древнейшее право руссов эверс

Критическая школа в историографии

Развитие буржуазного направления в русской исторической науке в начале 19 века,

содержания исторического источника. Этим определяется внутренняя связь взглядов

школе. Для Полевого характерно утверждение органического развития народного

начала в исторической жизни. С этим связано обращение к новому документальному

материалу народному творчеству, и перенесение исследования на историю народного

быта и общественного строя.

Иоганн-Филипп-Густав Эверс (1781-1830) был ректором Дерптского университета.

В 1816 году он издал на немецком языке работу «История руссов». На первый

план у Эверса выступило изучение внутреннего состояния народа.Рассказ о

политических событиях сменяется историей общественного развития. С этим

периода истории. Если дворянские историки 18 века, действительую историю

сведений о жизни народа, с изучения становления самого государства. Исходной

датой русской истории, для него стало первое известие о славянах под 532годом.

Проблема становления государства превращается в центральную тему главного

труда Эверса «Древнейшее русское право в историческом его раскрытии».

изучение закономерностей общественного развития.» Я намерен показать,-

писал Эверс,-на основании истории России постепенный ход права, возникшего

из так называемого патриархального состояния гражданского общества». Эверс

характерный для «древнего права вообще».Его основу он ищет не в деятельности и

психологии одного человека, а в уровне развития общества. Эта же тема, и в

Трофимовича Каченовского (1775-1842).Являясь сотрудником Московского

университета, он одновременно возглавлял редакцию «Вестника Европы «. На

страницах журнала Каченовский провозгласил программу нового критического

требовал не ограничиваться одной текстологической критикой источника, но и

проверять его историческую подлинность, на основе выяснения его соответствия

всему историческому развитию общества. Значение критического направления в

развитии русской исторической науки, сказалось в самом факте образования на его

основе «школы», объединяющей лучших представителей научной молодежи того

центре общественной жизни как издатель и редактор «Московского Телеграфа»-

к темам общественной жизни. Назвав свой труд «История русского народа», он

Источник

1 И. Ф. Г. Эверс. Древнейшее русское право в историческом его раскрытии. СПб., 1835.

Соловьев тоже не имел нашего представления о роде, но он совершенно правильно подметил произвольность в употреблении этого

термина нашим летописцем. Заслуга основоположников родовой теории заключается в том, что они первые подошли к истории нашей страны с научными предпосылками. Очень ярко выразил эту мысль Кавелин. Теория необходима для всякого исследования, «теория определяет важность фактов, придает им жизнь и смысл, мешает запутаться в их бесконечном лабиринте». Теория «должна представить русскую историю как развивающийся организм, живое целое, проникнутое одним духом, одними началами. Явления ее должны быть поняты как различные выражения этих начал, необходимо связанные между собою, необходимо вытекающие одно из другого, причем искать эти начала нужно не в отвлеченном мышлении, не в почти бесплодных сравнениях с историей других народов, а внутри изучаемого общества».1

Однако, несмотря на несомненные преимущества школы родового быта перед ее предшественниками, представители этой школы не справились со своей задачей, как не справились с ней и последующие поколения историков.

1 К. Д. Кавелин. Собр. соч., т. I, стр. 8-9.

2 К. Аксаков. Поли. собр. соч., т. I, стр. 108, 1889.

Новые исторические формы быта школа Соловьева безразлично смешивает с такими доисторическими окаменелостями и не замечает между ними глубокой пропасти, которую не в силах наполнить и сгладить никакие усилия последователей родовой теории.

Я не собираюсь в этом направлении просматривать всю русскую историографию до наших дней. Утомленные затянувшимся спором и разочарованные в существовавших до сих пор построениях, позднейшие авторы почти не пускаются в исследования судеб восточнославянского рода, а ограничиваются изучением остатков его на русской почве, тех остатков, которые более или менее поддаются конкретному обследованию. Изучают главным образом русскую общину и спорят лишь о том, новое это образование или же осколок глубокой старины.

Из этих позднейших работ необходимо назвать труды Соколовского «Очерк истории сельской общины на севере России» и «Экономический быт земледельческого населения России», А. Я. Ефи-менко «Крестьянское землевладение на крайнем Севере», Б. Н. Чичерина «Опыты по истории русского права» и В. И. Сергеевича «Древности русского права». И на этой новой стадии обсуждение вопроса не дало ощутительных результатов. Разрешение этих спорных вопросов в то же время подготовлялось другими путями.

Моргану в его «Древнем обществе» на основе огромного фактического материала из жизни индейских племен Америки удалось осветить труднейшие участки истории и дать разъяснение основных черт общественного устройства первобытного времени, предшествующего появлению государства. В том же направлении много и плодотворно поработал, главным образом над изучением кавказских народов, и M. M. Ковалевский. Энгельс использовал эти наблюдения и в своем труде «Происхождение семьи, частной собственности и государства» дал нам ключ к разрешению проблем, до него остававшихся неразрешенными.

Сейчас мы можем представлять этапы развития доклассового общества в следующем виде:

2. Между периодом господства родовых отношений и победы отношений моногамно-семейных наблюдается период существова ния патриархальной семейной общины, организации некоторого числа свободных и несвободных лиц, подчиненных отцовской власти главы семейной общины (familia). Она охватывает несколько поколений потомков одного отца вместе с их женами, причем все они живут на одном дворе, сообща обрабатывают свои поля, питаются из общих запасов. Глава общины избирается, при нем имеется совет, состоящий из всех взрослых членов, как женщин, так и мужчин. Таковы сербская задруга и русская вервь.

3. Эта домашняя, семейная община является переходной ступенью, из которой развилась сельская община с индивидуальной обработкой земли и с переходом пахотной земли и лугов в частную собственность. Леса, луга и воды еще остаются общими.

Для содержания этой публичной власти необходимы налоги, которые были совершенно неизвестны родовому строю. Обладая публичной властью и правом взыскания налогов, органы власти путем исключительных законов достигают особого положения в обществе.

Таковы основные выводы, к каким пришел Энгельс на основании огромного фактического материала, собранного Морганом и М. Ковалевским.

Наша задача заключается в том, чтобы использовать по этому предмету все данные русских источников и дать по возможности конкретное изображение процесса образования классов и государства, протекавшего на территории нашей страны.

Когда в русском обществе появилась потребность оглянуться на свое прошлое, оно уже успело уйти так далеко, что представить его себе в XI в. было достаточно трудно. Я имею в виду прежде всего родовой строй.

Родовой строй в XI в. в нашей стране, несомненно, можно было наблюдать у гиляков, чукчей, ненцев и других народов Крайнего Севера или еще кое-где в других местах, где жили племена, находившиеся на этой стадии развития. Вез непосредственных наблюдений над этим строем не могли быть поняты его основные черты по тем пережиточным остаткам, которыми располагали и наши летописцы и, в частности, автор «Повести временных лет». Когда появились письменные памятники, запечатлевшие эти пережитки далекого прошлого, оно было уже основательно забыто. Неудивительно, что наш летописец, всегда вообще конкретный, умеющий передавать подробности изображаемых им событий, решительно теряет эти свои свойства, переходя к характеристике родового строя. Здесь, конечно, можно задать вопрос: неужели летописец для этой цели не мог непосредственно наблюдать родовой строй у более отсталых славянских и неславянских племен, ему современных? Мне кажется, что правильнее всего будет ответить на этот вопрос так: конечно, мог, если бы считал это для себя необходимым, но едва ли бы сумел, потому что наблюдать родовой строй совсем не так легко, как это кажется; нам стоит только заглянуть в наблюдения наших этнографов, изучавших, к примеру, Сибирь XIX в., чтобы убедиться в этом.

Древнейшее упоминание о восточнославянском роде мы имеем в «Повести временных лет» в недатированной ее части, т. е. в части, для самого атора представлявшей наиболее непреодолимые трудности, так как он не имел об этом периоде никаких точных данных, О полянах, наиболее ему известных, он может сказать только очень глухо: «Полемже жившем о собе и владеющем роды своими. иживяху кождо с своим родом и на своих местех, владеюще кождо родом своим». Шахматов не без основания видит здесь наслоение двух редакций и первоначальный текст «Повести» представляет так: «Поляне живяху кождо своим родом на своих местех, владеюще кождо родом своим».

Тут мы имеем указания на то, что летописец все-таки знает кое-что о прошлом славян и говорит нам о форме их древнейших общественных отношений, нарывая ее родом. Дальше он еще раз ссылается на это же место: «поляком же живущим о собе, яко же рекохом».1

Здесь победа моногамной формы семьи обнаружилась несколько раньше-, чем у других славянских племен, и летопись этот факт отмечает с полной отчетливостью. Это произошло, несомненно,, задолго до времени, когда жил и писал автор «Повести». Понятно,, почему он не видел рода и столь туманно о нем говорит в своем произведении.

Что касается термина «семья», то в наших источниках мы найдем буквальное подтверждение того, что это не что иное, как известная нам familia. «Семья прежде всего означает-челядь, домочадцы, рабы». В Златоструе XII в. «семия множество или имения множество, злато и серебро». Семья здесь тождественна с греческим (ар.) Там же «другыи на ближьнааго помысли, другый другааго семью исхыти». Тут термину семья соответствует греческое (ар.). В житии Нифонта XIII в.: «да был аз был и чада моя и семия моя живи были». В прологе XV в.: «Ни аз, ни семьянин мой, ни детищ мои, ни куря мое» и т. д. В этих терминах живут уже успевшие отмереть когда-то существовавшие подлинные отношения.

1 Лаврентьевская летопись, стр. 8, 11. 1910

2 Там же, стр. 13. 1897.

3 C. М. Соловьев. История России, т. I, стр. 49, изд. «Общ. Польза».

Стоит хотя бы обратить внимание на то, что в свое время отмечал уже Ключевский: областное деление русской земли при первых русских князьях далеко не совпадало с племенным как его описывает «Повесть». «Не было ни одной области, которая бы состояла из одного и притом цельного племени: большинство областей составилось из разных племен или их частей; в иных областях к одному цельному племени примкнули разорванные части других племен».1

Наблюдения П. Н. Третьякова служат ему исходным пунктом для пересмотра вопроса о понимании летописного термина «племя» и основанием для вывода, что известные летописи «племена» являлись социальными организациями, вступившими на путь превращения из организации родового в организацию феодального характера.2

Иначе говоря, автор на своем археологическом материале подтверждает положения Ключевского. Стало быть, в областях, возглавляемых крупными городами (Киев, Новгород, Смоленск, Чернигов и др.) мы имеем чисто территориальное деление, пришедшее на смену племенному, т. е. это уже признак разрушения рода и замены его отношениями иного, не родового строя.

1 В. О. Ключевский. Курс русск. ист., ч. I, стр. 161, 1918.

2 П. Н. Третьяков. Расселение древнерусских племен по археологическим данным. Советская археология, 4, стр. 33-51. Возражения на статью П. Н. Третьякова, сделанные А. В. Арциховским (тамже, стр.53-61), говорят о необходимости продолжить и углубить работу в этом направлении. От нее можно ждать больших результатов, способных облегчить нам более точное понимание летописного рассказа о расселении славян по восточной Европе.

Мы можем отметить еще ряд признаков того же порядка как в летописи, так и в «Правде Русской». Первая статья древнейшей «Правды», части которой относятся во всяком случае к IX в., говорит о необязательности мести, о возможности заменить ее выкупом. Круг мстителей одновременно по женской и мужской линиям, определяемый какой-то иной властью, чем родовая, говорит нам о том, что над родом уже существует высшая власть, что родовая месть есть осколок уже изжитых старых отношений. Эта же древнейшая «Правда» очень хорошо знает и «челядь» и рабов и вся насквозь проникнута собственническими элементами. В «Правде» Ярославичей, являющейся дальнейшим шагом вперед по сравнению с первой, древнейшей частью «Правды», мы можем наблюдать некоторые итоги эволюции: пашенная земля, бортные угодья находятся уже в частной собственности; за нарушение межи, отделяющей эти участки, взыскивается высокий штраф: луга, невидимому, находятся еще в общем пользовании: кони землевладельца и зависимых от него крестьян пасутся на одном лугу. Отмечается очень резкое имущественное неравенство.

Все это для X-XI вв.-абсолютно не «новости». Ново здесь лишь то, что законодателю пришлось сформулировать определенные положения в виде закона. Факты, лежащие в их основе, такого порядка, что о внезапном их появлении говорить решительно невозможно.

Нельзя забывать, что у нас имеются и другие признаки не родовой, а какой-то иной организации: перемена форм поселения, появление на место ушедших в прошлое городищ неукрепленных деревень с одиночными укрепленными дворами, выполняющими здесь функции западноевропейских замков, наследственность княжеской власти, налоговая и пенитарная система. Ольга в X в. в завоеванной земле уже устанавливает уставы и уроки, т. е. упорядочивает взимание даней, а может быть и ренты, (см. стр. 184-185), а установившиеся единицы обложения (дым, рало, плуг), говорящие о регулярности различных взиманий с массы народной, известны славянам и финнам задолго до Ольги, по крайней мере в самом начале IX в., если не раньше.

Это тоже совсем не похоже на родовой строй. Патриархальная семья уступила место иным формам общественных отношений. Патриархальная домашняя община, бывшая сама переходной ступенью от возникшей из группового брака и основанной на материнском праве семьи к индивидуальной семье современного мира, явилась в свою очередь переходной ступенью, из которой развилась сельская община или марка, для которой характерной чертой уже стало индивидуальное хозяйство ее членов.

Источник

И.-Ф.-Г. Эверс (1781-1830)

Все научное творчество профессора Дерптского универси­тета Иоганна-Филиппа-Густава Эверса было определено стрем­лением «посвятить всего себя изучению русской истории».

Окончив Геттингенский университет, Эверс в 1803г. при­ехал в Лифляндию и начал работу по выполнению своего за­мысла. Уже первый его труд «О происхождении русского госу­дарства», вышедший на немецком языке в 1808 г., получил научное признание. В 1809 г. Эверс при поддержке Н.М. Ка­рамзина был избран членом Московского общества истории и древностей российских и затем членом Петербургской Акаде­мии наук. В следующем году он становится профессором Дерптского университета, возглавляет кафедру географии, истории и статистики, читает лекции по русской истории и истории пра­ва. В 1818 г. Эверс был назначен ректором университета.

Эверс как ученый сформировался под влиянием немец­кой школы, в том числе А. Геерена, К. Савиньи, К. Эйхгорна. Он воспринял их научные идеи, направление исследования, стиль мышления. С глубоким уважением относился он к сво­ему учителю А. Шлецеру, который пробудил в нем интерес к русской истории. Эверсбыл последователем исторической критики источников, разработанных Шлецером, его отноше­ния к задачам исторического исследования. Он не только ис­пользовал опыт, накопленный предшественниками, но и кри­тически переосмыслив его, сделал ряд новых выводов о русской истории и создал оригинальную концепцию происхождения русского государства.

Эверс также подверг сомнению господствующее в историо­графии утверждение о скандинавском происхождении варягов-русов. Исследование этногенеза народов, населявших тер­риторию России и ее окружавших, фактов, почерпнутых из арабских источников, у северных и восточных авторов, при­вели его к выводу о черноморском (хазарском) происхожде­нии русов. Он выдвинул даже гипотезу о том, что полуостров Тмутаракань является «родовым наследием рюриковой ди­настии». Это положение Эверса обострило споры об этни­ческой принадлежности русов и образовании древнерусско­го государства. Его рассуждения о хазарской Русипочти не встретили тогда поддержки среди ученых. С резкой крити­кой выступили Карамзин, Полевой. Погодин не только в ре­цензии на книгу Эверса заявил об отсутствии у ее автора «строгих доказательств» и «цицероновской хитрости» в их поиске, но и написал в ответ диссертацию о норманнском про­исхождении Руси, посвятив ее Карамзину. Впоследствии Эверс отказался от своей гипотезы. «Не может быть и речи, — писал он, — о принадлежности русов к древнейшим обитате­лям между Черным и Варяжским морями».

В 1816г. в работе «История русов» Эверс изложил свою версию русской истории, хотя во многом и повторявшую уже имеющиеся в науке, но корректирующую некоторые положе­ния. Подобно Шлецеру, он выделял в русской истории пять периодов. Начало ее он относил к 552 г., первому известию о славянах. Окончание первого периода связывалось им с раз­делом Владимиром Святославичем своего княжества между сыновьями (1015 г.). Второй период продолжался до монголь­ского завоевания (битва при Кальке 1224 г.). Третий закан­чивался началом княжения Ивана Грозного. Правление Петра I — рубеж четвертого и пятого периодов. Изложение он строил по княжениям и довел до 1689 г.В этой периодиза­ции обращает на себя внимание определение Эверсом начала русской истории — с первого известия о славянах. В характе­ристиках периодов он отказался от подробного описания по­литической жизни князей, ограничившись кратким изложе­нием фактов. Однако это не касалось главной для него темы исследования — внутреннего состояния жизни народов. В спе­циальных главах Эверс характеризовал систему государствен­ного управления, правовых норм, состояние торговли и ре­месел, науки, искусства и т.п. По объему и содержанию их освещения он значительно превосходил своих предшествен­ников, в том числе и Карамзина.

Эверс заявил и о новом подходе к изучению прошлого. «Для моей цели, — писал он, — должен был я подолгу останавливаться на законах и договорах: на первых так как они являются главным источником знаний о внутреннем состоя­нии народа, на вторых, потому что они свидетельствуют об основах внешней деятельности».

В законченном виде концепция Эверса представлена в мо­нографическом исследовании «Древнейшее русское право в историческом его раскрытии», изданном на немецком языке в 1826 г. (русский перевод 1835 г.). Именно здесь он сформули­ровал на основе родовой теории органическую концепцию рус­ской истории и провел первое в отечественной историогра­фии исследование правовых институтов Древней Руси. Эверс, по его собственному определению, поставил перед собой задачу «собрать и изложить. сказания истории о состоянии права в древнейшем быту Российского государства» для рас­крытия древнейшего права вообще. Идея единства историчес­кого процесса представлена Эверсом в тезисе: «Все в истории проистекает из естетственного развития рода человеческого». Естественный ход в представлении ученого — это эволюци­онный, постепенный переход из одного состояния в другое, где каждая последующая форма сложнее, чем предыдущая. Это положение определило исторический подход к исследованию истории права, истории государства. Эверс представил право результатом внутренней жизни общества, его органического развития, связанного, с одной стороны, с прошлым, а с дру­гой — являющего собой новые определения. Каждой эпохе со­ответствуют те или иные отношения, представления людей. Изменения возникают под влиянием действия внутренних процессов, поэтому Эверс подчеркивал важный для него прин­цип исследования событий в связи с другими историческими явлениями.

Эверс первый из историков России попытался объяснить древнейшее русское право, вообще древнейший быт, исходя из господствовавших у первобытных народов отношений, так называемого патриархального состояния гражданского обще­ства. В «грубом естественном состоянии» первым обществен­ным образованием, по мнению ученого, являлась патриар­хальная семья с сильной властью отца. Он хозяин дома и «начальник» своего потомства. Естественная нужда в защите от внешних врагов привела к необходимости объединения се­мей и образованию родов «под главенством общего родона­чальника». Власть главы рода была ограничена, семьи имели определенную независимость, обусловленную имевшимися в их руках средствами, в том числе землею и наличием своего главы семьи. Глава рода был тот, кто стоял ближе к общему родоначальнику, следовательно, «старший сын первого родо­начальника». Из родов образовались племена, главою его ста­новился старший сын от старшего сына основателя племени. Он становится со временем могущественным князем. «Но пер­воначальное семейное отношение, основанное на самой при­роде, долго еще сохраняет свою силу».

Исторический подход Эверс применил к изучению истории права, которое, по его мнению, являлось отражением обществен­ных отношений и его развитие составляло собственно исто­рию самого государства. Исходя из принципа объяснения древнейшего права «на основе понятий и отношений», соот­ветствовавших определенному времени, Эверс считал невоз­можным подходить к историческим явлениям с современны­ми мерками, не уяснив «себе предварительно, посредством об­щих исторических сведений характера известного народа на той ступени образования, какое он имеет в данное время». Ис­торические явления живут только в контексте своего време­ни, своей эпохи. Нельзя, например, предупреждал он, судить о Святославе и его времени по понятиям настоящего века. «Не его вина, что первый пример разделения, о коем упоминает история, случайно падает на его княжение: не заслуга других, что не встретилось при них подобного примеру. Нельзя по­рицать и век, не поставляя в укоризну человеку того, что про­истекает из естественного хода развития общества. Ибо сее-то развитие и произвело разделы». Раздача земель князьями соответствовала, писал он, уровню культуры, общественного развития, данной политической организации. Так, князь в по­литической системе того времени прежде всего глава рода, а в родовых представлениях все имущество есть не частная, а ро­довая собственность, она принадлежит всем членам рода. По­этому Владимир, Святослав могли поступить только так, как поступили, а не иначе. Тоже относится и к характеристике Эверсом Святополка Окаянного, который расправился со сво­ими обидчиками согласно понятиям своего времени о кров­ной мести. Для того времени все это было естественным. Ког­да изменились условия, был ликвидирован и этот порядок.

Определив теоретическое направление своего исследования, Эверс обратился к конкретному изложению истории русского права. Для Эверса право, законы — понятия исторические.При родовом строе не существовало еще формальных законов, т.е. письменно изложенных постановлений и правил. В основе их лежат обычаи, т.е. «всеми принятые правила, кои необходимо возникают из совокупной жизни в одном целом» и некоторые первоначальные постановления, которые были сделаны при первом основании государства, или с общего согласия, или по воле первых властителей. Законы письменные — продукт госу­дарственной деятельности. Таковыми он считает договоры Оле­га и Игоря, «Русскую Правду». Эверс последовательно просле­живал изменения, происходящие в правовых отношениях от времен Рюрика и до утверждения Ярослава на Киевском пре­столе. Каждое княжение рассматривалось как рубеж в практи­ческом решении правовых норм — Рюрик, Олег, Ольга и т.д. Он проследил изменения основных атрибутов права: правила наследования, уголовное право, имущественное владение, го­сударственное управление, финансовая система.

Одним из древнейших институтов государства Эверс счи­тал податную и финансовую системы. В первоначальном образовании члены семейств исправляют для домоначальника личную службу и получают за это от него «продоволь­ствие». Князь содержит себя за счет собственного имуще­ства. Но с образованием государства князю его собственный доход становится недостаточным, и он вводит специальные подати в свою пользу. Введение их в России, отмечал Эверс, произошло весьма рано, в правление князя Олега. Он объяс­няет это обстоятельство следствием призвания варягов, по­ставивших туземное население в некоторую зависимость. Олег обложил данью славян, кривичей, мерю. Игорь — древлян. Ольга обложила дополнительной данью древлян, установила уроки, ввела разделение податей между великим князем и другими землевладельцами. Отношением к податной системе Эверс определял социальную структуру общества. Говоря о трех различных по экономическому, политическому и юриди­ческому положению сословий, Эверс обращал внимание на привилегии «высшего сословия» — освобождение его от на­логов и повинностей; основными налогоплательщиками яв­лялись крестьяне.

Исследование правовых отношений в России в сравнении с подобными явлениями у других народов, стоявших на той же ступени образования, привели Эверса к выводу о том, что «у всех древнейших народов в первый период развития их гражданско­го состояния, право совершенно сходно в главных чертах».

Эверс тщательно проанализировал памятники русской истории и дал научную трактовку фактов, ими сообщаемых. На основании этого он пришел к выводу, что «данные лето­писей, хотя и переданные спустя двести лет, не могут быть под­вергнуты ни малейшему сомнению, они согласуются с другими повествованиями из древнейшей истории народов». Эверс сде­лал ряд интересных замечаний, касающихся «Русской Прав­ды», в частности относительно происхождения «Пространной Правды», принадлежности «Краткой Правды» Ярославу, свя­зав ее с новгородскими событиями 1015-1016 гг. Эверс широ­ко использовал иностранные источники, особенно византий­ские, впервые заинтересовался арабскими. Много фактов он почерпнул из работ иностранных авторов.

Эверс отказался от морализующего, нравоучительного тона. Явления истории происходили в определенной обстановке, подчеркивал он, и поэтому они не должны служить назидани­ем настоящему.

Начало занятий Эверса русской историей по времени со­впало с началом научного творчества Карамзина, знакомство с которым оказало на ученого большое влияние. Делясь свои­ми впечатлениями по поводу встречи с российским историо­графом, Эверс в письме к Шлецеру писал: «С Карамзиным подружился я еще больше. Он, кажется, почти приобрел лич­ную симпатию ко мне, что меня вдвойне радует, ибо я редко могу похвастаться таким счастием. »

Современники ставили в заслугу Эверсу глубокое иссле­дование юридического быта Древней Руси, отмечали плодо­творность его работы по изучению древнейших памятников русской истории и поиск им новых идей для объяснения про­шлого России. Но лишь спустя десятилетия «счастливые мысли» ученого были оценены по достоинству и нашли сво­их исследователей. «Основателем, отцом историко-юридической школы» называл его один из крупнейших исследовате­лей «Русской Правды» Н.В. Калачов.

Источник