторопливо, останавливаясь у каждого угла, где пали товарищи. Нет на тех углах ни могил, ни мемориальных досок: павшие лежат в братской могиле на площади. Только память оставшихся в живых все еще видит монументы у каждого камня, где пролилась кровь. Сколько таких незримых памятников на городских улицах?!
Улица, в которую свернул Сорокин, была широкой и зеленой. Посередине ее тянулся бульвар. Тополя посвистывали на ветру голыми ветками, монотонно, как море в свежую погоду, шумела плоская зеленая хвоя низкорослой туи. Мимо катилась жизнь, не обремененная воспоминаниями. Ребятишки, прячась за деревьями, играли в уличный бой. Люди торопились по своим делам. И никто не останавливался на углу, где погиб Серега Шаповалов. Никто об этом не знал…
Близкий скрип тормозов заставил его быстро отступить в сторону от кромки тротуара. На обочине стояло такси с распахнутой дверцей.
— Садитесь, товарищ подполковник!
Сорокин наклонился и первое, что увидел в глубине машины, — белый жгут старого шрама на лице шофера. Этот шрам он узнал бы из тысячи других: сам видел, как осколок распорол лицо от лба до подбородка, превратив симпатичную мордашку батальонного юнги Кости Карпенко в кровавую маску.
— Я, товарищ подполковник.
— Чего это выкать начал?
— Где давно, каждый месяц приезжаю.
— Приезжаете, да не к нам.
Не отвечая, Сорокин сел в машину, захлопнул дверцу.
Они обнялись, изогнувшись, насколько позволяло узкое пространство, помолчали.
— Куда теперь? По нашим местам?
— Загулялся я. Давай в горотдел.
— Ну-ну, — сказал шофер обиженно. И Сорокин понял его: мало осталось ветеранов батальона, и если раньше рассчитывали на встречу через годы, то теперь и месяц был слишком долгим сроком.
— Вот уйду на пенсию, тогда и поговорим и поездим.
Горотдел милиции находился на горе в большом старом доме с высоким крыльцом. Сорокин остановился на верхней ступеньке, чтобы отдышаться, оглянулся, оглядел панораму городских крыш, расстилавшихся внизу пестрым ковром. За крышами на темной глади бухты стояли серые танкеры и сухогрузы. Дальше высились пепельные горы. На вершине одной из них была стройка: топорщились металлические конструкции, зеркально поблескивали на солнце какие-то купола.
«Что они там строят?» Сорокин отметил для себя вопрос, как задание разузнать. Дело у него на этот раз, как он считал, было небольшое: помочь товарищам разобраться с местными валютчиками да заодно разузнать, зачем пожаловала в город одна иностранная персона, не бог весть какая, но достаточно одиозная, чтобы не привлечь внимания.
Сорокин еще раз оглядел вершины гор и толкнул тяжелую, на пружинах дверь. За огромным стеклом сидел дежурный перед кнопочным пультом, словно инженер на энергоцентре, сердито говорил с кем-то по телефону. Впереди был коридор, по которому Сорокин мог бы ходить с закрытыми глазами: налево комнаты ОБХСС, направо — уголовного розыска. Сорокин пошел налево, открыл ближайшую дверь. Следователь, сидевший у окна, скосил на него глаза и холодно кивнул. Он знал этого следователя, не раз встречался с ним в горотделе. И следователь тоже знал, что Сорокин — начальник, даже очень большой по здешним масштабам. В другой ситуации он бы даже сесть не посмел не спросившись. А тут и ухом не повел, будто свой товарищ пришел.
И все же сухая, как дистрофичка, тетка, сидевшая у стола, что-то почувствовала, споткнулась на полуслове.
— Продолжайте, — спокойно сказал следователь.
Тетка покосилась на вошедшего, похожего (в этом у нее был глаз наметан) на командированного, уставшего от буфетных харчей, и, успокоившись, начала рассказывать о том, как перепродавала иностранную валюту.
— Бес попутал, — жалостливо говорила она. — Никогда я за это дело не бралась, да уж больно хороши были комиссионные, не устояла.
— Кому и как продавали — мы знаем, а вот где вы брали валюту?
— Дак где, там же, в палатке своей. Пришел один с «зелененькими». Двадцать процентов дал, дьявол. И риска, сказал, никакого: придет, мол, да спросит, кому надо.
— Кто вам приносил деньги?
— Дак откуда я знаю? Черный такой. Ну и… обыкновенный…
Она нервно пошевелила в воздухе пальцами.
— А прежде вы его видели?
— Видела где-то, не припомню.
Тетка тупо посмотрела на плафон, белевший над дверью.
— Худощавый, обыкновенный такой. Одет прилично, ничего не скажу. И трезвый — это точно. Пьяных я издаля чую…
— За такие деньги можно бы и запомнить.
— Дак разве в этом дело? Братик и Братик — мне-то что? Придет, узнаю же. Его «зелененькие» — ему и рубли, без процентов, конечно. Тут без обмана.
— Какой Братик. А-а. Дак кличка, должно быть. Только это ведь сегодня Братик, а завтра, глядишь, Сестрицей обзовется. У них этих кличек, что «македонок» в базарный день…
«Дура ты, дура! — мысленно обругал ее Сорокин. — С кем тягаешься? Говорила бы уж сразу, начистоту».
— Значит, Братика вы не знаете?
— Совсем не знаю. — Тетка с вызовом поглядела на следователя.
ЛитЛайф
Жанры
Авторы
Книги
Серии
Форум
Рыбин Владимир Алексеевич
Книга «Взорванная тишина. Иду наперехват. Трое суток норд-оста. И сегодня стреляют.»
Оглавление
Читать
Помогите нам сделать Литлайф лучше
Гошка влетел в ресторан, как к себе домой, подмигнул официантке.
— Машутик, сообрази. Как чего? Водочки. И еще кисленького.
Официантка не спешила. Они перекинулись еще несколькими фразами и умолкли, нетерпеливо поглядывая на дверь за буфетной стойкой.
— Когда снова поплывем?
Он ждал этого вопроса и боялся его.
— Поплывешь с ними! Я говорю — не буду больше, а они не верят.
— У Ваньки Ветрова дым пакую.
— Нигде? Так правильно не верят, если нигде.
— И ты тоже. Человеку верить надо, понял?
— А что ты сделал для этого?
— Что я могу сделать?
— Работать, чтобы дым из ушей. Взять общественное поручение — дружинники есть всякие или еще кто. Плавать на любой барже, куда пошлют…
— Ага, и стихи писать.
— И стихи писать, если надо, — рассердился Вовка. — Ты ведь сдохнешь без моря, я-то знаю.
Гошка тоже разозлился. Не то на Вовку, не то на самого себя или, может, на весь белый свет. Когда официантка принесла водку, он хватил сразу фужер и даже не стал настаивать, чтобы Вовка тоже пригубил «божьей слезы».
— Ты все еще ждешь, чтоб другие за тебя боролись?
— Мне с малых лет твердили, что у нас человеку не дадут упасть. Значит, врали?
— Я тебе говорил: с такой пробоиной ты когда-нибудь пойдешь ко дну. Будь хоть трижды коммунизм, все равно свои дыры придется латать самому.
— Вот-вот, тем я и занимаюсь — сам о себе забочусь. У меня будет коммунизм раньше, чем тебе его преподнесут. Понятно?
Он быстро пьянел, курил папиросу за папиросой и тыкал окурки в недоеденный салат.
— Ты морскую заповедь не забыл? Все за одного, один за всех! В жизни, как в море, в одиночку и утонуть недолго.
— Друзей у меня — навалом.
— Навалом — это не друзья. Настоящие бывают у того, кто сам может быть другом.
Вовка грустно поглядел на него.
— Правильно Вера тебя называет: ты еще — братик.
— Я не бросаю друзей, когда им плохо.
— Это и значило бы бросить.
Попререкавшись, они умолкли надолго и сидели, не поднимая глаз, брезгливо ковыряясь вилками каждый в своей тарелке. Обоим было тоскливо оттого, что только и осталось им — вот так впустую пофутболиться словами. А чтобы встать, да идти вместе, да не расставаться ни днем ни ночью, как когда-то, — этого уже не будет. Жизненные дороги, как рельсы, вроде бы и соприкасаются на стрелках, а разводят. И не перепрыгнешь на бегу с одного пути на другой. Для этого нужно сначала остановиться, потом вернуться да еще поискать ту стрелку, которая переведет тебя на иной курс. Долго это и нудно, и Братик понимал — не хватит у него терпения на такие «маневры».
— Давайте проводить совещание, — сказал подполковник Сорокин. Задумчиво постучал карандашом но столу и вдруг повернулся к лейтенанту Сидоркину: — На экскурсии давно не были? Можете проветриться?
— Что вы, товарищ подполковник! — изумился Сидоркин. — Какие экскурсии? Дел по горло.
— Вот и отвлекитесь. — И повернулся к Коновалову: — Что за сотрудники у тебя? Начальство предлагает — отказываются.
И в который уже раз осознал Сидоркин древнюю, как мир, истину, что «просьба начальника — приказ для подчиненного». И через пять минут слушал инструктаж, от которого захватывало дух. Это было не выслеживание каких-то шаромыг с толкучки, ему предстояло настоящее деле с переодеванием, почти актерской игрой, полной самостоятельностью в решениях. Правда, без риска. Но какое дело бывает на все сто хорошим?
— Второй день в лесном порту стоит греческий лесовоз «Тритон», — сказал Сорокин. — На этом судне есть матрос по имени Кастикос. Только, по сведениям, это никакой не матрос. Раньше он часто бывал здесь, занимался спекуляцией, заводил всякие знакомства, пытался соблазнить заморским раем местных красоток. В общем, вел себя хуже некуда. Когда мы узнали, что он связан с «Асфалией» — разведкой греческих полковников, хотели дать ему от ворот поворот и вообще закрыть для него советские порты. А он исчез. И вот появился вновь. Что ему теперь надо? Вот это предстоит выяснить в первую очередь. Вы спросите: каким образом? Отвечу: надо познакомиться с ним. Вчера матросы с «Тритона» попросили Интерклуб организовать для них экскурсию в горы. — При этих словах Сорокин посмотрел на лейтенанта Сидоркина, и тот закивал торопливо, опасаясь, чтобы подполковник снова не засомневался в его способностях понимать с полуслова. — Экскурсией будет руководить сама директриса Евгения Трофимовна. Знаете ее?
— Встречались раз, — сказал Сидоркин.
— Дама она артистичная, так что ничему не удивляйтесь…
Сидоркин и сам был из таких, которых начальник горотдела милиции определял двусмысленным выражением: «Человек — не соскучишься». Он служил в этом городе в армии, да так и остался, работал шофером, занимался на заочном юридическом. Когда вызвали в райком и предложили работу в милиции, сразу же согласился. Но, как признавался своим приятелям, только потому, что накануне смотрел по телевизору кино про милицию. Думал — сразу в дело. А его посадили на машину. Поездил полгода, пошел к начальнику. Подумалось, что, если еще пьяных повозит, сам запьет. Долго смотреть на такое — можно все человечество возненавидеть. И себя заодно. Начальник, понятно, воспитывать начал: «Кто-то должен возить нечистоты!» А Сидоркин свое: «Кто должен, тот пусть и возит». Удивительно, как его не выставили тогда из милиции. Но начальник только улыбнулся грустно: «Книжек начитался? Приключений ищешь? Будут тебе приключения — не возрадуешься». И перевел к Коновалову.
И Сидоркин действительно вначале не возрадовался. То на машине, а то все пешком. Да крадучись. Угрозыск, как известно, со знаменами не ходит. А «нечистот», о которых говорил начальник, на новом месте Сидоркину сразу же пришлось повидать столько, что его бывшие подопечные, которых он возил в вытрезвитель, показались тихими и совсем безобидными овечками.
Ему повезло. Вскоре, как пришел, начались поиски одного валютчика. Что о нем было известно? Да ничего, кроме словесного портрета: бровишки белесые наискосок, подбородочек острый, как у мыши, кепка грузинская — блином. Да еще кличка — Живоглот. Кличка — уже кое-что, но ведь это не фамилия в паспорте, поди-ка узнай о ней.
Ходили они по улицам всем угрозыском, в лица заглядывали. Кепок было много, удивленных физиономий — еще больше. Тогда Сидоркину пришла в голову «гениальная» мысль: чего ходить, когда можно стоять, а еще лучше — сидеть? Где-нибудь у окошка. Люди мимо идут, как на смотринах. И зашел в кафе, и встретил приятеля по автобазе — шофера Пашку Чумакова. Посидели у окошка, он и говорит: «Чего ты их на проспекте-то высматриваешь?» — «Кого?» — «Да тех самых. Разве я слепой? Ты в бильярдную шагай, что в парке, там теперь вся шваль собирается, там у них вроде штаб-квартиры». — «Ты откуда знаешь?» — «Слыхал. Это при тебе, раз ты в угрозыске, никто не скажет. А шофер для всех свой…»
В общем, надоумил. Пошел Сидоркин в бильярдную, заплатил сразу за два часа, стал играть. А какая там игра, когда кий в руки взял второй раз в жизни. Маркёра учить не надо — всех насквозь видит. Подослал к Сидоркину двоих — на деньги…
Просадил он тогда, может, половину своей зарплаты, а сам все по сторонам поглядывал да слушал. И поймал в общей шумихе: «Бей его, Живоглот, кием по макушке!»
Через неделю майор Коновалов поздравил Сидоркина с премией. И поглядел на него с любопытством: «Есть в тебе что-то, Сидоркин, определенно есть…»
Но то дело казалось забавой по сравнению с предстоящим.
Целый день он работал над своим внешним видом. Пиджачишко — замусоленный и пропыленный — раздобыл у соседа, рабочего с железнодорожной станции, руки натер графитом от разломанного карандаша, чтобы выглядели неотмываемыми. И, видно, не перестарался. Подполковник Сорокин хоть и усмехнулся, но одобрил, сказал: «Немного театрально, однако убедительно».
Словари
Восьмая бригада. Жарг. мол. Пренебр. Алкоголики, пьяницы. Максимов, 70.
Тридцать третья бригада. Прост. Пренебр. Алкоголики, пьяницы. По номеру статьи гражданского кодекса, по которой увольняли нарушителей трудовой дисциплины. Максимов, 429.
Шаталкина бригада. Волг. Пренебр. Бездельники, бродяги. Глухов 1988, 175.
Быть в Шаталовой бригаде. Прибайк. Неодобр. то же, что работать в бригаде Ваньки Шаталова. СНФП, 25.
Работать в бригаде Ваньки Шаталова. Разг. Ирон. Бездельничать, не принимать участия в общественно-полезном труде. Мокиенко 1989, 81; БМС 1998, 59.
Кинуть бригадой кого. Жарг. угол., арест. Совершить групповое изнасилование. УМК, 58; Мильяненков, 88.
Пропустить сквозь бригаду кого. Жарг. угол. 1. Избить группой кого-л. 2. То же, что кинуть бригадой. Балдаев 1, 359.
Амли́нский Владимир Ильич (1935-1989), русский писатель. Повести, рассказы (часто на документальной основе) о жизни молодёжи («Жизнь Эрнста Шаталова», 1968; «Нескучный сад», 1979), биографическая повесть об отце, учёном-генетике «Оправдан будет каждый час. » (1986). Очерк «На заброшенных гробницах. » (1988) о Н. И. Бухарине.
Слова Шаталова прозвучали многозначительно. Торопчин насторожился. Лаптев, «Заря».
Она протянула Звягинцеву ключ, многозначительно улыбаясь. Чаковский, Блокада.
1. Связанный со службой, с исполнением служебных обязанностей (преимущественно военных).
— Как на север поезд, то одни солдаты да служивый народ. Гайдар, Школа.
С вечера к месту расположения сотни пришли проведать служивых жены. Шолохов, Тихий Дон.
У Шаталова была наружность старого служивого, да и повадки тоже. Лаптев, «Заря».
В дым. 1. Разг. Неодобр. О крайней степени алкогольного опьянения. ФСРЯ, 153; БТС, 291; СОСВ, 66; ФСС, 119; СПСП, 36; СРГПриам., 166; ПОС 10, 78. 2. Пск., Сиб. Полностью, совершенно; очень сильно. ФСС, 67; ПОС, 10, 78.
Дым коромыслом где, у кого. 1. Разг. О шумном веселье. ЗС 1996, 192. 2. Разг. О перебранке, скандале. ЗС 1996, 192. 3. Волг. Неодобр. О беспорядке, грязи в доме. Глухов 1988, 39.
Дым да копоть у кого. Разг. Устар. Ирон. Об отсутствии имущества у кого-л. Ф 1, 180.
Возить дым. Перм. Ирон. Работать нехотя, лениво. Подюков 1989, 133.
[Ещё] дым в голове у кого. Пск. Ирон. О молодом, несерьёзном человеке. СПП 2001, 39.
Паковать дым у ветра. Яросл. Шутл.-ирон. Бездельничать. ЯОС 4, 29.
Пилить дым у Шаталова. Яросл. Шутл.-ирон. То же, что паковать дым у ветра. ЯОС 4, 29.
Пройти дым и воду. Башк. Многое испытать в жизни. СРГБ 1, 120.
Пускать дым в глаза кому. Разг. Неодобр. Обманывать, намеренно вводить в заблуждение кого-л. ЗС 1996, 208; Глухов 1988, 136.
Пускать на дым что. Волг. Неодобр. Тратить нерационально, без надобности (о деньгах). Глухов 1988, 137.
Ни дыма ни копоти у кого. 1. Горьк. Ирон. О бедном, неимущем человеке. БалСок, 47. 2. Волг. Ирон. О человеке, у которого что-то не ладится, дела идут не лучшим образом. Глухов 1988, 109.
Давать дыму кому. Волг. Сильно ругать, бранить, наказывать кого-л. Глухов 1988, 27.
В дыму. 1. Жарг. угол.; Дон. Сильно пьян. СРНГ 3, 324; Балдаев 1, 51; ББИ, 37; СВЯ,13. 2. Жарг. угол. В состоянии растерянности. Балдаев 1, 51; ББИ, 37.