восстановление нарушенных прав и свобод человека удовлетворение чувства справедливости

Справедливое судебное решение всегда основано на правильном понимании и применении закона

На совещании, состоявшемся 5 апреля 2019 г. в Минске в новом здании Верховного Суда, обеспечение справедливого судебного разбирательства было названо одной из главных задач совершенствования деятельности судебной системы. Как следствие, оживилась дискуссия о реализации принципа справедливости в судебной деятельности. Своим пониманием данного принципа и мнением о том, исходя из каких критериев судебное решение по спорам экономического характера следует оценивать как справедливое, в интервью журналу «Судебный вестник Плюс: экономическое правосудие» поделился заместитель Председателя Верховного Суда Республики Беларусь, председатель судебной коллегии по экономическим делам Юрий Кобец.

– Юрий Викторович, о том, что справедливость правосудия – основной критерий, по которому общество оценивает судебную систему, уже не раз говорилось с высоких трибун. Каким требованиям, с Вашей точки зрения, должно отвечать справедливое судебное решение?

– Право на справедливое судебное разбирательство закреплено во многих международных правовых актах по вопросам правосудия, в том числе в основополагающем документе Совета Европы – Конвенции о защите прав человека и основных свобод.

Кодекс о судоустройстве и статусе судей также указывает, что при осуществлении правосудия судьи должны быть справедливыми и беспристрастными, то есть выносить справедливые судебные решения.

Сложность заключается в том, что единого понимания справедливости нет. Более того, справедливость не существует как объективная реальность, ее носителем всегда выступает человек, в нашем случае – судья. Неслучайно Кодекс чести судьи Республики Беларусь, принятый на съезде судей в 1997 году, содержит комплекс морально-этических требований, предъявляемых к личности судьи.

Ведь, как правило, судебное решение воспринимается большинством людей как справедливое, если оно соответствует общепринятым моральным, этическим нормам. При этом закон предлагает некое универсальное решение той или иной правовой проблемы, а стороны (граждане и юридические лица) хотят, чтобы суд вник в их конкретную ситуацию.

В этой связи одна из главных задач судьи при рассмотрении любого дела – определить баланс между правовой и общественной оценкой принимаемого судебного постановления.

Но отправной точкой, на мой взгляд, служит следующий постулат: справедливое решение должно в полном объеме соответствовать требованиям как материального, так и процессуального права с допустимыми основаниями для применения аналогии закона и аналогии права. Причем важно понимать, что право не может защищать пусть формально законное, но не честное, не признаваемое в обществе должным поведение. В этой связи ст. 9 ГК прямо указывает на недопустимость действий граждан и юридических лиц, осуществляемых исключительно с намерением причинить вред другому лицу, а также злоупотребления правом в иных формах. В случае установления факта такого злоупотребления суд может отказать лицу в защите принадлежащего ему права. Такой подход согласуется и с положениями ст. 27 Конвенции о защите прав человека и основных свобод.

– Когда мы говорим, что справедливое судебное решение – это прежде всего решение, соответствующее закону, нужно быть готовым к вопросу о том, всегда ли справедлив закон. На Ваш взгляд, возможны ли ситуации, когда строгое соблюдение судом закона может повлечь явную несправедливость?

– По моему убеждению, закон – это инструмент, который позволяет суду восстановить нарушенное право. Да, у этого инструмента могут быть недостатки, но потому и важно, кто и как этот инструмент использует.

При этом в основе любого справедливого решения всегда лежит норма диспозитивного права. Ориентация исключительно на достижение справедливости, как ее понимает конкретный судья, при игнорировании норм законодательства недопустима. Более того, подобный подход как раз и чреват тем, что может породить еще большую несправедливость. Вместе с тем, если спор может быть разрешен несколькими правомерными способами, суд выбирает тот из них, который наиболее отвечает запросу общества на справедливость как равенство возможностей.

Поэтому не соглашусь с тем, что строгое соблюдение судом закона может повлечь явную несправедливость. Наоборот, неумение глубоко вникнуть в суть спора и правильно применить закон способны стать причиной принятия несправедливого судебного постановления.

– Возможно ли выработать единые критерии оценки справедливости судебного решения?

– Многие зарубежные эксперты не воспринимают справедливость как правовой термин, а считают ее категорией философской, социальной, нравственной. Такую же точку зрения, знаю, разделяет и часть отечественных юристов. Потому вопрос о возможности четко определить содержание понятия «справедливость» как правовой категории и выработать критерии, о которых Вы говорите, в современной юридической науке остается дискуссионным именно в связи с нравственным характером этого понятия.

Но хотя определить такие критерии довольно сложно, рискну утверждать, что это возможно – в результате масштабной дискуссии с привлечением широкой научной и юридической общественности, предпринимательского сообщества. Было бы ценно услышать мнение адвокатов, ведь они – в первом ряду заинтересованных в справедливости принятого судом решения. Хотелось бы, чтобы свое видение справедливости в данном контексте высказали контрольные (надзорные) органы, представители исполнительной и законодательной власти.

Запрос на справедливость в нашей стране велик, на это не раз обращал внимание Президент Беларуси, называя социальную справедливость важнейшей составляющей идеологии белорусского государства. И, полагаю, правы те ученые, которые называют правоприменительную практику юридическим средством реализации принципа социальной справедливости.

Представляется, что фундаментом для выработки критериев соблюдения принципа справедливости, в том числе в судебном правоприменении, могут служить основные начала гражданского законодательства, закрепленные в ст. 2 ГК, положения Директивы Президента Республики Беларусь от 31.12.2010 № 4 «О развитии предпринимательской инициативы и стимулировании деловой активности в Республике Беларусь», принципы взаимодействия государственных органов, их должностных лиц с юридическими лицами и индивидуальными предпринимателями, определенные в п. 1 Декрета Президента Республики Беларусь от 23 ноября 2017 г. № 7 «О развитии предпринимательства», принципы налогообложения, изложенные в ст. 2 НК.

– Существуют ли какие-то специфические критерии оценки решения по экономическому спору как справедливого? И какие факторы должен принимать во внимание судья при вынесении законного и справедливого решения?

– Специфика рассмотрения экономических споров заключается в том, что его результат зачастую серьезным образом влияет на хозяйственную деятельность сторон по делу, затрагивая не только самих субъектов – участников спора, но и их учредителей, работников, отношения с контрагентами, возможность исполнения обязательств перед ними. Иными словами, одно судебное решение может породить цепочку последствий для организаций и конкретных людей.

В этой связи при рассмотрении экономических дел суду всякий раз необходимо оценивать экономические последствия принимаемых решений. В каждом судебном решении должны быть экономическая логика, польза и смысл. Только при таком подходе можно выполнить ту задачу, которую поставил Глава государства в Послании белорусскому народу и Национальному собранию Республики Беларусь, произнесенном в 2018 году, – обеспечить верховенство закона без ущерба экономическому росту. Как это реализуется в практической деятельности? Приведу пример.

По заявлению хозяйственного общества экономический суд признал частично недействительным распоряжение налогового органа о взыскании в бюджет штрафа за несвоевременное исполнение обязательства о перечислении суммы дивидендов, начисленных на принадлежащие Республике Беларусь акции. Вынося решение, суд исходил из того, что мера воздействия в виде штрафа в размере 100 % всей суммы дивидендов, а не в размере неуплаченной суммы, не соответствует требованиям подп. 1.18 п. 1 Декрета Президента Республики Беларусь от 20 марта 1998 г. № 3 «О приватизации государственной собственности в Республике Беларусь», а также характеру такой меры ответственности, как штраф. Суд учел, что в силу п. 1 Декрета № 7 взаимодействие государственных органов, иных государственных организаций, их должностных лиц с юридическими лицами и индивидуальными предпринимателями основывается в том числе на принципе соразмерности наказания характеру совершенного субъектом хозяйствования правонарушения и наступившим в результате его совершения последствиям. При этом суд указал, что несоизмеримо большой штраф может превратиться из меры воздействия в инструмент подавления экономической самостоятельности и инициативы, чрезмерного ограничения свободы предпринимательства и права собственности, что в силу положений Директивы № 4 недопустимо.

Как видите, положения Директивы № 4 и Декрета № 7 непосредственно применяются экономическими судами и служат обоснованием выносимых постановлений.

– На состоявшемся в августе в Верховном Суде круглом столе по вопросам применения норм налогового законодательства в хозяйственной деятельности лейтмотивом звучал тезис о том, что принцип справедливости следует обеспечить и при рассмотрении споров с участием контролирующих органов. В чем будет выражаться справедливость судебного разбирательства по таким спорам?

– Сущность справедливости едина при рассмотрении любого экономического спора, в том числе и при обжаловании действий контролирующих органов и их должностных лиц и принятых ими решений. При этом противопоставлять контролирующие органы субъектам хозяйствования абсолютно неправильно. Специфика деятельности контролирующих органов в том и состоит, что они должны сомневаться и доказывать обоснованность своих сомнений. Говоря откровенно, бизнес тоже не всегда прав и порой склонен забывать о том, что справедливость выражается в том числе и в соблюдении баланса интересов бизнеса и государства, которое несет основное бремя социальных обязательств.

Например, частное унитарное предприятие пыталось оспорить в суде решение контролирующего органа о доначислении налогов. По результатам проверки должностными лицами контролирующего органа установлено и впоследствии доказано в суде, что в течение трех лет предприятие не осуществляло и не могло осуществлять реальную финансово-экономическую деятельность с двумя субъектами хозяйствования. Вместе с тем бухгалтерские документы предприятия содержали заведомо ложные сведения о приобретении у этих субъектов товарно-материальных ценностей на значительную сумму, что позволило представить в налоговый орган данные о завышении расходов и таким образом занизить налоговую базу, недоплатив в бюджет налог на прибыль. Решением суда в удовлетворении жалобы было отказано.

Уверен, что при изложенных обстоятельствах ни у кого не вызовет сомнения не только законность и обоснованность, но и справедливость данного судебного постановления как с точки зрения экономической логики принятого решения, так и с точки зрения правовой и нравственной оценки ситуации.

– Вы привели пример типичного налогового спора. Вопрос о том, как будет складываться практика применения новых правил корректировки налоговых обязательств, волнует все бизнес-сообщество. Удалось ли в ходе упомянутого круглого стола и иных совместных мероприятий с заинтересованными ведомствами прийти к некому общему пониманию того, как будет работать на практике п. 4 ст. 33 Налогового кодекса?

– В результате обсуждения спорных вопросов с контролирующими и иными заинтересованными государственными органами нам действительно удалось выработать некоторые позиции, которые в целом разделяют все ведомства. Прежде всего, отмечу, существует общее понимание того, что и судам, и контролирующим (надзорным) органам важно обеспечить прозрачность практики применения п. 4 ст. 33 НК и регулярно информировать субъектов предпринимательской деятельности о допустимых условиях налоговой оптимизации.

Непосредственно Верховным Судом сформулирован ряд подходов, которых рекомендовано придерживаться экономическим судам при рассмотрении дел, в том числе при проверке законности ненормативных актов и действий контролирующих (надзорных) органов. Так, во-первых, мы исходим из того, что субъект предпринимательской деятельности в целях эффективного ведения бизнеса вправе использовать различные режимы налогообложения, предусмотренные законодательными актами. Во-вторых, формальные нарушения порядка составления первичных учетных документов не должны служить основанием для корректировки налоговой базы, если отсутствуют доказательства того, что налогоплательщик преследовал цель необоснованного получения налоговой выгоды. В-третьих, субъект предпринимательства не должен нести ответственность за действия третьих лиц. Наконец, при выявлении взаимоотношений с контрагентом, чья деятельность не была добросовестной, корректировка налоговой базы в отношении добросовестного налогоплательщика не должна применяться, если не доказано, что контрагенты действовали сообща в целях необоснованной минимизации своих налоговых обязательств.

Более подробно правовые позиции, касающиеся применения п. 4 ст. 33 НК, изложены в разъяснении, направленном Верховным Судом в экономические суды еще в мае этого года. Это разъяснение размещено в открытом доступе на интернет-портале судов общей юрисдикции, с ним может ознакомиться любой желающий.

Подчеркну, что эти подходы, по существу, уже реализуются на практике. Например, налоговый орган вынес решение о доначислении хозяйственному обществу налогов и пеней на том основании, что представленные проверяемым субъектом первичные учетные документы имели недостатки, которые, по мнению проверяющих, свидетельствовали об отсутствии реальности совершенных обществом хозяйственных операций. Общество оспорило это решение в суде, представив в ходе судебного разбирательства доказательства, подтверждающие хозяйственную деятельность с контрагентами. Экономическим судом установлены обстоятельства, свидетельствующие о полноте уплаты налогов, в связи с чем, несмотря на формальные нарушения порядка составления первичных учетных документов, требования заявителя были удовлетворены.

На наш взгляд, отталкиваясь от сформулированных подходов, основываясь на обобщении судебной практики и правоприменительной практики наших коллег, возможно прийти и к единому пониманию критериев справедливости судебного решения.

– К компетенции экономических судов также отнесен ряд дел об административных правонарушениях, преимущественно совершаемых в экономической сфере. Каким образом реализуется принцип справедливости при рассмотрении таких дел?

– При рассмотрении дел об административных правонарушениях мы исходим из убеждения, что не штрафы пополняют бюджет, а честно уплаченные налоги. Поэтому наша реакция при рассмотрении каждого административного дела должна быть разумной, соразмерной совершенному правонарушению, отсюда и справедливой.

Так, недавно в одном из экономических судов было прекращено производство по делу об административном правонарушении по ч. 1 ст. 13.6 КоАП (неуплата или неполная уплата суммы налога, сбора (пошлины), таможенного платежа) в отношении ООО. Суд установил, что общество допустило просрочку уплаты налога на добавленную стоимость на семь дней. При этом ООО в полном объеме уплатило пеню за допущенную просрочку и предприняло все возможные в сложившейся ситуации меры для скорейшей уплаты налога. Такие действия юридического лица суд расценил как добровольное исполнение возложенной на него обязанности, за неисполнение которой налагается административное взыскание, что послужило основанием для освобождения предприятия от административной ответственности, размер которой составил бы значительную сумму.

Полагаю, в этом случае можно говорить о справедливости судебного постановления, поскольку, во-первых, было обеспечено верховенство закона – субъект хозяйствования понес ответственность в виде пени за несвоевременное исполнение обязанности, во-вторых, экономической деятельности предприятия не был нанесен ущерб, в-третьих, мотивы принятого по делу решения носят стимулирующий, а не карательный характер. То есть был найден тот баланс, о котором я говорил.

В целом при рассмотрении дел об административных правонарушениях экономические суды много внимания уделяют изучению причин, по которым были допущены нарушения. В результате все чаще суды прекращают производство по делу ввиду малозначительности совершенного административного правонарушения, отсутствия в деянии состава административного правонарушения, недоказанности виновности лица, в отношении которого ведется административный процесс.

– В настоящее время идет работа над проектом единого процессуального кодекса по гражданским и экономическим делам. На Ваш взгляд, нужно ли в нем закрепить требования справедливого судебного разбирательства, справедливости решений суда?

– Действительно, положения о справедливости фигурируют почти во всех процессуальных кодексах. Так, в ХПК справедливое судебное разбирательство провозглашено одной из целей судопроизводства, в КоАП говорится о необходимости справедливого разрешения дела и справедливости вынесенного постановления. Лидирует же в этом смысле УПК, в котором утверждение справедливости названо одной из задач уголовно-процессуального закона и прямо сказано, что назначаемое наказание и приговор суда должны быть справедливыми. А вот в ГПК справедливость прямо не упоминается.

Однако вопрос о том, необходимо ли закрепить требования справедливости в едином Кодексе, в каком виде и форме это лучше сделать, нуждается в широком и содержательном обсуждении. Пользуясь случаем, хотел бы пригласить к участию в дискуссии судей, представителей юридического сообщества нашей страны, всех заинтересованных в реализации данного принципа на практике.

Приглашаем принять участие в обсуждении статьи на Правовом форуме Беларуси.

Источник

Восстановление нарушенных прав

Айдар Султанов, начальник юридического управления, судья Третейского энергетического суда, член Ассоциации по улучшению жизни и образования, г. Нижнекамск.

Принцип правовой определенности предполагает стабильность

правового регулирования и существующих правоотношений.

Правовая определенность необходима для того, чтобы

участники соответствующих отношений могли в разумных

пределах предвидеть последствия своего поведения и быть

уверенными в неизменности приобретенных прав, обязанностей

и официально признанного статуса.

Индивид, поставленный лицом к лицу с обществом,

государством, имеет право требовать, чтобы ему было этим

последним точно указано, чего от него хотят и какие рамки

ему ставят. Логически это право на определенность правовых

норм есть одно из самых неотъемлемых прав человеческой

личности, какое только себе можно представить; без него,

в сущности, вообще ни о каком «праве» не может быть речи.

И.А.Покровский. Основные проблемы гражданского права

Вектор развития судопроизводства

Требование уважения принципа правовой определенности и недопущение произвольной отмены вступивших в законную силу решений (res judicata) стало реальностью российской правовой системы благодаря обращениям граждан в ЕСПЧ.

Однако несмотря на то, что было вынесено большое количество постановлений ЕСПЧ, реализация данного принципа стала возможна лишь после Постановления КС РФ от 05.02.2007 N 2-П.

Хотя конечно же, не будь обращений заявителей, дело в КС РФ не возникло бы. Данное Постановление КС РФ является весьма значимым, поскольку в нем было дано конституционно-правовое толкование о том, что не только положения Конвенции о защите прав человека и основных свобод, но и решения Европейского суда по правам человека в той части, в какой ими исходя из общепризнанных принципов и норм международного права дается толкование содержания закрепленных Конвенцией прав и свобод, включая право на доступ к суду и справедливое правосудие, являются составной частью российской правовой системы, а потому должны учитываться федеральным законодателем при регулировании общественных отношений и правоприменительными органами при применении соответствующих норм права.

Благодаря настойчивости некоторых граждан и юристов мы также получили Постановление КС РФ от 26.02.2010 N 4-П, в котором была не только разрешена одна практическая проблема, но и был задан определенный вектор для развития гражданского судопроизводства.

Действительно, не только Конвенция является частью правовой системы РФ, имея приоритет перед законами и нормативными актами. Она в большинстве своих норм совпадает с положениями о правах и свободах человека Конституции РФ. Соответственно, поставив вопрос о совершенствовании национальных механизмов конвенционных прав и свобод, нам следует также позаботиться о том, как защитить наши конституционные права и свободы.

Предназначение судов

Ковлер А.И. Европейское право прав человека и Конституция России // Журнал российского права. 2004. N 1.

К сожалению, наша система проверочных инстанций в судах общей юрисдикции в последнее время перестала фактически выполнять функцию защиты и восстановления нарушенных прав и свобод.

В настоящее время существует много определений надзорных инстанций, в которых довод об отказе передачи дела в надзорную инстанцию сводится к переписыванию позиции ЕСПЧ о том, что «одним из основополагающих аспектов верховенства права является принцип правовой определенности, который, среди прочего, требует, чтобы принятое судами окончательное решение не могло бы быть оспорено. Правовая определенность подразумевает недопустимость повторного рассмотрения однажды решенного дела».

Есть даже случаи, когда суд, обнаружив судебную ошибку, не исправляет ее, мотивируя это правовыми позициями ЕСПЧ о правовой определенности.

В частности, в Определении ВС РФ от 11.08.2009 N 18-В09-61 было установлено, что обжалуемыми судебными актами было нарушено право бессрочного пользования жилым помещением члена семьи предыдущего собственника жилого помещения, имевшего право на приватизацию жилого помещения, но отказавшегося от ее осуществления в пользу другого лица. Но надзорная жалоба оставлена без удовлетворения по мотиву того, что принятое по делу судебное решение исполнено, отмена обжалуемого судебного постановления может привести к нарушению принципа правовой определенности, вмешательству в право истца на пользование принадлежащим ему жилым помещением.

Проанализировав данное дело с точки зрения Конвенции и Конституции РФ, мы полагаем, что суд надзорной инстанции установил: в результате судебной ошибки были нарушены права, защищаемые ст. 8 Конвенции и ст. 1 Протокола N 1 к Конвенции, ст. 40 Конституции РФ, поскольку право бессрочного пользования жилым помещением может защищаться указанными положениями Конвенции и Конституции, но счел, что восстановление нарушенных прав будет противоречить ст. 6 Конвенции и ст. 1 Протокола N 1 к Конвенции.

Такое Определение фактически свидетельствует о том, что у национальных судов нет понимания положений Конвенции и Конституции, а также порядка их применения. Кроме того, это подтверждает правильность точки зрения некоторых практикующих юристов о том, что российский надзор нельзя отнести к эффективным средствам правовой защиты нарушенных прав и свобод и что можно сразу же после кассации обращаться в ЕСПЧ. Переименование надзорной инстанции в кассационную вряд ли изменит ситуацию.

Медведев И.Р. Вступительная статья к книге «Применение Гражданского процессуального кодекса РФ». Том 1. Обжалование и пересмотр судебных постановлений в практике Верховного Суда РФ. М., 2008. С. V.

Яблочков Т.М. Судебное решение и спорное право // «Недостаточное обоснование» требования (иска или возражения). Петроград, 1915. С. 36.

Искусство добра и справедливости

Надо отметить, что не только в России суды порой творят несправедливость, прикрываясь принципом правовой определенности.

В Постановлении по делу «Цехентнер против Австрии» (Zehentner v. Austria) от 16.07.2009 N 20082/02 ЕСПЧ установил нарушение требований ст. 8 Конвенции в связи с отсутствием процессуальных гарантий в исполнительном производстве в отношении недееспособного должника.

Дело началось с того, что в ноябре 1999 года квартира заявительницы была выставлена на продажу по требованию кредиторов, в пользу которых в упрощенном порядке были вынесены решения о взыскании приблизительно 9600 евро. Решения суда относительно продажи не были вручены ей лично, поскольку она не пребывала по месту жительства, а хранились в почтовом отделении, и продажа осуществлялась в ее отсутствие. В феврале 2000 года заявительница была выселена из квартиры. Месяц спустя она пережила нервный срыв, была госпитализирована в психиатрическую больницу, и ей был назначен временный опекун. Опекун обжаловал решение о продаже квартиры, ссылаясь на недееспособность заявительницы. Однако хотя суд признал, что два решения о взыскании, послужившие поводом для решения о принудительном исполнении, не имели силы, поскольку заявительница не могла принять участие в разбирательстве, прекратить исполнительное производство не представлялось возможным, так как решение о передаче выручки кредиторам являлось окончательным и было уже исполнено. Суд, кроме того, сослался на то, что 14-дневный срок для обжалования решения не мог быть восстановлен и служил для защиты интересов приобретателя.

Заявительница подала жалобу в ЕСПЧ в 2002 году, достаточно обоснованно изложив предмет жалобы. Но далее ее опекун уведомил ЕСПЧ о том, что она не одобряет возбуждение разбирательства в ЕСПЧ и не намерена поддерживать свою жалобу. В то же время заявительница настаивала на продолжении рассмотрения ее дела и указывала, что не желает быть представленной в ЕСПЧ своим опекуном.

ЕСПЧ, указав, что условия, регулирующие обращение в ЕСПЧ, не обязательно совпадают с национальными критериями права обращения в суд, сделал вывод о том, что заявительница вправе поддерживать свою жалобу, и рассмотрел ее по существу. ЕСПЧ установил, что заявительница не обладала дееспособностью за много лет до того, как состоялись продажа квартиры по решению суда и ее выселение. Таким образом, она не могла ни оспорить решение о взыскании, ни прибегнуть к средствам правовой защиты, предусмотренным национальным законодательством. К моменту, когда власти узнали о ее недееспособности, она была оставлена без каких-либо средств для пересмотра своего дела из-за абсолютного характера срока на обжалование. ЕСПЧ по этому поводу выразил следующее мнение.

«Даже с учетом того, что такие сроки имели целью защиту правовой определенности, а также интересов добросовестных приобретателей, ЕСПЧ счел, что в случае участия недееспособных лиц требуется особое обоснование в связи с их уязвимым положением. Однако национальные суды не привели такого обоснования и не сопоставили интересы приобретателя с интересом заявительницы. Что касается вопроса о том, отвечает ли абсолютный срок общему интересу правовой определенности, ЕСПЧ напоминает, что этот принцип не был бы нарушен при обстоятельствах существенного и непреодолимого характера. Соответственно ни одна из законных целей, на которые ссылались власти государства-ответчика, не могла перевесить того факта, что заявительница была лишена жилища в отсутствие возможности эффективного участия в разбирательстве и в отсутствие пропорциональности мер, принятых судом».

В данном деле ЕСПЧ установил также нарушение ст. 1 Протокола N 1 к Конвенции, указав, что даже с учетом того, что дело заявительницы затрагивало спор между частными лицами, государство обязано обеспечить сторонам судебные процедуры, предоставляющие необходимые процессуальные гарантии. ЕСПЧ выразил сомнения относительно того, учитывались ли интересы заявительницы при использовании решения о взыскании на сравнительно небольшую сумму, принятого в упрощенном порядке, в качестве основы для принудительной продажи по решению суда недвижимости, имевшей значительную ценность.

Яблочков Т.М. Судебное решение и спорное право // «Недостаточное обоснование» требования (иска или возражения). Петроград, 1915. С. 37.

Источник