вяземский и пушкин отношения
Вяземский и Пушкин
Пушкина Вяземский видел еще ребенком в доме его родителей.
Дружба между ними началась с 1816 года, когда Вяземский вместе с Н.М.Карамзиным и В.Л.Пушкиным посетил Пушкина в Лицее.
Пётр Андреевич Вяземский родился (12 [23] июля 1792 года в Москве. Его отец Андрей Иванович Вяземский (1754—1807, тайный советник нижегородского и пензенского наместника, происходил из древнего княжеского рода Вяземских. Мать, княгиня Евгения Ивановна Вяземская, в 1-м браке Квин, урождённая ирландка О’Рейли (1762—1802). Его родители познакомились, когда князь Андрей совершал гран-тур по Европе. Отец и мать Вяземского были категорически против брака, но он оказался непреклонен и женился на избраннице.
Вяземский получил прекрасное домашнее образование, в 1805-06 гг. учился в Петербургском иезуитском пансионе и пансионе при Педагогическом институте. В 1805 г. поступил на службу в Межевую канцелярию юнкером. Рано начал пробовать перо.
Широкую известность в России как поэт приобрел в 1818-19 гг.
Он активно выступает в самых разных жанрах — от эпиграммы и дружеского послания до басни и сатирических куплетов, вступает в литературное общество «Арзамас», заводит множество дружеских связей в литературных кругах, находится в постоянном личном и творческом контакте с Василием Андреевичем Жуковским, Константином Николаевичем Батюшковым, Василием Львовичем Пушкиным.
В 1820 г. вступил в Общество добрых помещиков и подписал записку об освобождении крестьян, поданную императору графом М. С. Воронцовым. Однако отказ Алесксандра I от идеи проведения масштабных реформ разочаровал Вяземского. Свои убеждения он демонстративно высказывал в получивших широкую известность стихах. Лучшие из них: «Петербург» (1818), заканчивалось воззванием к царю дать конституцию России и уничтожить крепостное право, и «Негодование» (1820), грозящее местью деспотам за угнетение народа. Эти стихотворения отражали настроения известной части дворянства накануне декабрьского восстания и по содержанию были близки пушкинским («Деревне» и «Вольности»).
В результате Вяземский был отстранён от службы.
В творчестве Вяземского 1820-х поэзия заметно отошла на второй план — он увлекся журналистикой, основал популярнейший русский журнал «Московский Телеграф», выступал с острыми критическими статьями и рецензиями.
Не будучи сторонником декабристов, воспринял разгром восстания 14 декабря 1825 г. как личную трагедию и резко осудил казнь пятерых участников восстания, трех из которых знал лично.
Пушкин ценил в Вяземском его острый, независимый ум, насмешливость, критическое дарование. «Язвительный поэт, остряк замысловатый» – так называл его Пушкин в одном из своих стихотворных посланий. Стихи Вяземского Пушкин часто цитирует в своих произведениях (В «Евгении Онегине», «Медном всаднике» и т.д.) Эпиграфы к I главе «Евгения Онегина» и к «Станционному смотрителю» взяты из произведений Вяземского. Самого Петра Андреевича Пушкин ввел в VII главу «Евгения Онегина».
Вяземскому посвящены многие стихи Пушкина, часто поэт включал их в свои письма к Петру Андреевичу.
Язвительный поэт, остряк замысловатый,
И блеском колких слов, и шутками богатый
Счастливый Вяземский, завидую тебе.
Ты право получил, благодаря судьбе,
Смеяться весело над Злобою ревнивой,
Невежество разить анафемой игривой.
1821 г.
(Начало необработанного чернового послания, не законченного Пушкиным и не предназначавшегося к печати) Пушкин А. С. Полное собрание сочинений в 16 т.
– М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1937–1959. Т. 2, кн. 1. Стихотворения, 1817–1825. Лицейские стихотворения в позднейших редакциях. – 1947. – С. 196.)
Дружба их длилась до конца жизни Пушкина.
Все последние дни перед смертью поэта Вяземский находился при нем.
Князь Пётр Андреевич Вяземский (12 [23] июля 1792, Москва — 10 [22] ноября 1878, Баден-Баден).
Вяземский и убийство Пушкина
Петр Вяземский. Фото: РИА Новости
Вячеслав Бондаренко написал биографию поэта Петра Вяземского и предлагает читателю пересмотреть стереотипы о Золотом веке русской литературы
Исправленное и дополненное переиздание биографии поэта Петра Вяземского — повод пересмотреть границы и стереотипы о русской культуре «пушкинской поры». Перед читателем не просто жизнеописание, а хроника событий, сформировавших миф о Золотом веке русской литературы: восшествие на престол Александра I, 1812 год, декабристы, гибель Пушкина, война на Кавказе, поражение в Крыму. Сам Вяземский в книге Вячеслава Бондаренко предстает едва ли не главным претендентом на звание «человек-эпоха»: начал творить раньше Пушкина, а умирал, заслужив славу яростного критика «Войны и мира» Льва Толстого.
«Русская планета» с разрешения издательства «Молодая гвардия» публикует фрагмент книги Вячеслава Бондаренко «Вяземский», посвященный причинам дуэли Пушкина.
Почти во всех исследованиях о дуэльной истории Пушкина роль Вяземского расценивается почему-то как одна из главных. Между тем достаточно беглого взгляда на преддуэльные события, чтобы понять: главным действующим лицом в ней был Василий Андреевич Жуковский, который не мог допустить даже мысли о каком-либо поединке, кроме словесного.
Именно к Жуковскому бросился шурин Пушкина Иван Николаевич Гончаров, умоляя его предотвратить дуэль. Именно Жуковский сделался посредником между Пушкиным и Дантесом и сердито отказался от этого посредничества, когда увидел, что Пушкину вовсе не нужно примирение, что он, напротив, всеми силами рвется к барьеру. 13 ноября Пушкин, не выдержав, рассказал о своем вызове Карамзиным; вероятно, тогда же о нем узнали и ничего не подозревавшие Вяземские. И уж совершенно точно Вяземские знали о вызове 14 ноября, потому что в этот день состоялись переговоры Геккерна-старшего с Пушкиным. Голландский посланник заявил, что Дантес намерен жениться на сестре Натальи Николаевны Екатерине. Пушкин сдержанно сказал, что в этих обстоятельствах берет свой вызов назад.
Но буквально через несколько часов он примчался на Моховую и выплеснул всю ярость в разговоре с Верой Федоровной. Вяземская с испугом смотрела на Пушкина, который безостановочно кружил по комнате, как тигр в клетке, и громко говорил:
— Я знаю автора анонимных писем. Через неделю, княгиня, вы услышите, как все заговорят о мести, единственной в своем роде. Это будет совершенная, полная месть. Она бросит этого подлеца в грязь. Громкие подвиги Раевского — ничто по сравнению с тем, что я задумал!
«Громкие подвиги» А. Н. Раевский совершил в 1828 году, когда граф М. С. Воронцов выслал его из Одессы. Перед отъездом Раевский устроил на улице публичный скандал супруге Воронцова, скомпрометировав ее в глазах всего города. Так что задумал Пушкин публичное разоблачение своего противника, которое опозорило бы его в петербургском свете. Объявление о сватовстве Дантеса связывало ему руки.
Но, отказавшись под нажимом обстоятельств от поединка, он никому ничего не простил и продолжал думать о мести. Вяземский здесь, в отличие от Жуковского и даже от Веры Федоровны, которой Пушкин доверял, — просто сторонний наблюдатель. Правда, по отношению к Геккерну-старшему и Дантесу он по-прежнему занимал непримиримую позицию и, когда Геккерн попытался прямо на улице пожаловаться ему на жизнь, просто не стал его слушать. Но когда путем долгих переговоров вызов Пушкина все же остался без последствий, а Дантес стал появляться в обществе своей неожиданно объявившейся невесты Екатерины, князь Петр Андреевич проявил чудовищную, прямо-таки непонятную и непростительную для его ума душевную близорукость, вообразив, что дело прекращено окончательно, а мир и согласие между Пушкиными и Геккернами восстановлены.
Именно к этому времени относится запись в дневнике Александра Тургенева: «Вранье Вяз. — досадно» (вранье, то есть болтовня, сплетни). Именно в это время Софья Карамзина приводит в своем письме шутку Петра Андреевича: якобы Пушкин обижался на Дантеса за то, что тот больше не ухаживает за Натальей Николаевной. Конечно, в определенной степени оправдывает Вяземского незнание им всех сторон ситуации — он, разумеется, не был посвящен во все семейные тайны Пушкиных, не знал о том, что Пушкин продолжает думать о мести, но вполне мог знать, что Пушкин говорил 17 ноября своим секундантам: «Я признал и готов признать, что Дантес действовал как честный человек».
Такая развязка наверняка подействовала на Вяземского расслабляюще — оттого и начинаются шутки по поводу Пушкина и Дантеса. Кроме того, Вяземский вообще вряд ли интересовался семейными обстоятельствами Пушкина так пристально, как это может сейчас показаться. В конце концов, чужая семейная жизнь его не касалась, а с формальной стороны обстановка более-менее разрядилась — Дантес жених, Пушкин взял вызов обратно. Вяземский и Пушкин часто виделись в это время (например, в декабре 1836 года они встречались и общались 15 раз, примерно через день), но разговаривали исключительно на литературные и светские темы, и невозможно представить, чтобы Пушкин советовался с Вяземским о том, как именно ему поступить и как вести себя с Дантесом.
31 декабря 1836 года на Моховую к Вяземским съехались друзья и знакомые. Гремела музыка. С двенадцатым ударом часов все зазвенели бокалами, раздались поздравления с Новым годом. Были Пушкины, был и Дантес с невестой. Очень бледный, похудевший после болезни, барон продолжал пристально смотреть на Наталью Николаевну, не смущаясь присутствием своей невесты и Пушкина. Графиня Строганова сказала Вере Федоровне на ухо:
— У Пушкина такой страшный вид. Если бы я была его женой, то не решилась бы вернуться с ним домой сегодня.
Об этом дневниковая запись Тургенева 2 января 1837-го: «О новостях у Вяз. Поэт — сумасшедший».
10 января Дантес женился на Екатерине Гончаровой. Молодожены часто наносили в эти дни визиты, а Геккерн-старший всячески пытался наладить отношения с Пушкиным на «родственной» основе. Но Пушкин резко дал понять, что никаких отношений между Пушкиными и Дантесами быть не может. Друзья недоуменно переглядывались: к чему было демонстрировать нетерпимость, когда Дантес не только помирился с Пушкиным, но и породнился с ним. Разве не разумнее сделать шаг навстречу?
Вяземские считали поведение Пушкина странным и неприличным и всячески пытались помирить его с Дантесом. С этой целью они пригласили обе семьи на большой детский бал 15 января (праздновался день рождения Наденьки Вяземской). Но ничего хорошего из этого не получилось — Пушкин на этом балу был так резок с женой, что Петр Валуев даже спросил у нее сочувственно, почему она позволяет так с собой обращаться. Дантес же язвительно заметил: «Пушкин совершенно добился того, что его стали бояться все дамы».
Было очевидно, что обстановка накалилась до предела. 19 января Тургенев и Вяземские весь вечер проговорили «о Пушкиных, Гончаровой, Дантесе-Геккерне». Конечно, говорили о том, что поведение Дантеса по-прежнему неприлично, что он продолжает в открытую компрометировать Наталью Николаевну, даже в присутствии собственной жены. Но наверняка говорили и о странности поведения Пушкина. «Поэт — сумасшедший». И Тургенев уже не пишет о «вранье Вяземского». Недоумение по поводу того, как ведет себя в свете Пушкин, стало всеобщим.
23 января состоялся бал у графа Воронцова-Дашкова. Вяземские там не присутствовали, но наверняка узнали о пошлом каламбуре, который отпустил Дантес при Наталье Николаевне. На другой день, вечером 24 января, был раут у князей Мещерских — гостей принимала дочь Карамзина, Екатерина Николаевна Мещерская. Были Вяземские, Пушкин, Россеты, Валуевы, Виельгорский, Тургенев, Дантес. Были и три сестры — жена Пушкина Наталья, жена Дантеса Екатерина и незамужняя Александра. Этот раут известен в описании Софьи Карамзиной: «Пушкин скрежещет зубами и принимает свое выражение тигра. Натали опускает глаза и краснеет под долгим и страстным взглядом своего зятя, — это начинает становиться чем-то большим обыкновенной безнравственности; Катрин направляет на них обоих свой ревнивый лорнет, а чтобы ни одной из них не оставаться без своей роли в драме, Александрина по всем правилам кокетничает с Пушкиным, который серьезно в нее влюблен и если ревнует свою жену из принципа, то свояченицу — по чувству. В общем, все это очень странно, и дядя Вяземский утверждает, что он закрывает свое лицо и отвращает его от дома Пушкиных».
Еще Анна Ахматова указала на следы «чужой речи» в этом страшном письме. А С. Л. Абрамович справедливо заметила, что письмо Карамзиной до странности напоминает по своему стилю письма Вяземского — полные иронических характеристик, острот (зачастую ради красного словца), холодного отстранения рассказчика от происходящего. Ссылка Софьи Карамзиной на «дядю» подтверждает то, что ее письмо передает и мнение Вяземского, видевшего в трагедии Пушкина «сентиментальную комедию к удовольствию общества». В то время как Пушкин, стиснув зубы, готовился к смертельному бою, князь холодно острил на его счет и с любопытством ждал дальнейших событий. Прозрение придет к нему слишком поздно.
У Воронцовых-Дашковых и Мещерских ужасное состояние Пушкина заметили все. Вечером 25 января Вяземские давали раут, на котором были Пушкин и Дантес с женами. Об этом вечере вспоминал 16-летний в ту пору Павлуша Вяземский.
Князя Петра Андреевича не было дома — он уехал на бал к Мятлевым. Гостей принимала Вера Федоровна. Дантес был в центре внимания — сидел рядом с Натальей Николаевной и беспрерывно острил. Пушкин, казалось, целиком сосредоточился на шахматной партии. Вера Федоровна подошла к нему.
— Что меня забавляет, это то, что этот господин веселится, не предчувствуя, что ожидает его по возвращении домой. — Пушкин указал глазами на Дантеса и усмехнулся. — Впрочем, с молодым человеком мои счеты кончены.
— Что же именно ждет его? — спросила Вера Федоровна. — Вы ему написали?
Пушкин кивнул и коротко добавил:
— Как! Письмо уже послано? Сегодня?
Пушкин опять кивнул и потер ладонью о ладонь, как всегда делал, когда был чем-либо доволен.
— Неужели вы все еще думаете об этом? — растерявшись, только и выговорила княгиня. — Мы надеялись, что все уже кончено.
Пушкин с усмешкой встал.
— Разве вы принимали меня за труса? Я вам уже говорил, что с молодым человеком мое дело окончено, с его отцом — дело другое. Я предупреждал вас, что мое мщение заставит заговорить свет.
Письмо Геккерну означало только одно: на этот раз дуэль неизбежна. После того как разошлись гости, Вера Федоровна рассказала о письме Пушкина графу Виельгорскому. Петр Андреевич вернулся от Мятлевых в два часа ночи. «Я ему тоже сказала, — пишет княгиня, — но что делать? Невозможно было действовать».
Вот это «невозможно было действовать» часто ставят Вяземским в вину. Дескать, если бы они не сидели сложа руки, а бросились спасать Пушкина, дуэль могла бы и не состояться. «Был самым близким другом поэта, а не сумел спасти, помочь, уберечь!» — эта фраза полнее всего выражает современное восприятие далеких событий.
От Вяземских Пушкин поехал на бал к графине Разумовской. Там тоже искал себе секунданта. Увидев секунданта Дантеса, атташе французского посольства виконта д’Аршиака, завел с ним разговор об условиях дуэли. И тут из толпы неожиданно показался Вяземский, которого заинтересовала неожиданная беседа друга с дипломатом. Пушкин тут же переменил разговор, взял Вяземского под руку и по-русски попросил напомнить Козловскому о статье для «Современника». Вяземский обещал.
Мы не знаем, сказала ли Вера Федоровна мужу, когда он вернулся домой, о решении Пушкина стреляться. Собственно, это и не имеет значения, потому что уже 26 января Вяземский знал о том, что Пушкин послал Геккерну оскорбительное письмо. Может быть, Вера Федоровна и не сказала о визите Пушкина и его твердом намерении драться — в марте, давая показания военно-судной комиссии в качестве свидетеля, Вяземский под присягой поведал о том, что узнал о дуэли и тяжелом ранении Пушкина одновременно. Но если сказала — можно только догадываться, как Вяземские провели день 27 января.
Сейчас все кажется нам простым и ясным: Вяземскому нужно было кинуться к Пушкину и умолить его не драться, устроить какое-нибудь перемирие, затянуть время. Словом, нужно было спасти Пушкина любой ценой.
В современной обывательской трактовке это выглядит примерно так: «Вяземский, будучи несравненно ниже по таланту, держался с Пушкиным всегда на равных. Их отношения можно с прямым основанием сравнить с отношениями пушкинских Моцарта и Сальери. Во всяком случае бездействие иногда можно приравнять к злодейству. Накануне дуэли Пушкин пришел к жене Вяземского Вере Федоровне и рассказал ей о положении дел и предстоящей дуэли. Он не мог не сделать этого — внутри все клокотало. Князя не было дома, Вера Федоровна обещала прислать его на следующий день. Вяземский не пришел» (А. Варфоломеев. Царскосельская газета). Подразумевается, что уж автор-то статьи безусловно пришел бы — и спас.
На самом деле вряд ли это было возможно. Во-первых, друзья Пушкина знали о том, что он превосходный стрелок, — и не сомневались, что в случае поединка падет Дантес. А во-вторых, свою честь Пушкин ценил гораздо выше и своей жизни, и своего дара.
Вяземский это прекрасно понимал. И действовал (не действовал), как любой дворянин на его месте. Наверняка Пушкин был ему только благодарен за это, потому что в январские дни любой, кто мешал ему выйти к барьеру, был для него личным врагом.
Не понимал этого Жуковский, для которого честь не представляла такого абсолюта, каким она являлась для Пушкина. Жуковский всеми силами пытался удержать Пушкина от дуэли, спасти его сразу и от пули Дантеса, и от возможного убийства Дантеса, и от наказания, которое непременно последовало бы за поединком. И современному человеку, человеку XXI столетия, лишенному понятия о сословной чести, действия Жуковского кажутся единственно правильными и разумными, а бездействие Вяземского — преступным.
Но если даже допустить невозможное и представить себе Вяземского и Жуковского на коленях умоляющими Пушкина не рисковать собой ради блага родных, друзей и страны — нет сомнений, что ответом Пушкина в лучшем случае была бы снисходительная улыбка.
Бондаренко В. В. Вяземский — М.: Молодая гвардия, 2014.
Вяземский и Пушкин. Ч. 2
Сейчас мы возвращаемся в Остафьево 1810года, где провёл лето Вяземский. Было множество гостей: В.А.Жуковский, К.Н Батюшков, В.Л.Пушкин. Какие имена! Какой круг общения!
Следующий год принёс неожиданность: Пётр Андреевич был помолвлен с княжной Верой Фёдоровной Гагариной. Современники считали её существом необыкновенным. А.С.Пушкин доверял ей свои тайны. Весной 1812г. Вяземские приехали в Остафьево, пригласив к себе Карамзиных. Но война с Наполеоном прервала тихий отдых. Пётр Андреевич участвовал в Бородинском сражении. Разлука с женой ярко высветила его чувства.
Читайте эти трепетные строки!»Ты, бог и честь будут спутниками моими. Ты небом избрана для счастья моего. Всё вокруг меня напоминает тебя. Я пишу из спальни, в которой столько раз прижимал тебя в свои объятия, а теперь покидаю её один. Нет! Мы после уже никогда не расстанемся. Мы созданы друг для друга., мы должны жить вместе, вместе умереть. Ты в душе моей, ты в жизни моей. Я без тебя не мог бы жить».
Здесь снег, как лёгкий пух, повис на ели гибкой;
Там, тёмный изумруд посыпав серебром.
Волшебницей зимой весь мир преобразован..
Не знаю, знакомы ли вам эти строки, зато уверена, что слова «И жить торопится и чувствовать спешит» известны каждому. Они так понравились А.С.Пушкину, что он взял их эпиграфом к первой главе «Евгения Онегина».
В 1821г. вновь Русский Парнас принимает сына своего. К нему приезжают А.С.Грибоедов, Д.В.Давыдов, А.Мицкевич, А.И.Тургенев. А.С.Пушкин здесь читает главы из «Евгения Онегина».
Язвительный поэт, остряк замысловатый,
И блеском колких слов, и шутками богатый,
Счастливый Вяземский, завидую тебе,
Ты право получил, благодаря судьбе,
Смеяться весело над злобою ревнивой
Невежество разить анафемой игривой.
Вяземский и пушкин отношения
23 июля 2020 года исполняется 228 лет со дня рождения Петра Андреевича Вяземского – поэта, литературного критика, публициста, государственного деятеля, друга и единомышленника Александра Сергеевича Пушкина. В фонде и на портале Президентской библиотеки можно ознакомиться с электронными копиями уникальных изданий, такими как «Письма Н. М. Карамзина к князю П. А. Вяземскому. 1810–1826», «Письма князя П. А. Вяземского: из бумаг П. Я. Чаадаева», прижизненные воспоминания князя об участии в битве при Бородине «Поминки по Бородинской битве и Воспоминания о 1812 годе» (1869), «Остафьевский архив князей Вяземских» и другими.
Пётр Вяземский происходил из старинного и знатного княжеского рода. Отец будущего поэта, Андрей Вяземский, уже в 25 лет был генерал-майором, а в 40 с небольшим – назначен на должность нижегородского и пензенского генерал-губернатора. В 1792 году, когда родился Пётр, он выкупил усадьбу Остафьево под Москвой, и вскоре имение Вяземских стало одним из средоточий культурной жизни России начала XIX века. Его женой была ирландка Дженни О’Рейли, в крещении – Евгения Ивановна. Будущий поэт рано остался сиротой – мать умерла, когда сыну было 10 лет, пять лет спустя скончался отец. И если родословная по отцовской линии ему была известна хорошо, то о своей матери он знал мало. Уже 30-летним человеком он обращается с просьбой к своему другу, историку Александру Тургеневу: «Сделай одолжение, отыщи мне родственников моих в Ирландии: моя мать была на фамилии O’Reilly. Она прежде была замужем за французом и развелась с ним, чтобы выйти замуж за моего отца, который тогда путешествовал… Вот славное приключение романическое!». Это письмо – одно из многих, вошедших в «Остафьевский архив князей Вяземских», ознакомиться с которым можно в фонде Президентской библиотеки. Архив включает в себя переписку нескольких поколений семьи Вяземских, но объединяются эти документы той ролью, «какая принадлежала князю Петру Вяземскому в современной ему литературной жизни и теми дружескими связями, в каких находился он с самыми крупными представителями русской литературы конца XVIII – первой половины XIX века».
После смерти родителей опекуном юного князя стал писатель и историк Николай Карамзин, которого в одном из своих стихотворений он назвал «вторым отцом». Именно благодаря ему Вяземский рано сблизился с кругом литераторов – Василием Жуковским, Константином Батюшковым, Василием Пушкиным – дядей Александра Пушкина. Молодой князь оказался мастером эпиграммы, поэтом, которого все знают, все читали, но лишь в рукописях. Эпиграммы Вяземского вызывали как восторг читателей, так и негодование тех, кому они были адресованы: «Я не в милости у петербургских словесников… Главное сердце на меня за Булгарина, литературнаго Фигаро (ум в сторону) и за Крылова, котораго поставил я ниже Дмитриева». «Я умом, сердцем, помышлениями, тоскою – в делах, а между тем Булгарин лжёт на меня, как на мёртваго. Докажу ему, что лев, хотя и убит во многом, но еще не околел», – писал Вяземский Тургеневу.
В 1815 году Вяземский вступил в литературный кружок «Арзамас», объединивший в своих рядах Василия Жуковского, Константина Батюшкова, Дениса Давыдова, Александра Пушкина. Вяземский одним из первых угадал гениальное дарование в этом самом юном «арзамасце». С Пушкиным он сначала познакомился заочно. Услышав «Воспоминания в Царском Селе» в чтении Василия Пушкина в январе 1815 года, в письме к Батюшкову Вяземский писал: «Что скажешь о сыне Сергея Львовича? Чудо, и всё тут. Его „Воспоминания“ скружили нам голову с Жуковским. Какая сила, точность в выражении, какая твёрдая и мастерская кисть в картинах. Дай Бог ему здоровия и учения, и в нём будет прок, и горе нам. Задавит каналья!».
25 марта 1816 года по дороге в Москву Вяземский решает посетить Императорский Царскосельский лицей. Здесь он впервые встретился с Пушкиным. Несмотря на семилетнюю разницу в возрасте, Вяземский и Пушкин понравились друг другу. Уже 27 марта Пушкин пишет первое письмо Вяземскому: «Так и быть, уж не пеняйте, если письмо моё заставит зевать ваше пиэтическое сиятельство; сами виноваты, зачем дразнить было несчастнаго царскосельскаго пустынника, которого уж и без того дёргает бешеный демон бумагомарания…. Любезный арзамасец! Утешьте нас своими посланиями – и обещаю вам если не вечное блаженство, то по крайней мере искреннюю благодарность всего Лицея». В 1817 году, когда Вяземский гостил в Царском селе у Карамзиных, он присутствовал на лицейских выпускных экзаменах, навещал Пушкина в день его 18-летия. Вскоре они начали видеться часто. Оба ценили друг друга как достойных собеседников – их роднили взгляды на окружающую действительность, острота ума… Их дружба, переписка, сотрудничество и соперничество длились почти два десятилетия.
…«И жить торопится, и чувствовать спешит», – эти строки Вяземского из элегии «Первый снег» знакомы большинству как эпиграф к первой главе «Евгения Онегина». Пушкин высоко ценил творчество Вяземского, посвятил ему несколько стихотворений и третье издание поэмы «Бахчисарайский фонтан».
В свою очередь Вяземский с восхищением отзывался о творчестве Пушкина, посвятил ему перевод романа «Адольф», был благодарен за правки, внесённые им в некоторые из его стихов, выступил издателем поэмы «Бахчисарайский фонтан», которую сам Пушкин в письме к Вяземскому назвал «бессвязными отрывками». Вяземский подготовил поэму к изданию, и в марте 1824 года она была опубликована. Петр Андреевич оказался прозорливее своего гениального друга – «Бахчисарайский фонтан» был принят читателями с восторгом. Предваряло поэму эссе Вяземского: «Разговор между издателем и классиком с Выборгской стороны или с Васильевского острова. Вместо предисловия к „Бахчисарайскому фонтану“», где в роли критика-романтика он вывел самого себя.
1830-е годы в истории отношений Вяземского и Пушкина – время как плодотворного творческого взаимодействия, так и расхождений, литературных и политических. В начале 30-х годов Пушкин и Вяземский вошли в число постоянных авторов «Литературной газеты», издаваемой поэтом Антоном Дельвигом. В своей заметке «Два писателя, равные по достоинству. » он называет Пушкина и Вяземского «самыми ревностнейшими» сотрудниками газеты. Когда в 1836 году Пушкин решил издавать «Современник», Вяземский (кстати, именно он предложил название журнала и его концепцию Пушкину ещё в 1827 году) согласился в нём сотрудничать, но журнал приносил только убытки, а семья Пушкиных была в шаге от катастрофы. Со смертью же Пушкина активность князя как критика и журналиста и вовсе сошла на нет.
Узнав о дуэли и ранении Пушкина, Вяземский сразу же поехал на Мойку, 12. На отпевании Пушкина в церкви на Конюшенной площади князь положил в гроб поэта одну свою перчатку – в знак будущей встречи.
В 1837 году Вяземский создал одно из самых сильных своих стихотворений: «Я пережил и многое, и многих, / И многому изведал цену я; / Теперь влачусь в одних пределах строгих / Известного размера бытия…» Позже князь писал философу и публицисту Петру Чаадаеву: «…какое-то охлаждение к умственной производительности, недостаток сочувствия и соревнования в окружающем меня мире, всё это склоняет меня к бездействию. Со смертью Пушкина, с отсутствием Жуковскаго мои литературные отношения почти совершенно пресечены…». Полностью прочитать это откровенное признание можно в издании «Письма князя П. А. Вяземского: из бумаг П. Я. Чаадаева» (1897) на портале Президентской библиотеки.
…«Прости, будь счастлив». Такими, по свидетельству очевидцев, были последние слова Пушкина, обращённые к Вяземскому… Счастлив после гибели поэта он уже не был, хотя многие считали иначе. Владислав Ходасевич даже статью свою, опубликованную к 50-летию со дня смерти князя, назвал пушкинским выражением «Щастливый Вяземский». Эти слова впервые прозвучали ещё в 1822 году, когда поэт сочинил надпись к портрету князя Вяземского: «Судьба свои дары явить желала в нём, / В щастливом баловне соединив ошибкой / Богатство, знатный род – с возвышенным умом / И простодушие с язвительной улыбкой». Ещё в одном черновом наброске поэта того же времени есть такие слова: «Щастливый Вяземский! Завидую тебе. ».
С 1863 года Вяземский в основном жил за границей и умер в Баден-Бадене 22 ноября 1878 года. Похоронен в Санкт-Петербурге, в Александро-Невской лавре.