воронцов и пушкин отношения
Пушкин в Одессе у графини Воронцовой часть 1
Портрет Елизаветы Ксаверьевны Воронцовой. Художник Ипполит Пауль Деларош. 1820-е гг.
На портрете изображена задумчиво-мечтательная девушка, которая находится в ожидании своего счастья. Заметно небольшое сожаление о том, почему у неё в жизни так получилось. Т.е. 10-летнее ожидание замужества. В глазах грустинка и на лице печаль, а девушка хорошая, поэтому её жаль…
Примерно такой была Е.К.Воронцова, в девичестве Браницкая, в 1823 году в Одессе, когда её впервые увидел А.С.Пушкин, ей 31 год, Пушкин моложе её на 7 лет.
До сих пор литературоведы-пушкинисты точно не могут определиться в том каковы в действительности были отношения графини Е.К.Воронцовой и Александра Пушкина.
Попробуем в этом разобраться.
Во время войны 1812 года граф много средств потратил на лечение своих же подчиненных офицеров и солдат, а будучи командиром оккупационного корпуса русских войск во Франции при уходе заплатил все долги солдат и офицеров. Он не разорился, но стал значительно беднее.
Как видим, к моменту знакомства Елизаветы с М.С.Воронцовым её отца уже не было в живых, поэтому наследницей всего состояния была её мать Александра. Правда Лиза была лишь пятым ребенком в семье, но хватило и ей, чтобы быть богатой невестой.
***
Лиза, конечно же, унаследовала темперамент своей матери, чего её мать и опасалась, а более чем 10 лет находиться в невестах, не встречаясь при этом с молодыми людьми до 26 лет, это больше похоже на наказанье, а не ожидание.
В то время, при отсутствии нормальной медицины, косметики и других средств омоложения, время молодости и внешней сохранности продолжалось гораздо меньше, чем сейчас, но хорошие природные данные Лизы помогали ей все же выглядеть моложе своих лет.
Вот что пишет тот же Ф.Ф.Вигель, который несмотря на свою другую ориентацию, был очарован Е.К.Воронцовой. И это не было лестью жене его начальника графа Воронцова, а слова подлинного восхищения: «Ей было уже за тридцать, а она имела все права казаться еще самою молоденькою. Со врожденным польским легкомыслием и кокетством желала она нравиться, и никто лучше нее в том не успевал. Молода была она душою, молода и наружностью. В ней не было того, что называется красотою, но быстрый, нежный взгляд ее маленьких глаз пронзал насквозь; улыбка ее уст, которой подобной я не видал, казалось, так и призывает поцелуи».
Позже, в подтверждение её прекрасных качеств, несмотря на возраст, на неё обратил внимание император Николай 1, который имел почти неограниченный выбор и которому не принято было отказывать, но, как ни странно, у графини Е.К.Воронцовой он получил отказ.
Был и еще один важный момент, который мог оказывать на заключение брака и дальнейшее отрицательное влияние на отношения в молодой семье. Лиза, в девичестве графиня Браницкая, по отцу была полька, а генерал М.С.Воронцов поляков не любил, т.к. в войне 1812 года они в составе армии Наполеона воевали против русской армии.
Возможно какую-то роль здесь сыграла императрица Елизавета Алексеевна, супруга Александра I, которая хорошо знала и обожала Лизу Браницкую. Видимо опасаясь, что отец Михаила Семёновича, граф Воронцов Семён Романович, долгие годы служивший русским послом в Лондоне, будет против женитьбы своего сына на польке, написала ему: «Молодая графиня соединяет в себе все качества выдающегося характера, к которому присоединяются все прелести красоты и ума: она создана, чтобы сделать счастливым уважаемого человека, который соединит с ней свою судьбу». Таким образом, брак состоялся.
Также на страницах своего дневника Михаил Воронцов записал:
«Сопроводив. корпус до границы России. я вернулся в Париж в январе месяца 1819 года. Там я познакомился с графиней Лизой Браницкой и попросил её руки у матери. Получив согласие, в феврале я отправился в Лондон к отцу, чтобы получить его благословение на брак. »
Венчание состоялось 20 апреля (2 мая) 1819 года в Париже в православной церкви, для обоих это была блестящая партия. Елизавета Ксаверьевна принесла мужу огромное приданое. Александра Браницкая дала всем 4-ым дочерям значительное приданое, чтобы потом по завещанию не делить фамильные имения, а всё оставить сыну Владиславу.
Но всё-таки не без колебаний решился граф Воронцов на брак с дочерью польского магната. В своём письме к графу Ростопчину Ф. В. новобрачный торжественно обещал не допускать к себе в государственной деятельности ни одного поляка[1]. О взаимоотношениях Воронцова и графини Александры Браницкой А. Я. Булгаков писал:
«Воронцова любит как любовника. Она в восхищении от зятя своего, но тот её не любит.»
***
См. Наталья Кочубей Строганова в жизни Пушкина
За всеми этими историями стоят, скорее всего, меркантильные интересы. Брак Графини Лизы с графом Михаилом, по – видимому все-таки был по – расчету, предварительное знакомство было коротким, да и у графа, в отличие от Лизы Браницкой, как мы видим, был выбор… К этому времени Лиза уже считалась перестарком, поэтому женитьба на ней заслуженного генерала была для него компромиссом, конечно, связанным с её богатым приданным.
Пушкин и Елизавета Воронцова
Пушкин и Елизаветы Ксаверьевна Воронцова*
Стихотворение из цикла «Музы Пушкина»
Три алых розы при свиданьи
Ей Саша Пушкин подарил.
Как больно вспоминать прощанье!
Нет от волненья больше сил.
Ей остаются только грёзы.
К чему рыдать? Окончен бал.
Как мужа скУчны ей угрозы.
Ей Саша Пушкин обещал
Беречь тот перстень,** что дарила.
Пусть не забудет их любви!
Она засушит эти розы,
К стихам его в альбом положит.
Господь, поэта сохрани!
*Елизавета Ксаверьевна была младшим ребёнком польского магната графа Ксаверия Браницкого и племянницы светлейшего князя Григория Потемкина Александры Энгельгардт, в семье было пять детей, два сына и три дочери. Исследователи не случайно связывают имя графини Воронцовой с известной пушкинской героиней. Возможно, именно судьба Елизаветы Ксаверьевны вдохновила поэта на создание образа Татьяны Лариной.
Еще до замужества она полюбила Александра Раевского, с которым состояла в дальнем родстве.
Елизавета Браницкая написала Александру письмо-признание в любви. Как и Евгений Онегин в пушкинском романе, холодный денди отчитал влюбленную девушку.
Ее выдали за Михаила Семёновича Воронцова, и вся история, казалось, на этом и закончилась.
Но когда Раевский увидел Елизавету Ксаверьевну блестящей светской дамой, женой известного генерала,
принятой в лучших гостиных, окружённой толпою поклонников, его сердце загорелось от пылкого чувства.
Любовь эта, затянувшаяся на несколько лет, исковеркала его жизнь – так считали современники.
Оставив службу в начале двадцатых годов XIX века, томимый скукой и бездельем, он приехал в Одессу,чтобы завоевать Воронцову.
В Одессе Воронцовы занимали великолепный дом и держали многочисленную прислугу.
В июле 1823 года в Одессу приехал Пушкин.
Ещё весной 1820 года молодого поэта за вольнолюбивые мысли, стихи и эпиграммы на самого императора Александра I отправляют в Кишинёвскую ссылку.
Пробыв там несколько лет, в июле 1823 года он приезжает в Одессу, его переводят под начало генерал-губернатора М.С.Воронцова.
Одесса сразу покорила сердце великого поэта. Колоритный южный берег у моря с его представителями различных национальностей, разговаривающих на разных языках, мягкий климат и пленительные морские пейзажи, прекрасная архитектура городских зданий, общение с интересными людьми и, наконец, приятное высшее общество – всё это не оставило равнодушным молодого поэта.
Приехав в Одессу, он сразу поселился в гостинице «Hotel du Nord» Именно здесь Александр Сергеевич начал писать свой знаменитый роман в стихах «Евгений Онегин».
А.С.Пушкин был не очень усердным чиновником. Его гораздо больше интересовали поэзия и женщины.
Южная Пальмира стала тем местом, где поэтическая натура Пушкина постоянно получала необходимое ей вдохновение. Поэт был страстен по натуре. Осенью 1823 года Пушкин страстно влюбляется в Елизавету Воронцову, которая была женой графа М.С.Воронцова, непосредственного начальника Пушкина. Отношения между графиней и влюблённым поэтом складывались очень сложно и неоднозначно.Елизавета Ксаверьевна, которая была старше Пушкина на 7 лет, то приближала его к себе, то, наоборот, отдаляла. А.С.Пушкин не пропускал ни одного вечера, устраиваемого в доме графа Воронцова, хотя к тому времени его отношения непосредственно с генерал-губернатором были очень натянутыми.
Но пылкий поэт достиг взаимности.
Раевский, влюбленный в графиню и зорко следивший за нею, мучился смутными догадками. Тут то он и задумал устранить соперника, который начал казаться ему опасным, для этого он пошёл на хитрость.
Он стал стравливать Пушкина с Воронцовым. И это ему удалось.
Неудивительно, что отношение Воронцова к своему подчиненному резко охладилось.
Ответом на это стали знаменитые едкие эпиграммы Пушкина в адрес Воронцова:
Полумилорд, полукупец,
Полумудрец, полуневежда,
Полуподлец, но есть надежда,
Что будет полным наконец.
**Известно, что Пушкин был весьма суеверным человеком, он верил в магическую силу колец.
Среди перстней, оставшихся после него, есть один, относящийся ко второй половине XVIII столетия,
Согласно преданию, это и был воспетый в известных стихах сердоликовый талисман, сберегающий от несчастной любви и предательства, приносящий вдохновение поэтам, подаренный Пушкину Воронцовой на прощание при его отъезде в августе 1824 года.
Перстень представлял собой большое витое золотое кольцо с крупным 8-угольным камнем — сердоликом красноватого цвета. На камне была вырезана восточная надпись. Над надписью помещены стилизованные изображения виноградных гроздей. Некоторые исследователи считают, что этот орнамент свидетельствует о крымско-караимском происхождении драгоценности.
Умирающий Пушкин завещал кольцо-талисман с сердоликом Василию Жуковскому, который его очень любил и носил всю жизнь. Кольцо стало своего рода переходящим знаком отличия лучших литераторов эпохи.
После смерти Жуковского перстень перешел к Ивану Тургеневу, а после смерти писателя перстень был передан Полиной Виардо в Пушкинский музей Царскосельского лицея. Оттуда перстень был украден в 1917 году. С тех пор судьба кольца неизвестна.
Воронцов и пушкин отношения
доктор филологических наук
Миф : отношения А.С.Пушкина с Е.К.Воронцовой
Реальность : А.С.Пушкин и В.Ф.Вяземская
До сих дней устойчиво держится легенда о любви А.С.Пушкина и графини Е.К.Воронцовой. Несмотря на предпринятые попытки Г.П.Макогоненко 1 разрушить ее, она продолжает жить в пушкинистике.
Однако при ближайшем рассмотрении фактов, связанных с графиней и ее отношением к Пушкину, мы не находим даже малейшего намека на легендарные предания. Больше того, вместо Воронцовой обнаруживается другая женщина — княгиня Вера Вяземская.
Пушкин познакомился с Верой Вяземской летом 1824 года в Одессе, куда она приехала с маленьким сыном и дочерью. Хотя Вяземские и были очень богатыми людьми, но, приехав в разгар сезона, княгине удалось снять лишь маленькую хибарку над самым морем.
Пушкинисты, анализируя жизнь Александра Сергеевича в Одессе, сосредоточивали свое внимание на дворце Воронцовых, даче Рено, расположенной на высоком берегу, на обрыве, и совершенно не обращали внимания на то, что и княгиня Вяземская летом 1824 года также жила рядом. От дачи Воронцовых с обрыва сбегала к морю крутая тропинка. Это обстоятельство служило доказательством того, что Пушкин, якобы, посвятил элегию 1824 года «Ненастный день потух…», где обыгрывается местонахождение возлюбленной, Елизавете Ксаверьевне Воронцовой. А уже на основе того, что эта элегия передает в подробностях интимные отношения поэта с некоей женщиной, был выстроен сценарий отношений Пушкина с графиней. Достаточно исследователям было увязать скудную информацию современников Пушкина о том, что поэт с Воронцовой и Вяземской однажды прогуливался по берегу моря и они были окачены волной и промокли до нитки, что дача Воронцовой находилась на высоком берегу, как появился ряд работ, посвященный романтической, причем взаимной любви поэта и графини. Заметим, что Вера Федоровна Вяземская, хотя и была третьей на этой прогулке, явно не привлекала внимания пушкинистов, несмотря на титул княгини. Гораздо интереснее было объяснить высылку Пушкина из Одессы в Михайловское, которая произошла по ходатайству графа Воронцова, ревностью обманутого мужа, нежели другими обстоятельствами. И возник миф о Воронцовой, ее значении в жизни Пушкина.
Вот время: по горе теперь идет она
К брегам, потопленным шумящими волнами;
Там, под заветными скалами,
Теперь она сидит, печальна и одна…
И никто из исследователей всерьез не отнесся к взаимоотношениям Пушкина с княгиней Верой Федоровной Вяземской. Конечно, графиня Елизавета Ксаверьевна Воронцова была более интересным объектом, так как княгиня Вера Вяземская была, во-первых, женой друга Пушкина, во-вторых, не была так привлекательна, как Элиза Воронцова.
Между тем есть свидетельство самой Вяземской о том, в каких условиях она жила в Одессе. В письмах к мужу она подробно описывает свой быт: «Чтобы добраться до дому, мне надо последние полверсты идти домой пешком, так как хутор стоит на такой круче, куда никакой экипаж не может подняться».
Обратим внимание на то, что Вера Федоровна жила на такой «круче, куда никакой экипаж не может подняться». А это означает, что ей волей или неволей, но приходилось идти по горе, прежде чем куда-либо попасть — к морю ли, в город ли.
Надо сказать, что отношения ее с мужем не были обычными: супруги терпимо относились к увлечениям друг друга, делились своими впечатлениями, и это в какой-то степени даже укрепляло их брак.
Почему на этом заостряем внимание? Дело в том, что в пушкинской элегии «Ненастный день потух…» есть такие знаменательные строки:
Вот время: по горе теперь идет она
Но поскольку Вяземская, как и Воронцова, также жила на горе, то у пушкинистов уже появляется выбор: так кто же из женщин шел по горе: графиня Воронцова или княгиня Вяземская?
При ближайшем рассмотрении фактических данных, оставленных Верой Федоровной в письмах к мужу, можно уверенно сказать, что это именно Вера Федоровна Вяземская идет по горе, прежде чем спуститься к морю, либо поехать в город. Но если это так, то элегия «Ненастный день потух…» отнесена может быть вовсе не к Воронцовой, а к Вяземской!
Так кому все же была посвящена эта элегия? От ответа зависит либо продолжение, либо крах легенды о любви Пушкина к графине Воронцовой.
По общему мнению биографов и исследователей пушкинского творчества, Пушкин, для которого любовь и поэзия составляли смысл жизни, был в эту пору влюблен сразу в трех женщин. Об этом сообщает нам в письме к своему мужу Вера Вяземская.
А еще ранее, 11 июля 1824 года, Вера Вяземская рассказывает мужу еще один знаменательный эпизод из своей одесской жизни: «… я помещаюсь на громадных камнях, ушедших в море, я смотрю, как волны разбиваются у моих ног, иногда я не нахожу храбрости ожидать девятый вал, когда он приближается слишком поспешно; я тогда стараюсь убежать еще поспешнее и возвращаюсь минутой спустя…» 6
Заметим, что строфа XXXIII Первой главы «Евгения Онегина» определенно посвящена этой прелестной сценке:
Я помню море пред грозою:
Как я завидовал волнам,
Бегущим бурной чередою
С любовью лечь к ее ногам!
Как я желал тогда с волнами
Коснуться милых ног устами!
Интересно, что В.Набоков справедливо увязывал колорит сцены строфы XXXIII Первой главы «Онегина» с аналогичной в отрывке «За нею по наклону гор», считая, что восхищение прелестными ножками графини привело к тому, что Пушкин переработал этот отрывок в строфу XXXIII :
За нею по наклону гор
Я шел дорогой неизвестной,
И примечал мой робкий взор
Следы ноги ее прелестной. 8
И здесь возникает гора, по которой движется желанная Пушкину женщина.
Превратив отрывок в строфу XXXIII Первой главы «Евгения Онегина» — «Я помню море пред грозою», Пушкин тем самым дал понять современникам, что ему очень дороги эти воспоминания.
Можно было бы полностью согласиться с Набоковым, если бы он не отнес «ножки» к графине Воронцовой, что, на наш взгляд, очень спорно.
Скорее всего, имеются в виду не ножки графини Елизаветы Ксаверьевны Воронцовой, а ножки княгини Веры Федоровны Вяземской. Именно она, по свидетельству самого поэта, является адресатом строфы XXXIII Первой главы «Евгения Онегина», а значит — и аналогичных лирических произведений: элегии «Ненастный день потух…» и отрывка «За нею по наклону гор».
Итак, строфа XXXIII Первой главы «Онегина», по признанию самого же Пушкина, посвящена Вере Федоровне Вяземской. Лучше самого поэта никто не может знать о том, кем в эту пору восхищался автор «Онегина». А он прямо называет Веру Вяземскую, подчеркивая, что строфа XXXIII возникла под ее влиянием, а следовательно, и посвящена ей. Это ее образ преследовал Пушкина в момент создания строфы.
Увидев за поэтическими строками Веру Вяземскую, мы тем самым способствуем развенчанию двух мифов — об «утаенной» любви Пушкина к Марии Николаевне Раевской-Волконской и страстном романе с Елизаветой Ксаверьевной Воронцовой.
Действительно, о Воронцовой мы узнаем очень немногое, Вяземская очень сдержанно комментирует отношение к ней поэта. Больше она пишет в письмах к мужу о себе и своих отношениях с Пушкиным.
Надо сказать, что Воронцова и Вяземская подружились не случайно: обе, каждая по-своему, были обаятельными, прелестными, очаровательными. Обе были моложавы, смотрелись намного младше своих лет. В силу своего обаяния имели массу поклонников, которых часто не воспринимали серьезно.
Пушкин, увидев однажды Воронцову, не стал исключением из правил. В его рукописях стал появляться образ женщины с ярко выраженными чертами Елизаветы Ксаверьевны. Подчеркивались ее прекрасного рисунка шея и великолепные плечи, стройная изящная фигуры. Есть и прелестная зарисовка ее лица, обрамленного кудрями, высокой шеи и покатых плеч, задрапированных материей. Но Пушкин всегда зарисовывал тех, кто в какой-то важной для него степени привлекал внимание. Конечно, это еще не повод строить какие-то серьезные предположения по поводу отношений поэта с этими людьми.
Между тем Г.П.Макогоненко еще в 70-х годах XX столетия уже развенчивал миф о Воронцовой. А он, в принципе, основательно задевает честь Елизаветы Ксаверьевны: якобы от Пушкина у нее родился темнокожий ребенок, девочка; якобы графиня писала письма поэту в Михайловское, куда он был выслан из Одессы по желанию ее мужа графа Михаила Воронцова. Якобы их соединяла страстная любовь, отголоски которой отчетливо просматривались в ряде элегический произведений: «Ненастный день потух…», «Сожженное письмо», «Желание славы», «Храни меня, мой талисман…», «Талисман».
И писем Воронцова не посылала Пушкину, и он ей не писал.
Однако письма в Михайловское приходили. От кого же? Оказывается, от княгини Веры Федоровны Вяземской. Она писала Пушкину в Михайловское, как и он ей.
Но нет ни одного свидетельства современников Пушкина о том, что кто-то еще из женщин присылал письма поэту, когда он находился в северной ссылке.
Некоторые исследователи ссылаются на загадочные строки в письме Александра Раевского к Пушкину из Александрии близ Белой Церкви, имения Воронцовых, от 21 августа 1824 года, написанные через 10 дней после отъезда поэта в Михайловское: «…а сейчас расскажу вам о Татьяне. Она приняла живейшее участие в вашем несчастии; она поручила мне сказать всем об этом, я пишу вам с ее согласия, ее нежная и добрая душа видит лишь несправедливость, жертвой которой вы стали; она выразила мне это со всей чувствительностью и грацией, свойственными характеру Татьяны».
Александр Раевский, по признанию его отца, а значит — и всех его родственников, питал «несчастную страсть» к графине Воронцовой, которая вовлекла его из ревности в «неблаговидные поступки». Была скандальная история, которая охладила родственные отношения Н.Н.Раевского с семьей Воронцовых. Основанием явилось то, что Александр Раевский, остановив на улице карету графини Воронцовой, «наговорил ей дерзостей».
Если «Татьяна» — это Е.К.Воронцова, то тон письма говорит об отсутствии близости графини с Пушкиным. Иначе бы она не воспользовалась таким посредником как Александр Раевский.
Но есть и иное мнение пушкинистов. Под «Татьяной» подразумевалась Наталья Кочубей.
В мае 1825 года уже Николай Раевский писал Пушкину из Белой Церкви, говоря о том, что отец и мать «вашей графини Натальи Кагульской» уже неделю как находятся здесь». А за 9 дней до этого письма поэту Николай Раевский писал из Тульгина своему брату Александру: «Вы не сообщаете мне никаких новостей с тех пор, как находитесь в Белой Церкви. Вот что я могу сказать вам наиболее интересного: я представлялся Кочубеям, проезжая здесь, и только что вернулся из паломничества в Антоновку».
П.Губер в свое время не случайно сделал вывод, исследуя это письмо, о том, что пушкинская Наталья — это Наталья Викторовна Кочубей.
Следовательно, о ней, на наш взгляд, могла идти речь под именем «Татьяна».
30 марта 1819 года вблизи Кагульского памятника (в Петербурге) Пушкин встретил Наталью. Какую? Кочубей? Апраксину? Вот черновой набросок 1819 года:
Воронцов и Воронцова
«Полу-милорд, полу-купец,
Полу-мудрец, полу-невежда,
Полу-подлец, но есть надежда,
Что будет полным наконец»…
Эта одна из многих, самая едкая эпиграмма Пушкина на светлейшего князя генерал-губернатора Новороссийского края и полномочного наместника Бессарабии Михаила Семеновича Воронцова (1782 – 1856) на долгие годы оказалась в нашей стране его главной характеристикой.
Удивительно, но опальный поэт Пушкин как будто перечеркнул одним росчерком своего талантливого пера все, что сделал для России князь Воронцов, и задолго до повальных «чисток» тридцатых годов прошлого века определил его во враги народа.
ДВЕ ЗВЕЗДЫ
Михаил Семенович Воронцов скончался 6 ноября 1856 года в возрасте семидесяти четырех лет и в знак особых заслуг перед Отечеством был погребен в Одесском кафедральном Спасо-Преображенском соборе. Спустя почти четверть века, 15 апреля 1880 года, рядом упокоилась его супруга, светлейшая княгиня Елизавета Ксаверьевна.
А 1936 году, накануне варварского взрыва собора большевиками, могилы Воронцовых осквернили и их прах выбросили на улицу. Неизвестные одесситы в тайне от советских властей сумели перезахоронить останки сиятельных супругов на окраинном Русско-Слободском кладбище.
Хоронили под ночным покровом, в спешке, в большом секрете, особо не выбирая место и рискуя попасть под колпак НКВД. Михаилу Семеновичу и Елизавете Ксаверьевне даже не привелось здесь лежать рядом. На долгих семьдесят лет они удостоились скромных земляных холмиков на разных участках и незавидных металлических табличек, коряво надписанных от руки. Изгнание из усыпальниц, изгнание из города, изгнание из народной памяти — вот что уготовила им новая власть. Но и этого ей показалось мало.
Рядом со Спасо-Преображенским собором в Одессе был установлен памятник Воронцову. На его возведение жертвовали император и вся августейшая фамилия, военное, морское и духовное ведомства, 56 губерний от западных до восточных границ России. Кто сколько мог. Есть свидетельство о пожертвовании неизвестным гражданином Одессы двух копеек, зато от души. На цоколе памятника выбили слова: «Светлейшему князю Михаилу Семеновичу Воронцову. Благодарные соотечественники. 1863».
В 30-е годы памятник тоже вознамерились снести. Подогнали трактор, обвязали монумент цепями, взревел мотор… А бронзовый Воронцов продолжал стоять. Так ничего и не получилось. Тогда придумали сбить прежнюю надпись от благодарных соотечественников и поместить ту самую, пришедшуюся весьма кстати эпатажную эпиграмму Пушкина.
Только в 2005 году прах Михаила Семеновича и Елизаветы Ксаверьевны Воронцовых был возвращен в заново восстановленный Одесский кафедральный Спасо-Преображенский собор. Тогда же на непобежденный памятник вернули и исконную надпись.
Но вот странно, несмотря на то, что почти семь десятков лет сознательно перевирались, втаптывались в грязь, окутывались дешевыми слухами биографии и дела этой блистательной пары, супруги Воронцовы, как две звезды, возносясь выше и выше, становились все более недосягаемыми для лжи и кривотолков. И даже гений Пушкин, с его гениальным правом «на собственное видение», оказался бессильным изменить для потомков их статус благороднейших граждан России.
МИХАИЛ СЕМЁНОВИЧ
Михаил Семенович Воронцов, герой войны 1812 года, храбрый и умный офицер, участник Бородинского сражения, в чине генерала командовал русским оккупационным корпусом во Франции. Он слыл либералом, сторонником свободы и уважения прав солдат, ярым противником рабства в любой его форме. Малейшая непорядочность вызывала у Воронцова настоящие приступы идиосинкразии. Известно, что он продал свое имение, чтобы покрыть долги офицеров оккупационного корпуса в Париже. Честь российской армии была для него превыше собственного материального достатка.
Получив огромные южные территории под свое управление, Воронцов вслед за первым губернатором Новороссии герцогом Ришелье прекрасно понял политическую и экономическую миссию Одессы в Европе и России, а потому сделал все возможное для повышения роли неофициальной столицы юга. При нем Одесса стала третьим городом империи по количеству жителей, а по духу вольности и удобству жизни, как свидетельствовали многие современники, лучшим городом страны, опережая Москву и Санкт-Петербург.
Мощение и освещение улиц, проведение водопровода, создание гармоничного европейского архитектурного ансамбля центра Одессы, обустройство морского порта и маяка, организация порто-франко, подготовка сооружения первой ветки Одесской железной дороги,закладка ботанического сада, открытие гимназий, школ, института благородных девиц, училищ глухонемых и восточных языков, училища торгового мореплавания в Херсоне, первого открытого музея и второй в России публичной библиотеки, разведение виноградников в Крыму и начало выпуска знаменитых крымских вин, создание Общества развития сельского хозяйства Южной России, а также многие-многие другие деяния самым непосредственным образом были связаны с поразительной по своей энергии созидательной деятельностью светлейшего князя Воронцова.
Жизненным кредо Михаила Семеновича был принцип, которому он следовал до конца своих дней: «Люди с властью и богатством должны так жить, чтобы другие прощали им эту власть и богатство».
Но пересеклась судьба Михаила Семеновича с невозможным гением Пушкиным, оказавшимся по приезде в Одессу под его подчинением, и остались они накрепко связанными в истории. Причем Пушкин, пылкий, талантливый, мятущийся и гонимый, так безвременно и глупо ушедший, вызывал, как правило, глубокое сочувствие. А устроенный, любимый, блестящий, обласканный славой и царем Воронцов… Увы. Так уж устроены мы, люди, что жалость скорее пронзает сердце, чем благодарность или, скажем, восхищение успехом.
А были они на самом деле разными. Как лед и пламень. И естественно, действовали друг на друга раздражающе. Генерал-губернатор, сдержанный красавец, англоман, высоко образованный аристократ, превыше всего почитающий кодекс офицерской чести и уважающий обязательность, трудолюбие, верность слову, вряд ли мог одобрить поведение богемного Пушкина. А тот, низкорослый, некрасивый, униженный высылкой из столицы, назло эпатирующий высший свет и озаренный величайшим вдохновенным обаянием, от которого женщины теряли головы и нарушали христианские обеты целомудрия, больше всего стремился к независимости.
Впрочем, с точки зрения сегодняшнего дня, ссылка опального поэта проходила в Одессе весьма необременительно для творческой личности: он мало усердствовал на скучной государственной службе, много писал, весело проводил свободное время в театре, на дачах и в домах известных граждан Южной Пальмиры, включая высокопоставленное семейство Воронцовых.
Нужно сказать, что Воронцов, большой поклонник Байрона, поначалу недооценивал пушкинское творчество. Сколько всего кануло в Лету, а ему в вину по-прежнему ставится эта нестыковка с мировоззрением и характером Пушкина, а также то, что он «не дорос» до творений светоча русской поэзии.
Но вот письмо Воронцова дипломату Антону Антоновичу Фонтону, с которым он находился в дружеской переписке в двадцатых годах девятнадцатого века:
«Одесса. 1824 год. Май-июнь.
Каждый из нас должен уплатить свою дань молодости. Но Пушкин уже слишком удлинил свою молодость. Попал он в общество кутил: женщины, карты, вино… Если бы и удалось уберечь его от местных соблазнов, то вряд ли удастся сделать то же по отношению пребывающих путешественников, число которых все увеличивается и среди которых у него много друзей и знакомых. Все эти лица считают своим долгом чествовать его и чрезмерно превозносить его талант. Пушкина я тут не виню: такое отношение вскружило бы голову человеку и постарше.
А талант у него, конечно, есть. Каюсь, но я только недавно прочел его знаменитый «Руслан», о котором столько говорили. Приступил я к чтению с предвзятой мыслью, что похвалы преувеличены. Конечно, это не Расин, но молодо, свежо и занятно. Что-то совсем особое. Кроме того, надо отдать справедливость Пушкину, он владеет русским языком в совершенстве. Положителен и звучен, и красив наш язык. Кто знает, может быть, и мы начнем вскоре переписываться по-русски… Если вы не читали, прочитайте «Руслана» — стоит».
Вот вам и Воронцов — «ненавистник и душитель» поэта. В наши дни почти забыта еще одна немаловажная деталь его биографии. Был Михаил Семенович одним из образованнейших людей своего времени, покровителем ученых и деятелей искусств, за что удостоился избрания почетным членом Петербургской академии наук. Уж ему было по силам разобраться, что, собственно, на самом деле представляет собой несобранный мелкий клерк его канцелярии господин Пушкин.
Юг, жара, полчища прожорливых тварей оккупировали Новороссийский край. А ведь в то время не было ни эффективных средств борьбы с саранчой, ни достаточных коммуникаций, чтобы знание об истинном размере беды давало возможность принять адекватные меры. В разные концы наместничества генерал-губернатором срочно отправлялись люди для сбора информации. Чиновников не хватало. На саранчу были подняты все.
«Одесса. 1824 год. Июнь-июль.
Мой милый Фонтон, вы никогда не угадаете, что там было. Стихи, рапорт в стихах! Пушкин писал: «Саранча летела, летела и села. Сидела, сидела — все съела и вновь улетела»… И вот я решил на другой день утром вызвать Пушкина, распечь или, вернее, пристыдить его и посадить под арест. Но ничего из этого не вышло.
Вечером начал я читать другие отчеты по саранче. На этот раз серьезные, подробные и длинные-предлинные. Тут и планы, и таблицы, и вычисления. Осилил я один страниц в тридцать и задумался — какой вывод? Сидела, сидела, все съела и вновь улетела, — другого вывода сделать я не мог… Мне стало смешно, и гнев мой на Пушкина утих. По крайней мере он пощадил мое время. Действительно, наши средства борьбы с этим бичом еще слишком первобытны.
Понял ли он это или просто совпадение? Три дня я не мог избавиться от этой глупости. Начнешь заниматься, а в ушах все время: летела, летела, все съела и вновь улетела… Из всего мною сказанного ясно, что место Пушкина не в Одессе и что всякий другой город, исключая, конечно, Кишинев, окажется более для него подходящим. Вот и прошу я вас, мой дорогой Фонтон, еще раз проявить во всем блеске ваши дипломатические способности и указать мне, во-первых, кому написать, и, во-вторых, как написать, чтобы не повредить Пушкину…».
И вправду, все могло сложиться по-другому, не будь Пушкин Пушкиным, а Воронцов Воронцовым. Но историю не повернешь вспять. Нам остается только все понять. И – простить обоих.
ЕЛИЗАВЕТА КСАВЕРЬЕВНА
Первая леди Новороссийского края была младше своего сиятельного супруга почти на десять лет. Яркая преуспевающая пара. Успех, богатство, любовь, знаменитый и красивый муж — что еще нужно молодой женщине?
«Ей было уже за тридцать лет, а она имела все право казаться еще самой молоденькою… — вспоминает современник. — С врожденным польским легкомыслием и кокетством (Елизавета Ксаверьевна происходила из польского графского рода Браницких. — Авт.) желала она нравиться, и никто лучше ее в том не успевал. Молода она была душою, молода и наружностью. В ней не было того, что называют красотою, но быстрый нежный взгляд ее миленьких небольших глаз пронзал насквозь; улыбка ее уст, которой подобной я не видел, казалось, так и призывает поцелуи».
Дом Воронцовых был открытым. Михаил Семенович принимал посетителей на своей половине, Елизавета Ксаверьевна — на своей. В обед все сходились в столовой. Часто большими компаниями выезжали на дачу, на пикники. Постоянно устраивались балы и маскарады. Этикет соблюдался нестрого. А в отсутствие генерал-губернатора, который часто отлучался по делам службы то в Крым, то в Кишинев, все начинали себя чувствовать и совсем свободно.
Пушкин часто бывал у Воронцовых. Вспомним, что в Одессе предметом его страсти была красавица Амалия Ризнич, полунемка, полуитальянка с примесью еврейской крови, пленила его сердце и очаровательная полька Каролина Собаньская… Впрочем, донжуанский список поэта включал в то время еще несколько довольно известных в Одессе фамилий. А тут — первая из первых женщин края, жена ненавистного антипода-начальника и такая живая, веселая, открытая для шутки и флирта.
И флирт начинается. Не стоит забывать, что в то время эти невинные забавы, окрашенные озорством, показным рыцарством мужчин и подчеркнутым женским кокетством, были весьма важной составляющей салонного этикета. Воронцова снисходительно принимает ухаживания Пушкина: он ведь младше ее более чем на шесть лет и потом… положение ссыльного поэта не идет ни в какое сравнение с ее собственным местом под солнцем.
Пушкин продолжает атаковать Елизавету Ксаверьевну и заносит ее в свой донжуанский список. Страницы его рукописей испещрены ее портретами. Появляются стихи, посвященные им Воронцовой, среди которых «Кораблю», «Приют любви, он вечно полн», «К морю», «Младенцу», «Сожженное письмо», «Желание славы», «Ангел», «Храни меня, мой талисман» и написанные чуть позже «Талисман» и «Прощание».
Но не осталось ни одного достаточно серьезного свидетельства о благосклонности Воронцовой к ухаживаниям поэта. Единственное дошедшее до нас ее письмо к нему носит сугубо деловой характер. А его взрывы эмоций, пламенные стихи и сердечные излияния друзьям не в счет: уж таков Пушкин, горячий, экспрессивный, непокорный в стремлении добиться своего любой ценой.
И… появляется версия, что роман Воронцовой со ссыльным поэтом окончился рождением внебрачной дочери Софьи. Причем строится она на том, что-де своей маленькой дочери Соне Пушкин посвятил стихотворение «Младенцу», написанное 2—8 октября 1824 года.
Не будем углубляться в детали, каким образом упорно доказывалась мысль, что Пушкин под «младенцем» разумел в произведении дитя своей тайной любви.
Разбивается она записью в одной из недавно обнаруженных регистрационных книг Одесского кафедрального Спасо-Преображенского собора, свидетельствующей, что дочь Воронцовой Софья родилась 3 апреля 1825 года, то есть намного позже после появления «указующего» стихотворения Пушкина. В период с 14 июня по 23 июля 1824 года Воронцова пребывала с мужем в Крыму, а Пушкин оставался в Одессе. Так что отцом Сони он определенно быть не мог.
Кстати, Елизавета Ксаверьевна родила шесть детей, выжили из которых лишь двое. Пушкин мог знать старшего сына Семена и дочь Александру.
Но вот еще более удивительные «факты», долженствующие свидетельствовать о тайной любовной связи Воронцовой с Александром Сергеевичем. Уезжая из Одессы в Михайловское, он как будто бы получил от Елизаветы Ксаверьевны удивительный перстень с печаткой, украшенный резьбой с таинственной арабской надписью из Корана, демонстрирующий любовь светлейшей княгини. Назначение перстня — быть любовным талисманом. Именно об этом якобы поведал Пушкин в своем знаменитом стихотворении «Талисман».
Однако новейшие исследования историков не оставляют сомнений в истинном происхождении знаменитого перстня Пушкина «с арабскими письменами». Оказывается, надпись сделана на крымско-караимском варианте древнееврейского языка и переводится следующим образом: «Симха, сын почтенного рабби Иосифа (пресвятого Иосифа старого), да будет благословенною его память».
Это в некоторой степени подтверждает и появившуюся недавно теорию о караимском (а отнюдь не абиссинском!) происхождении прадеда Пушкина Абрама Ганнибала.
В самом деле, вряд ли перстень с еврейскими письменами был подарен Пушкину влюбленной княгиней. Кстати, размеры его просто гигантские: Пушкин, по свидетельствам многочисленных очевидцев, был вынужден носить его на большом пальце руки. Уж наверное, у Воронцовой имелась возможность подобрать перстень по точному размеру необыкновенно тонких пальцев своего возлюбленного. И Пушкин, между прочим, не носил любовный дар постоянно, а употреблял его в чисто утилитарных целях — запечатывал свои многочисленные письма. Вот так талисман любви. Да и в стихотворении «Талисман» абсолютно ничего о перстне не говорится.
Одним словом, легенда о сердечной склонности Елизаветы Ксаверьевны, жены генерал-губернатора Новороссийского края и наместника Бессарабии, к скандальному ссыльному поэту трещит по швам.
В последние месяцы пребывания Пушкина в Одессе Воронцова наоборот отдалилась от него. Причиной тому были его все более эпатажные выходки, в том числе и подготовка бегства через море от отправки в Михайловское.
Есть свидетельство, что на одном из обедов в доме Воронцовых, когда Елизавета Ксаверьевна обратилась к какому-то гостю с вопросом: «Что нынче дают в театре?» — Пушкин, не дав тому ответить, с нажимом заявил: «Верная супруга», княгиня». Реакция Воронцовой мгновенна и естественна: «Какая наглость!» — обрезала она его и отвернулась.
И давайте не будем больше будоражить всуе память о Воронцовых и Пушкине, наших великих соотечественниках, которые своим присутствием на Земле сумели сделать мир краше и многогранее.
Михаил Семенович — как воин, государственный деятель, реформатор и градостроитель.
Елизавета Ксаверьевна — как прелестная добрая женщина, одно лишь имя которой по сей день вызывает бурю чувств и служит легенде о страстной любви, сметающей все условности света.
А Александр Сергеевич – как неувядающий гений, оставивший нам потрясающие стихи, в том числе посвященные замечательным женщинам, в которых он был влюблен.
Что было — то быльем поросло.