достоевский о крепостном праве
Рабство и литература: как русские писатели относились к крепостному праву
Рассказываем о позиции Пушкина, Гоголя, Тургенева и других
Ровно 160 лет назад в России началась крестьянская реформа. Манифест об отмене крепостного права и Положение о крестьянах, выходящих из крепостной зависимости, были опубликованы 3 марта 1861 года (по старому стилю — 19 февраля). Однако споры об отмене русского рабства начались задолго до александровских реформ, и писатели, как часть просвещенной элиты, участвовали в них словом и делом. Но далеко не всегда на стороне либералов.
Мы решили выяснить, как классики-дворяне относились к возможному освобождению крестьян.
Александр Радищев
Автор «Путешествия из Петербурга в Москву» был помещиком-крепостником. Точнее, имения и крестьяне принадлежали его отцу, но Александр был старшим в семье сыном и первым наследником всего состояния. Однако, вернувшись в Россию после обучения в Лейпцигском университете, он устроился на государственную службу и отдал ей около 15 лет, из них десять, с 1780-го по 1790-й, служил в Петербургской таможне.
В 1780-х Александр Радищев начал работу над «Путешествием из Петербурга в Москву» — своим главным трудом, который был напечатан в личной типографии писателя в мае 1890 года. Пожалуй, до этого не существовало более едкого произведения, так прямо обличавшего крепостное право. Радищев не решился критиковать всю систему, но выводил персонажей, чьи поступки внушали отвращение к крепостничеству. Например, был некий «ассессор Г.»:
«Г. асессор, произошед из самого низкого состояния, зрел себя повелителем нескольких сотен себе подобных. Сие вскружило ему голову. Он себя почел высшего чина, крестьян почитал скотами, данными ему (едва не думал ли он, что власть его над ними от бога проистекает), да употребляет их в работу по произволению. Они у прежнего помещика были на оброке, он их посадил на пашню; отнял у них всю землю, скотину всю у них купил по цене, какую сам определил, заставил работать всю неделю на себя, а дабы они не умирали с голоду, то кормил их на господском дворе, и то по одному разу в день, а иным давал из милости месячину. Если который казался ему ленив, то сек розгами, плетьми, батожьем или кошками, смотря по мере лености; за действительные преступления, как то кражу не у него, но у посторонних, не говорил ни слова. Случилось, что мужики его для пропитания на дороге ограбили проезжего, другого потом убили. Он их в суд за то не отдал, но скрыл их у себя, объявя правительству, что они бежали; говоря, что ему прибыли не будет, если крестьянина его высекут кнутом и сошлют в работу за злодеяние. Если кто из крестьян что-нибудь украл у него, того он сек как за леность или за дерзкий или остроумный ответ, но сверх того надевал на ноги колодки, кандалы, а на шею рогатку».
После публикации Радищев был назван Екатериной II «бунтовщиком похуже Пугачева», обвинен в заговорах и измене, покушении на государево здоровье и еще много в чем. «Вины» его вполне хватало для смертной казни, но «милостивая императрица» заменила казнь десятилетней ссылкой в Сибирь.
На приказе о высылке Екатерина написала: «Едет оплакивать плачевную судьбу крестьянского состояния, хотя и то неоспоримо, что лучшей судьбы наших крестьян у хорошего помещика нет во всей вселенной».
Александр Пушкин
В 1819 году молодой Пушкин написал стихотворение «Деревня»:
«Здесь рабство тощее влачится по браздам
Неумолимого владельца.
Здесь тягостный ярем до гроба все влекут,
Надежд и склонностей в душе питать не смея,
Здесь девы юные цветут
Для прихоти бесчувственной злодея».
Впоследствии взгляды поэта на крепостное право несколько трансформировались. Он был дворянином и искренне считал, что крестьяне даны ему Богом и законом. В «Путешествии из Москвы в Петербург», полемизируя с умершим на тот момент Радищевым, он писал:
«Повинности вообще не тягостны. Подушная платится миром; барщина определена законом; оброк не разорителен Злоупотреблений везде много В России нет человека, который бы не имел своего собственного жилища Судьба крестьянина улучшается со дня на день по мере распространения просвещения. Благосостояние крестьян тесно связано с благосостоянием помещиков. »
Серьезных преобразований в своих собственных имениях поэт вводить не стал. Впрочем, по свидетельству современников, он был добрым барином и давал деньги крепостным за их услуги.
Николай Гоголь
Автор «Мертвых душ» верил, что социальное неравенство предначертано Богом. И потому считал, что первым делом помещик, приехавший к себе в деревню, должен объяснить крестьянам «что такое ты и что такое они. Что помещик ты над ними не потому, чтобы тебе так хотелось повелевать и быть помещиком, но потому что ты уже есть помещик, что ты родился помещиком».
Обосновывая эту теорию, Гоголь ссылался на Библию, уверенный в том, что все равны только перед лицом создателя, а в светском обществе каждому предначертана своя роль:
«Ты родился помещиком взыщет с тебя Бог, если бы ты променял это званье на другое, потому что всяк должен служить Богу на своем месте, а не на чужом потому что нет власти, которая бы не была от Бога».
«Выбранные места из переписки с друзьями»
Консерватизм Гоголя проявлялся и в том, что он был сторонником судов, которые, впрочем, он призывал проводить, опираясь на христианское человеколюбие, и в том, что помещик в общении со своими холопами должен был действовать «по старому». Тут, по-видимому, знаменитый писатель имел в виду не «галантный» XVIII век, когда крепостное право стало настоящим рабством, а более ранние эпохи, когда жизнь барина тоже была тесно связана с землей и сезонными работами:
«Заведи, чтобы при начале всякого общего дела, как-то: посева, покосов и уборки хлеба, был пир на всю деревню и обедал бы ты сам вместе с ними, и вместе с ними вышел бы на работу, и в работе был бы передовым».
«Выбранные места из переписки с друзьями»
Иван Тургенев
Родившийся в 1818 году Иван Тургенев был младше Гоголя всего на девять лет, но разница в их мировоззрениях была такой, что кажется, будто это люди разных поколений. Ненависть к крепостному праву Тургенев почувствовал еще в юности, видимо, наглядевшись на жестокость собственной матери. Было в его жизни и уголовное дело, заведенное после того, как шестнадцатилетний юноша вступился за крепостную девушку Лушу. Ее без ведома молодого барина продали еще более немилосердной помещице. Тургенев вышел с ружьем на пристава, пришедшего забрать «покупку», а после вынудил мать заплатить отступные и расторгнуть сделку. Жалоба пристава пролежала в суде больше сорока лет, и в любой момент писателю могли о ней напомнить. Тургенев был оправдан только в 1861 году.
После истории с Лушей Иван Тургенев дал себе «аннибаловскую клятву»:
«Я не мог дышать одним воздухом, оставаться рядом с тем, что я возненавидел В моих глазах враг этот имел определенный образ, носил известное имя: враг этот был — крепостное право. Под этим именем я собрал и сосредоточил всё, против чего я решился бороться до конца, с чем я поклялся никогда не примиряться. Это была моя аннибаловская клятва; и не я один дал ее себе тогда».
Писатель хорошо понимал, с какими социальными, экономическими и политическими трудностями столкнется Россия в переходный период от крепостничества к наемному труду. Судя по письмам конца 50-х годов XIX века, он уже принимал некоторые меры в своих поместьях, а для общего блага замыслил журнал «Хозяйственный указатель». Обосновывая его необходимость, автор «Записок охотника» отмечал:
«Не станем себя обманывать: невежество — вот наша беда и горе; малая образованность нашего дворянского сословия будет едва ли не главным препятствием приведению в исполнение предполагаемых мер».
Программа журнала и записка, обосновывающая его необходимость, были поданы Александру Головнину — секретарю Великого князя Константина Николаевича, считавшегося сторонником реформ. Но ответа так и не поступило.
Лев Толстой
Лев Толстой невежества дворян, кажется, не замечал. В «Заметке о фермерстве» он писал:
«Дворянин не может быть земледельцем, ибо будет наравне с низшими классом — вражда; демократия невозможна по неравенству образования. Дворянин будет же защитником крестьян, потому что его земля будет в руках их».
Впрочем, эту мысль можно трактовать и по-другому. Толстой искренне считал, что образование полезно для крестьян. И для благополучия всей страны они должны получить это право. Писатель хотел освободить своих крепостных еще в 1856 году. Но тогда сами крестьяне отказались, то ли испугавшись подвоха, то ли предчувствуя скорую отмену рабства и надеясь, что землю они получат бесплатно.
Их ожидания не сбылись. Манифест оказался лишь первым шагом в деле освобождения и ставил бывших крепостных в крайне невыгодные условия. От взгляда Толстого это не ускользнуло. В письме Герцену читаем:
«Как вам понравился манифест? Я его читал нынче по-русски и не понимаю, для кого он написан. Мужики ни слова не поймут, а мы ни слову не поверим. — Еще не нравится мне то, что тон манифеста есть великое благодеяние, делаемое народу, а сущность его даже ученому крепостнику ничего не представляет, кроме обещаний».
Несмотря на это, автор «Войны и мира» стал мировым посредником Крапивенского уезда Тульской губернии и своими решениями, вынесенными в пользу крестьян, настроил против себя многих помещиков.
Достоевский о крепостном праве
На чем стоит «достоевщина»?
2017-04-03 Мирослав Кравец Версия для печати
Но мало только знать все это: я хотел понять, что именно породило «достоевщину».
Казалось бы, что здесь я должен остановиться на мировоззрении, которое прямо вытекает из философии. Ведь любой человек, независимо от рода деятельности, пользуется какой-то философией, часто даже не подозревая этого. Тем более, Достоевский знал, во что верил.
Людей, которые считали, что такую прогнившую основу надо уничтожать, что на ней нельзя строить что бы то ни было, тоже хватало. Кульминацией их деятельности стало выступление в конце 1825 года. После расправы над декабристами еще лет эдак с двадцать вопрос о крепостном праве поднимали единицы: тихо, осторожно и почти незаметно.
Кто на самом деле боролся с крепостничеством, так это сами крепостные. Конечно, у них ничего не получалось. Независимо от того, где именно возникали крестьянские восстания, их обязательно подавляли. Чем больше было движение, тем более жестокая над ним происходила расправа.
Крепостничество, которое на своих плечах вытянуло Российскую империю с послевоенной экономической ямы, превратилось в обузу. И только тогда, когда это осознали дворяне и купцы, когда крепостной строй стал приносить огромные убытки, вопрос о его неуместности более нельзя было игнорировать.
В 1848 году в Европе прошла волна революций. Народы боролись за равенство, за свои права, за республику. Российская исключительно аристократическая «верхушка» не на шутку перепугалась, поэтому решила законсервировать существующее положение вещей. Хотя и до 1848 года никакой речи об открытой борьбе за что-либо не могло быть. Поскольку бороться стоило только против самодержавия, царь-батюшка делал все возможное, чтобы дело не доходило до открытого противостояния, принимал все необходимые меры: пресечение свободомыслия, гонения за «инакомыслие», ссылки за непокорность и т.д.
Когда хочешь законсервировать существующее положение дел, первым делом нужно отгородиться от всего внешнего, закрыться от мира. Запрещено было не только ввозить новые иностранные книги, но и сохранять тома «опасных» авторов. Разрешалось только то, что могло укрепить позиции царизма.
Славянофилы появились, а почему бы тогда не появиться «западникам»?
Совсем другого мнения были революционеры-демократы (Белинский, Герцен, Огарев). История показала, что именно они были правы.
Не было никакого отдельного Достоевского Федора Михайловича, который бы существовал сам по себе. Так или иначе, он должен был встать на чью-то сторону и своими словами и действиями усилить одну из них.
Федор Михайлович Достоевский был и результатом, и выразителем своей эпохи. Ничего плохого в этом нет, иначе и быть не может. С другой стороны, выразителем он был не самым лучшим. Если эпоха, прямо говоря, глупая, писателю мало просто ее засвидетельствовать. Задача писателя заключается в том, чтобы ступить хотя бы на один шаг дальше, обогнать свое время. Этого Достоевский не сумел сделать.
Да и не хотел. Он потому и «консервативный революционер», что выступал за те изменения, преобразования, которые вернули бы его народ в прошлое, в те времена, когда все было спокойнее, и человек не стоял перед выбором. Когда человек лишен выбора, он его не угнетает. Когда же выбор есть, человек начинает колебаться. А человек из «достоевщины» задается вопросами: «имею ли я право выбирать?» и «кто я такой, чтобы что-то решать?»
Как к этому явлению мог отнестись Достоевский? Он абсолютно честно решил, что не надо было делать такой, казалось бы, прогрессивный шаг, поскольку от этого возникали новые муки и страдания простых людей. Лучше бы вернуться к тому, что было раньше. Кто такие люди, чтобы нарушать установившийся порядок?
Но не всегда Достоевский был таким.
Изучая литературу о Достоевском, я отметил, что его «покидало» повсюду.
Разойдясь с Белинским, Достоевский «сбавил обороты» и пришел в кружок Петрашевского как честный либерал.
Достоевский часто заходил по пятницам, в день заседаний, на кружок.
Известен такой эпизод. Как-то Петрашевский спорил с Достоевским о сущности и назначении искусства. Достоевский говорил, что «искусство не требует направления, искусство само по себе цель, что автор должен беспокоиться только о художественности, а идея придет сама собой, потому что она является необходимым условием художественности». Петрашевский в ответ обвинил писателей в том, что они недостаточно глубоко изучают окружающую действительность, не умеют отличить существенное от несущественного и поэтому тратят свой талант не на существенные вопросы, а на мелочи современности. (Евграфов В.Е. «Социально-политические и философские взгляды петрашевцев», Москва, 1953 г., стр. 107)
Достоевский «потерся» среди революционеров, научился рассуждать как либерал, но еще не стал тем Достоевским, который смог бы написать «Преступление и наказание». Им он стал только после «пережитой» смертной казни (его должны были расстрелять, но в последний момент, уже под виселицей, помиловали) и нескольких лет на каторге.
Такие испытания любого сломают. Судьба так «избила» писателя, что он уже и сам не знал кто он и на чьей стороне.
Достоевский был очень умным человеком и умел анализировать то, что видел. Но инструмент, которым он анализировал жизнь, был далеко не совершенным.
Отпечаток участия Достоевского в кружке Петрашевского трудно не заметить. И я имею в виду не только то, что Достоевского почти казнили за «посещения по пятницам». Куда важнее философия, которой он там научился. Она выведена утопистом Фурье.
Сам Достоевский заметил, что никуда конкретно не принадлежит, ни к кому определенно не относится.
Поэтому-то его так волновал вопрос «кто я?».
Вот даже роман «Преступление и наказание»!
Что касается времени, объективных условий, которые воспроизведены в самом романе, Достоевский схватил их правильно. Он писал о человеке, который может и должен решать, куда ему податься: в прошлое, до сих пор настоящее, но отжившее себя, или в будущее, которого еще нет, потому что все стоят перед выбором и думают (или просто не замечают ничего) вместо того, чтобы начинать его, будущее, строить. Думать, конечно, важно; без обдумывания ничего хорошего не сделаешь. Но мышление всегда должно быть предметным, о чем-то конкретном. Если же это абстрактное философствование ни о чем, то уж лучше сделать ошибку на практике и оказаться в положении, когда придется эту ошибку осмыслить.
И вот здесь появляется место для «достоевщины».
Тем не менее, я сам ничем не лучше, хоть и старше на 150 лет. На Литклубе я запутал всех вопросом о сущности субъекта общественных отношений. Эх, я как Достоевский в его лучшие годы: стараюсь, скрупулезно рассмотрев фрагмент, увидеть целое. Вопрос «кто я?» вместо всех других формулировок пробрался в головы людей настолько глубоко, что создается впечатление, будто он был там всегда. По крайней мере, в моей голове он жил натурально.
Достоевский, по сути, выбрал одну из непроработанных проблем, которые стояли перед тогдашним российским обществом и принялся ее решать. Он довел ее до конца, до предела. Он настолько ее тщательно проработал, что увеличил до невероятных размеров, словно смотрел на нее сквозь линзу, через две линзы. Соответственно, больше ничего не видел. Просто не мог, зрения не хватало.
Обобщая и суммируя вышесказанное, попробую показать место Достоевского в становлении русской литературы. Как известно, родилась она еще в 18 веке и пережила такие главные моменты в своем отношении к действительности:
Обязательно должен был существовать Достоевский, чтобы довести эту веру в «Шинель» Гоголя до крайности. Обязательно кто-то должен был написать об одном человеке, о его слабости, о его страхе, о его одиночестве и его страданиях, которые ни с кем он не может разделить.
Достоевский же поступил наоборот: в художественном стал искать жизнь, а через художественные формы пытался найти ответы на основные жизненные вопросы, среди которых на первом месте вопрос «кто я такой?»
На Достоевском литература не могла закончиться. Он, как явление, не был линией, а был всего лишь точкой в становлении литературы, моментом. А линия, переступив через точк у, продолжилась Гончаровым, Некрасовым, Салтыковым-Щедриным, Чеховым. Далее вы знаете.
Россия Достоевского и грабли классические
Какие же это особенности русского народа, возвращающие его на круги своя, и что кроется за понятием «русская душа»? Чтобы ответить на эти два краеугольных вопроса, волнующих мир, необходимо будет проанализировать жизнь и творчество Федора Достоевского. Ведь общепринятым является мнение, что благодаря философии произведений Достоевского появились такие понятия, как «русская душа», «русский дух» и «загадочная русская душа». Само словосочетание «русская душа» впервые появляется в романе Достоевского «Идиот», оно употребляется Мышкиным, рассказывающим о крестьянине, солдате и русской бабе.
Рассказ о Достоевском следует начать еще раньше, с графа Бенкендорфа – родоначальника российской пропаганды. Именно под его чутким руководством появилось поколение писателей и поэтов Золотого века русской литературы. Возглавляемое Бенкендорфом ІІІ Отделение не только осуществляло цензуру всех произведений XIX века, которым было разрешено печататься в России, но оно к тому же еще и помогало издавать те сочинения, которые пропагандировали выгодные для Российской империи идеи и установки, а именно – самодержавность, патриархальность, религиозность и пр. Те произведения, которые не отвечали этим установкам, или тем более критиковали их, не пропускались цензурой, а их авторы арестовывались, были вынуждены бежать за границу, или были казнены. А теперь еще раз вдумайтесь в смысл этого предложения. ВСЯ классическая литература России XIX века, которую в обязательном порядке изучают ВСЕ дети в российских школах, которую читают и которой восхищаются ВСЕ русские люди во всем мире, вышла под чутким руководством ІІІ Отделения. И так было все время, даже во времена СССР в обязательном порядке изучали и восхищались русской литературой XIX века. Таким образом, ІІІ Отделение посеяло зерна своей пропаганды не только на своё, но и на будущие столетия существования России. Поэтому Россия всегда возвращается и будет возвращаться на круги своя, пока в школе будет обязательным изучение русской классической литературы XIX века. Только некоторые народы смогли с большим трудом покинуть Россию (в хронологическом порядке: поляки, финны, прибалты, евреи, украинцы), с последующей отменой у себя в школах обязательного изучения этого литературного продукта ІІІ Отделения, тем самым окончательный разорвав свою связь с такой Россией.
Граф Бенкендорф был, без сомнения, гениальным человеком своего времени. Он совершенно правильно полагал, что самым лучшим скакуном в конюшне может быть только резвый и норовистый конь, которого необходимо только правильно объездить. Как то он заприметил толкового полковника армии Л.Дубельта, который заразился идеями европейского вольнодумства еще со времен Отечественной войны 1812 года. Дубельта привлекли по делу декабристов и за участие в тайных масонских ложах, и вскоре отправили в отставку. Бенкендорф еле уговорил Дубельта пойти служить в Третье отделение. Согласившийся Дубельт пишет жене, что просил передать Бенкендорфу, что он не согласен вступить в жандармский корпус, ежели ему «будут давать поручения, о которых доброму и честному человеку и подумать страшно». Но Бенкендорф считал жандармскую службу делом благородным и умел убедить в этом даже весьма искушенных. Так пехотный полковник стал жандармским. Это оказался талант не только на ниве сыска, но и в тонкой агентурной работе. Он настолько тесно сотрудничал с агентом ІІІ Отделения А. Пушкиным, что даже подружился с ним, причем подружились они семьями. Позднее эта семейная дружба привела к тому, что сын Дубельта Михаил женился на дочери Пушкина Наталье. Вскоре недавний вольнодумец Дубельт стал генералом и начальник штаба жандармского корпуса, а потом управляющий Третьим Отделением имперской канцелярии и членом Главного управления цензурного комитета.
Федор Достоевский уже был известен, как автор повести «Бедные люди», когда он стал посещать тайный кружок Петрашевского, где рождались революционные по тем временам социально-утопические мысли XIX века. Дубельт, руководивший всей операцией по разгрому кружка Петрашевского, внедрил в него своего лучшего агента Ивана Липранди, который вел в кружке доверительные беседы. Этим провокатором была даже заранее подготовлена целая операция, связанная с людьми Шамиля, возглавлявшего повстанческое движение на Кавказе, но Дубельт воспользовался другой возможностью. Петрашецев застали за богохульством – чтением запрещенного в то время письма Белинского Гоголю, что похоже в наше время на перепечатывание неугодных власти и оскорбляющих религиозные чувства постов из социальных сетей интернета.
Что ж было в этом письме? В нем Белинский говорил, что православная церковь очень далеко ушла от Христа, что она поборница крепостного права, угодница самодержавия, кнут власти, что какой-нибудь Вольтер, который силой своей насмешки прекратил фанатизм в Европе и потушил костры европейских инквизиций, «больше сын Христа, плоть от плоти и кость от костей его, чем все попы, архиереи, митрополиты и патриархи, восточные и западные». Это письмо, которое Достоевский прочитал на кружке с глубоким волнением, было ему вменено в вину и это называлось богохулением. Кроме того, при Николае I была 144 статья Свода военных постановлений о том, что человек, который не донес на богохульника, тот, кто не рассказал о каком-то эпизоде, который увидел, разделяет вину с самим богохульником.
В 1849 году все участники кружка Петрашевского были арестованы по личному указанию императора Николая І (это к вопросу о том, кто на самом деле стоит за арестами Л. Пономарева, фигуранток дела «Нового величия», А. Шевченко; всегда это высший руководитель России). В благодарность Дубельт произвел Липранди в чин полковника с переводом в штат Третьего отделения. Такой переход из агентов в офицеры – небывалый случай в истории охранных служб. Дубельт сделал его ответственным за политическую цензуру и за агентов в политических кругах. Шеф учитывал его привязанность к сочинительству, его «фантазийный» потенциал. Это чрезвычайно помогало в сочинительстве фейков, ценных для роспропаганды того и нашего времени.
Следственные допросы Достоевского вел сам Дубельт. Работа с Достоевским была его лебединой песней. Собственно, временами это даже были не столько допросы, сколько беседы и споры на мировоззренческие темы. Дубельт выступал как оппонент-наставник, он вразумлял и убеждал. У него был дар вразумлять, что у офицера политического сыска – бесценное качество. На Достоевского произвела огромное впечатление глубина суждений Дубельта. Достоевский глубоко проникся тезисами Дубельта, в которых шестым пунктом шел: «что Россия без царя, без православия? Ничто!». И даже начал уже соглашаться с этими тезисами. Однако быстрый военный суд приговорил «сего отставного инженер-поручика Достоевского за недонесение… лишить чинов, всех прав состояния и подвергнуть смертной казни расстрелянием». Приговор был шоком для Достоевского. Мир кончился, стал черным. И был таким все 36 дней, до дня исполнения приговора.
В декабре 1849 года в жизни Достоевского свершилось чудо. Во время казни, когда он уже попрощался с жизнью, его не расстреляли. Казнь была инсценирована по личному указанию императора Николая I, который вынес окончательный вердикт: «Каторжные работы на четыре года, а потом рядовым. Объявить помилование лишь в ту минуту, когда все уже будет готово к исполнению казни». При этом император сделал все возможное, чтобы создать впечатление, что не он, а суд был инициатором смертной казни. Как актуально, не правда ли?
Инсценировка казни петрашевцев.
Для Достоевского это была жесткая ломка по-русски. Сначала переживание близкой смерти на эшафоте, затем четыре года писатель проводит в Сибири на каторжных работах, после этого четыре года служит простым солдатом. Только в 1859 году Достоевский получает разрешение жить в Петербурге. Эти 8 лет сильно повлияли на его здоровье: до самой смерти он страдал от тяжелых приступов эпилепсии, которые после инсценировки казни и после каторги значительно усилились и участились. За эти годы в Сибири произошел переворот в его душе и в мировоззрении. Об этом Достоевский напишет в книге о каторге „Записки из мёртвого дома“. Теперь писатель отказывается от революционной идеи. Он видит только один путь к достижению счастья человечества, завещанный Христом: путь смирения, страдания, братской любви. Все эти начала он видит в русском народе и считает, что интеллигенция должна принять эту правду, стать на народную „почву“. Достоевский уверен, что Россия «несет внутри себя драгоценность, которой нет нигде больше, – Православие, что она – хранительница Христовой истины, но уже истинной истины, настоящего Христова образа, затемнившегося во всех других верах и во всех других народах». Отношение Достоевского к прозападным либералам становится резко отрицательным.
После казни и каторги Достоевский оказался сломанным физически и морально. Представьте себе изнуряющие приступы эпилепсии, которые происходят еженедельно (у Достоевского приступы часто случались ежедневно, иногда по нескольку раз в день), после которых человек приходит в сознание часто в своих экскрементах и с сильной болью во всем теле, которую Достоевский обычно испытывал на протяжении нескольких дней после приступа.
В произведениях Достоевского после пережитой им казни и каторги появился четко выраженных синдром жертвы большинства его героев. В наше время синдром жертвы многих россиян проявляется в виде Стокгольмского синдрома. Этим объясняется то, что по мнению Достоевского, коренная духовная потребность русского народа — потребность в страдании. Тезис «тебя бьют, над тобою издеваются, а ты терпи и люби» он экстраполировал из своей жизни на весь русский народ. Безо всяких оговорок этот тезис распространяется, разумеется, в первую очередь на женщин. Ни про какое гендерное равноправие в его произведениях и близко речи нет. Впрочем, и в своей личной жизни он был настоящим главой семьи, в его понимании, т.е. тираном и деспотом. Вторая жена Достоевского, его бывшая стенографистка, позднее писала, что «Федор Михайлович стал моим богом, моим кумиром, и я, кажется, готова была всю жизнь стоять пред ним на коленях», отчетливо намекая на необычные половые пристрастия Достоевского, которые, судя по отзывам проституток, часто переходили в извращения. Тургенев назвал его «русским маркизом де Садом». И это неудивительно, т.к. Достоевский в семейной жизни во многом унаследовал поведение своего отца.
Отец писателя, М. Достоевский, врач, который восстановил утраченное дворянство и приобрел два села, Дартьево и Чермашня, с 570 душами крестьян. М. Достоевский, прообраз Ф. Карамазова (Ф. Карамазов, убитый своим сыном, был владельцем села Чермашня, совпадение, конечно, не случайное), отличался и в семейном и в помещичьем быту придирчивой мелочностью, подозрительностью и тиранством. Над своими крепостными он глумился систематично и садистски. Выведенные из себя его непотребствами, в частности сластолюбием, крестьяне убили его, причем при обстоятельствах, рассчитанных целиком на неудержимую вспыльчивость М. А. Достоевского. Сочетание въедливой мелочности, предельной деспотичности и жестокости, как в семье, так и в отношении к крестьянам, неспособность выделить главное, существенное, бешеная вспыльчивость, по мнению специалистов, не оставляют сомнения в психопатической эпилептоидности М. Достоевского. Эти проявления эпилептоидности являются наследственными и прослеживаются не только у Ф. Достоевского, но и у многих его родственников, в т.ч. у детей.
Обложка книги «Братья Карамазовы»
Если обратиться к творчеству Достоевского с психиатрической точки зрения, то бросается в глаза проецирование почти на всех персонажей этой эпилептоидности Достоевского: необычайной вязкости и конкретности мышления, многословной обстоятельности, мелочности и детализации с постоянной утратой главного. Вторая спроецированная на персонажей особенность — это совершенная алогичность, иррациональность, обнаженная импульсивность, патологичность поведения. Третья особенность творчества — это систематическое, садистское проведение почти всех персонажей через все круги Дантова ада унижений.
В произведениях Достоевского часто описываются самые разнообразные преступления. Вероятно их сюжеты были почерпнуты писателем во времена его пребывания в тюрьме и на каторге. В произведениях Достоевского часто описываются откровенные и скрытые психопаты, уголовное преступление, или преступное намерение его совершить. Неуравновешенность, нервозность, подозрительность, агрессивность – это лишь некоторые черты характера, которые проявляются у героев произведений Достоевского. В таком случае, можно ли считать их необходимыми составляющими т.н. «русского духа»?
Кадр из фильма «Преступление и наказание»
В «Преступлении и наказании» герои – это алкоголик и эксгибиционист Мармеладов, сверхистеричная, самоутверждающаяся Катерина Ивановна, сексопат и садист Свидригайлов и даже трезво рассудительный Лужин, подло подбрасывающий сторублевку Сонечке Мармеладовой, чтобы обвинить ее в краже, и попадающийся на этом. В «Идиоте» — князь Мышкин, начинающий и кончающий эпилептическим слабоумием, прогрессивный паралитик, лгун и воришка генерал Ардальон Иволгин, купчик-убийца Рогожин, Настасья Филипповна, без конца выставляющая напоказ то, что ее еще девочкой соблазнили и на этом основании унижающая всех, с ней соприкасающихся, устраивающая отвратительно-омерзительные провокации; в «Бесах» — омерзительный красавец Ставрогин, эпилептики Кириллов и Лебядкина, приживальщик, паразит, предатель Степан Верховенский, Петр Верховенский, «революционер», ради того, чтобы сорвать бал у глупца-губернатора, закручивающий целый макрокосм интриг, ничтожества и глупцы Лямгин, Шигалев, Виргинский и т. д. с нелепым убийством. Кунсткамера дураков и ничтожеств бесконечна, повторяется снова и снова. Прохарчин, Шумков, Голядкин, Ползунков, «Человек из подполья», «Игрок» с его персонажами, успешно конкурирующими друг с другом в размахе совершаемых нелепостей и подлостей. В «Подростке» — архиблагороднейший Версилов-старший, транжирящий несколько состояний, когда у него голодают дети, вступающий в союз с совсем уже профессиональным уголовником Ламбертом для бандитского нападения на свою жертву.
Обложка книги «Идиот»
Обложка книги «Бесы»
Нельзя не остановиться также на большой религиозности Достоевского, которая появилась у него после длительных бесед с Дубельтом и инсценировки казни. Свою вторую жизнь после казни он воспринял, как воскрешение, и с тех самых пор неустанно проповедовал «богоносность» русского народа в своих произведениях. Старец Зосима в «Братьях Карамазовых» обращается устами Достоевского с поучением: «Берегите же народ и оберегайте сердце его. В тишине воспитайте его. Вот ваш иноческий подвиг, ибо сей народ – богоносец».
Характерно также, что в произведениях Достоевского начисто отсутствует социальный протест и революционные настроения. Это, конечно, является одним из основных требований цензуры и тайной полиции к писателям, поэтам и сатирикам того и нашего времени.
После каторги Достоевский стал настолько благонадежным, что его даже допустили к воспитанию цесаревичей, великих князей Сергея и Павла, детей Александра II. Царь Александр II помнил фамилию Достоевского еще по делу петрашевцев. Спустя почти 30 лет бывший заговорщик, а ныне знаменитый писатель был приглашен стать моральным наставником великих князей. Достоевский полагал, что необходимо внесение христианских начал в политическую практику государства, в его мироповедение. Будучи убеждённым монархистом, он пытался закрепить в сознании власти и народа образ «самодержавия с человеческим лицом».
В настоящее время до сих пор засекречены архивные сведения о всех агентах ІІІ Отделения. Однако можно привести косвенное доказательство сотрудничества Достоевского с царской охранкой. Это доказательство затрагивает ксенофобскую тему антисемитизма. Антисемитические вставки в своих произведениях были обязательными для писателей и поэтов, курируемых ІІІ Отделением, таких как Пушкин, Булгарин, Гоголь и др. При этом выпады в сторону «презрительных жидов» вставлялись часто невпопад и в отрыве от контекста. И хотя в своих личных разговорах и письмах Достоевский никогда плохо не отзывался о евреях, с которыми он особо не пересекался и которые ему лично ничего плохого не делали. Но вот в его «Дневнике писателя» вдруг появляется махровый антисемитизм, который поэтому вполне можно назвать заказным. Позднее, в годы ІІ-й мировой войны цитаты Достоевского немцы даже использовали в листовках, которые сбрасывали на позиции советских войск. Так, в «Дневнике писателя» за 1873 год Достоевский пишет: «…если дело продолжится, если сам народ не опомнится… то весь, целиком, в самое малое время очутится в руках у всевозможных жидов… Жидки будут пить народную кровь и питаться развратом и унижением народным…» Еврейская электронная энциклопедия в статье о Достоевском пишет, что «В Достоевском соединялись ксенофобия и ненависть к «инородцам» и «инославным» вероисповеданиям, являющиеся характерными чертами русского национализма нового времени, и глубокая религиозная вражда христианина к иудаизму».
Надо отметить, что те из петрашевцев, которые не сломались, впоследствии вполне ожидаемо не получили такой государственной поддержки, как Достоевский. В отличие от них, произведения Достоевского во второй, лояльной половине его жизни уже охотно допускались цензурой к печати и успешно печатались большими тиражами. Подобную жесткую ломку пережил, кстати, еще один представитель «Золотого века» русской литературы Чернышевский, но это отдельная история.
В главном произведении Достоевского, написанном им за 2 месяца до смерти, Федора Карамазова убивает его собственный сын. Нет ли тут аналогии с отцом Федора Достоевского, которого когда то убили его же собственные крепостные крестьяне, с последующим потом, как в жизни Достоевского, так и по сюжету романа долгим судебным разбирательством для установления убийцы? Возможно тут и опасение за свою собственную жизнь в окружении детей, которые были больны эпилепсией и связанной с ней психическими расстройствами, как и он сам. Тут замечается явное стремление писателя к экстраполяции собственной жизни в своё произведение, которое было присуще его предшественникам: А. Пушкину в поэме «Евгений Онегин» и Н. Гоголю в повести «Вий».