гребенщиков и стингрей отношения
Джоанна Стингрей. Не могу пережить без тебя
Я никогда не могла спокойно слушать его выступления, порой на глаза наворачивались слезы. Ни в ком больше не чувствовала такой глубокой внутренней боли. Не знала, чем ему помочь, как излечить. Думаю, он слишком хорошо понимал жизнь, а это тяжело. Несмотря на то что Саша улыбался, песни были грустными. Он очень тонко чувствовал, с годами такая ноша становится непосильной. В нем никогда не было ребячливости, легкости, творческой детскости, присущей всем остальным. Он видел мир без розовых очков, в этом и трагедия. У англичан есть поговорка: «Глупость облегчает жизнь». Человек может просто спокойно ходить на работу, сидеть в баре с друзьями, и ему больше ничего не надо для счастья. А Саша был умным, ему было нужно слишком много.
— Если вернуться к любовной истории, как развивался ваш роман с Каспаряном?
— После того как между нами промелькнула искра, я думала о Юрии каждую минуту. Наш роман развивался естественно, без красивых жестов и ненужной помпезности. Мы много времени проводили вместе в компаниях, ходили на концерты и тусовки, но разговаривала я больше с Виктором Цоем. Юрий был рядом и до поры до времени просто загадочно улыбался, а я таяла. Но в какое-то мгновение, через полгода после знакомства, на вечеринке он наклонился ко мне и поцеловал. Вот и все. С того момента мы были вместе.
Хорошо помню, как вдвоем поехали в Пушкин — это было очень романтично. Лето, красивый парк, дворец, скульптуры. Мы гуляли, целовались и катались по озеру на катамаранах, дурачились. В тот день у меня вырвались слова:
— Не могу пережить без тебя.
Еще помню, как он крепко меня обнимал и прижимал к себе. Обожал играть с моими волосами, был очень нежным. Иногда дарил цветы, но это не было таким уж важным, если честно. Я же все время старалась его приодеть. Привозила из Америки футболки, какие-то забавные аксессуары: кожаные браслеты с заклепками, очки. И конечно, струны для гитары, которую ему подарила. А еще накупила много всякого оборудования для группы «Кино» — в России с этим было сложно.
— Как часто вы приезжали в Ленинград?
— Это было в восьмидесятые, и в СССР я могла прилетать лишь на неделю три-четыре раза в год. Половину поездки проводила в Москве, половину — в Ленинграде. Так что до свадьбы мы с Юрием не так уж часто виделись, я ужасно по нему тосковала. В разлуке сходила с ума: «Как там Юрий? Здоров ли? Чем занимается? Не нашел ли он себе другую?» — крутилось в голове. Это сейчас есть Интернет и никаких границ для общения. А тогда были лишь письма, передаваемые с друзьями.
Несмотря на холодную войну между СССР и США, отношения американки Джоанны Стингрей с советскими рокерами были горячими. Об этом она написала в книге «Стингрей в Стране чудес», а также рассказала в эксклюзивном интервью «Большому».
— Джоанна, здесь уже были журналисты?
— Иногда проходят съемки для русского телевидения. Один-два раза в год. Но вы первые, кто приехал из Беларуси. Моя дочь, кстати, попросила меня отправить ей селфи с вами: ей так хотелось посмотреть, что мы здесь будем делать.
— Как появилась идея написать книгу?
— Раньше кто-то хотел сделать фильм о нашей свадьбе с Юрием Каспаряном*. Но фильм показал бы только маленький отрывок из большой истории. Поэтому я давно хотела написать книгу — только она может рассказать историю полностью. Но тогда я не знала, как это правильно сделать. Получилось только через много лет. Два года назад я сделала свой веб-сайт, где разместила фотографии с советскими рокерами. Русским он понравился — тогда сайт посетило около миллиона человек. И я поняла, что пришло время для написания книги.
— Когда писала, были ли моменты, воспоминания о которых пробивали на слезу?
— Были, конечно. Очень много таких моментов, связанных с Виктором Цоем. Как он умер… Но об этом уже во второй книге будет, рассказ в первой закончился на ноябре 1987 года. Когда я уезжала из России прямо перед его смертью, он мне сказал: «Я буду оставаться здесь, Стингрей, как всегда». Об этом, конечно, трудно вспоминать.
— Кто тебе рассказал о смерти Цоя?
— Это было ночью, я спала. Мне позвонил какой-то человек и сказал, что сейчас прочитает телеграмму от Юрия. А я была очень сонная иничего не понимала. В той телеграмме мне и сообщили, что Цой умер.
— Очень здорово, что в книге ты так подробно описала русских и жизнь в СССР. Потому что мы, путешествуя, столкнулись с тем, что американцы практически не знают о нашей истории, не знают о Беларуси.
— Да, правда не знают. Сейчас стали узнавать больше. Из-за сериала «Чернобыль» от HBO в том числе. Мы как раз с мужем его вчера смотрели. Очень хорошо сделан. Но этот сериал показывает СССР с достаточно плохого ракурса. А моя книга, думаю, об обратной его стороне. Конечно, тогда в Союзе было всякое, и в тюрьму можно было легко попасть. Но ты можешь найти что-то хорошее, интересное, веселое, где бы ты ни жил. Искусство, например. Вся наша тусовка была в Советском Союзе, но в реальности это не было похоже на унылую советскую жизнь. Поэтому моя книга показывает именно этот, другой мир.
— Кстати, о Чернобыле. Это событие ведь тоже не прошло мимо тебя. В книге ты рассказываешь, как переживала за ребят из группы «Кино», которые выступали тогда в Киеве.
— Да, я знала, что «Кино» были в Киеве, когда это все случилось. И я тогда не могла найти никакой информации, не могла никому дозвониться. Все, чего я тогда хотела, — вернуться в Россию. А мои родители и друзья не понимали меня, думали, что я сумасшедшая. Конечно, сейчас я понимаю, что я действительно была сумасшедшей. Потому что я вернулась в Россию, по-моему, через две недели после трагедии в Чернобыле.
А когда мы с мужем смотрели сериал, я осознала, что помню, как тогда было в России. Как мы жили. А мой муж смотрел на это все и в момент, когда герои приезжают в украинскую гостиницу, говорит мне: «Это гостиница? Как-то темно, некрасиво». А я говорю: «Да, это СССР». И муж не понимает, зачем я туда ездила. А я хотела быть там. Хотя сейчас и понимаю, что это странно.
— И действительно, зачем ты туда ездила? Не было страшно?
— Я все это делала просто потому, что была молодая. Молодая и немного тупая. Сейчас бы уже, конечно, ничего такого не делала бы. Потому что сейчас у меня есть дочь. И ее я бы на такое приключение тоже не пустила бы. Хотя она любит экстрим. Она знаете чем занимается? Каждый день на 3–4 часа уходит гулять в горы одна. Сейчас она в Аспене, Колорадо. До этого целый месяц жила в Вайоминге, а там водятся гризли. Я очень переживала, это смертельно опасно. В Колорадо гризли нет, поэтому сейчас мне спокойнее.
— То есть сейчас вы живете здесь вдвоем с мужем? А кота или собаки у тебя нет?
— У меня была кошка, но она умерла. И собака умерла 8 месяцев назад. И мама моя умерла 6 недель назад. Мама умерла, когда я ездила на две недели в Россию презентовать книгу. Мама умерла ровно через минуту после того, как мой самолет приземлился в Лос-Анджелесе. Видимо, она просто хотела знать, что я приехала и со мной все хорошо. У нее не было серьезных заболеваний, хотя ей было 82 года.
— В доме постоянно слышен звук колокольчика. Он тебя успокаивает?
— Когда я жила и работала в Москве, постоянно обращала внимание на две вещи, одну из которых я очень любила, вторую — очень не любила. Не любила дым от заводов — прямо как в Чернобыле. В Москве заводы были повсюду, это некрасиво. А то, что я очень любила в этом городе, — везде слышен звук церковных колоколов. Москва — очень быстрый город. И единственным моментом спокойствия там для меня был звук церкви. Колокольчик во дворе я повесила специально, он напоминает мне тот звук, те чувства. Я его очень люблю.
— Джоанна, в книге ты очень открыто пишешь о любви, о сексе. Обычно люди стесняются о таком писать, просто намекают, чтобы читатель догадался сам…
Я все это делала просто потому, что была молодая. Молодая и немного тупая.
— Многих интересует вопрос, была ли у тебя любовь с Сергеем Курёхиным?
— Нет, я побаивалась его жены (смеется). Но, если честно, я думала, что лучше быть одной женщиной в большой компании мужчин, чем быть с одним мужчиной. У меня была самая лучшая компания: Курёхин, Гребенщиков, Титов… и я. Я была одной из группы. И это намного интереснее, чем любить только одного человека или только с одним человеком заниматься сексом.
— А Бутусов не был в вашей тусовке?
— Нет, с Бутусовым мы не были близко знакомы. У меня есть с ним фото, и я вспомнила о нем, когда собиралась писать вторую книгу. Слава Бутусов, кстати, был на нашей свадьбе с Юрием. Они вместе потом играли в одной группе — «Ю-Питер». И во время нашей свадьбы, на которую съехались все советские рокеры, Слава приехал прямо к Юре и подарил ему подарок со словами: «Юра, все сегодня будут дарить подарки Джоанне, поэтому я специально хочу подарить его именно тебе». С того момента Слава и понравился Юрию.
Вообще, у меня было две тусовки: одна с Курёхиным и Гребенщиковым, а вторая — с группой «Кино». И я очень жалею, что не была лучше знакома с Юрием Шевчуком из ДДТ. У него хорошая энергия, он очень добрый. Он хоть и выглядел как медведь, но не был таким в жизни. Каждый раз, как я спрашивала, будет ли он на моем московском концерте, он без промедления отвечал: «Да!» Мне очень жаль, что мы не были ближе знакомы, а по поводу Бутусова таких сожалений нет.
— У тебя много общих фотографий с Гребенщиковым. Нам, как фотографам, интересно, были ли у Гребенщикова любимые позы для фото?
— Не помню. Я встретила Гребенщикова очень молодым, но он тогда уже был известным. Он был, как хиппи, очень свободным. И очень-очень красивым: его тело, его лицо. И абсолютно неважно, как он стоял или сидел, — все было прекрасно! Не думаю, что он вообще задумывался по поводу позы для фото, но он почти всегда был с сигаретой. Они все тогда курили, постоянно — в любой ситуации были с сигаретами.
— Red Wave**, наверное, значит для тебя многое. Что чувствуешь, когда берешь его в руки спустя столько лет?
— 30 лет прошло с выхода «Красной волны». Все воспоминания о том времени вернулись, как только я начала писать книгу. А недавно решила, что мне нужно купить еще несколько этих пластинок. Поэтому купила еще 6 штук. Не знаю, можно ли еще где-нибудь их купить теперь — кажется, я скупила все (смеется). А когда в последний раз была в России, увидела две пластинки Red Wave в окне одного дома. Удивилась, что их еще хранят.!
* Юрий Каспарян — гитарист легендарной группы «Кино», муж Джоанны Стингрей в 1987–1991 годах.
** Red Wave — сборный альбом с композициями четырех рок-групп из СССР («Аквариум», «Кино», «Алиса» и «Странные игры»), вышедший в 1986 году в Калифорнии. Это был комплект из двух грампластинок, на которых каждой группе была отведена одна сторона.
«Кем я была до встречи с этими русскими? Да никем»: разоблачаем 8 мифов о Джоанне Стингрей и «Красной волне»
35 лет назад, летом 1986 года, в США и Канаде вышла двойная пластинка Red Wave («Красная волна») с песнями четырех ленинградских рок-групп: «Аквариума», «Кино», «Алисы» и «Странных игр». С тех пор этот сборник стал символом прорыва советского рока на Западе и одним из свидетельств повальной моды на СССР в конце 1980-х. За релизом стояла Джоанна Стингрей, туристка из Америки и будущая жена гитариста Юрия Каспаряна, а ныне — автор книги «Подлинная история русского рока». Несмотря на самое нежное наше отношение к несостоявшейся американской актрисе с прической маллет и зачатками вокальных данных, «Нож» решил, что пришла пора назвать вещи своими именами: по нашей просьбе журналист и ведущий телеграм-канала «Между The Rolling Stones и Достоевским» Александр Морсин развенчивает основные мифы, раздутые вокруг стингреевской «Красной волны».
1. Западные медиа начали рассказывать о советском роке без помощи Стингрей
С подачи Джоанны Стингрей принято считать, что сборник Red Wave вызвал огромный интерес к советскому року (прежде всего в СМИ). «Сборник приняли фантастически — про него написали все газеты и журналы от мала до велика, и общественно-политические, и музыкальные, — рассказывала Стингрей в интервью. — Никому не приходило в голову, что в России есть рок-музыка и рокеры, такие же, как и во всем остальном мире». Но это не совсем так.
Американские издания неоднократно публиковали материалы о советских рок-музыкантах еще с середины 1970-х.
Например, о «Машине времени», позже об «Автографе». В 1982 году в Washington Post вышел лонгрид «Русские рок-звезды беспокоят чиновников». Заголовки вроде Soviets Are Rockin’ Like the West или Rock band unnerves Kremlin были обычным делом за несколько лет до «Красной волны». Песни советского рок-подполья передавали на радио «Свобода» и «Би-би-си».
Слова Стингрей об «огромном интересе» на поверку оказываются огромным преувеличением. Крупные музыкальные медиа, включая журнал Rolling Stone, в массе своей проигнорировали релиз. Из новостных изданий о пластинке писали максимум в The Daily News или Chicago Tribune, в основном же — отнюдь не центральные газеты. Плюс состоялось ровно одно интервью Стингрей в утреннем телешоу.
2. Это был не первый зарубежный релиз советского рока
За год до выхода Red Wave записи четырех советских групп («Аквариум», «Кино», «Зоопарк», «Центр») вышли на английском лейбле Recommended Records. Это был сборник «Совет поп», изданный тиражом 100 кассет: буквально смотрины горби-рока в одной из музыкальных столиц мира.
В 1982 году фирма Kismet Records распространила в США пластинку «Охотники за удачей» с хитами «Машины времени».
Перед Олимпиадой-80, в самый разгар холодной войны, в Америке вышел альбом трио Black Russian — недавних эмигрантов из Москвы, которых подписал флагман черной музыки Motown Records. Годом позже в Англии разошлась пластинка ленинградского авангардиста и участника «Аквариума» Сергея Курехина. Не говоря уже о десятках релизов в Америке групп из Восточной Европы, например, Lady Pank из Польши.
3. Советские рок-музыканты сами выходили на контакт с иностранцами
Стингрей утверждает, что в период промо Red Wave выступала в роли «музыкального дипломата», связав мир ленинградского андеграунда с американской рок-элитой — но в лучшем случае она лишь укрепила существующую связь и зафиксировала ее на фотопленку.
БГ переписывался с Боуи за год до знакомства со Стингрей.
«Дорогой Борис! Мне очень понравилось то, что я услышал [речь об альбоме „Аквариума“ „Радио Африка“. — Прим. авт.], это весьма разнообразный материал. Вместе со мной записи прослушали несколько моих друзей, включая Игги Попа, и он тоже был в восторге», — писал Боуи Гребенщикову весной 1983 года.
Собственные рок-мосты наводил и экс-лидер «Цветов» Стас Намин. В качестве участника международного музыкального проекта Peace Child он выступал в клубах и аренах по всей Америке, а затем в Японии, где пел в один микрофон с Питером Гэбриелом. Пресса подавала его как «самого популярного рокера Советского Союза» и писала о его планах на Стинга и Фила Коллинза. В то же время в шоу «Поп-механики» в Ленинграде участвовал басист британской группы Ultravox Крис Кросс.
4. Аналогии в духе «русский Дилан» начались не с рокеров, а с бардов
Рассказывая о русских рокерах на MTV, Стингрей подбирала каждому артисту западный аналог, чтобы локализовать его таким образом на местном рынке. Гребенщиков, по ее словам, занимал в СССР то же место, что Дилан в Америке. Кинчев находится «между Билли Айдолом и Ниной Хаген», «Странные игры» продолжают дело Madness. Стингрей пишет, что принялась доносить эти параллели до западных продюсеров, и те наконец разглядели потенциал «красных» подпольщиков.
Однако ярлыки типа «советский Дилан» или «русский Спрингстин» были в ходу у иностранных критиков с середины 1970-х, только тогда под ними подразумевались Галич и Высоцкий.
Точно так же «Машину времени» называли «красными The Beatles», в «Автографе» находили черты Genesis, а фронтмена «Магнетик бэнд» Гуннара Грапса назначали «эстонским Джаггером» — и всё это до «Красной волны».
В тех случаях, когда совместные фото Стингрей с участниками «Кино» или «Новых художников» действительно вызывали ассоциации с постерами западных звезд, это сходство зачастую было сфабрикованным: Стингрей делала всё, чтобы ее окружение было похоже, например, на британскую группу новой волны Thompson Twins.
5. Четыре ленинградские группы — еще не весь советский рок
Полуторачасовой сборник Стингрей, обещавший слушателям знакомство с современной советской гитарной музыкой, выдавал желаемое за действительное. Red Wave не был слепком мейнстрима, как не был и знаменем маргиналов. В итоге за бортом осталась дюжина команд, чей потенциал и популярность были ничуть не меньше, чем у условных «Странных игр».
«Красная волна» отражала лишь круг общения Стингрей: в обойму фаворитов попали те, с кем она чаще тусовалась и кому больше симпатизировала.
По слухам, на пластинке могли оказаться песни Майка Науменко, но этого не случилось. С тех пор вопрос, насколько справедливым был отбор групп для первого экспорта советского рока, остается открытым. Недавно патриарх подпольной звукорежиссуры Андрей Тропилло, записавший почти все треки для Red Wave, объявил, что готов выпустить собственную — вдвое большую — версию сборника. Кроме старожилов в него попадут «АукцЫон», «Облачный край», «Ноль» и «Зоопарк».
6. Клипы и обложка Red Wave вводили в заблуждение и морочили людям головы
Для промо «Красной волны» в Америке Стингрей принесла в часовой блок MTV нарезку с хоум-видео ленинградского арт-подполья: репетиции, интервью, тусовки, мастерские. И, конечно, клипы: очень сырые, без продакшена и сценариев.
Главный герой клипов «Аквариума», «Странных игр» и «Алисы» — Сергей Курехин. Видео «Кино» про летнюю ночную прогулку снимали зимним днем.
Из VHS-гэгов Стингрей складывалось впечатление, что «Аквариум» — это дуэт, «Кино» — трио, а распавшиеся «Странные игры» всё еще вместе, причем все музыканты играют в каком-то одном огромном коллективе. Впрочем, так и было: этот монстр-бэнд назывался «Поп-механика», но ему не нашлось места на Red Wave.
Представление о том, что Стингрей впервые дала широкой западной аудитории возможность увидеть советских рокеров, не выдерживает критики: фестиваль «Тбилиси-80» с «Аквариумом» и «Машиной времени» показывали по финскому ТВ, выступление «Автографа» на Live Aid видели десятки миллионов телезрителей, «Динамик» и «Воскресение» играли в эфире первого советско-американского телемоста. За три месяца до выпуска Red Wave европейские каналы транслировали благотворительный концерт в помощь жертвам взрыва на Чернобыльской АЭС с участием «Браво» и «Круиза».
На обложке пластинки — странный коллаж. Позади рок-идолов Петербурга — Собор Василия Блаженного, очереди в мавзолей Ленина и окна Белого дома в Москве. С тем же успехом на конверт можно было поместить картину «Четыре святых Аляски» Байрона Бердсолла.
7. Экспорт советского рока не ускорил его легализацию на родине
По словам Джоанны Стингрей, после релиза Red Wave в Америке министерство культуры СССР попыталось нейтрализовать репутационный ущерб, нанесенный властям опальной пластинкой: записи неофициальных групп экстренно получили зеленый свет на «Мелодии», чтобы рок-музыканты лишились ореола мучеников — хотя бы в глазах иностранных наблюдателей.
«Красная волна» могла ускорить выход ленинградского рока из тени, но сначала «Мелодия» взялась за релизы москвичей: первые рок-пластинки в СССР были на счету «Черного кофе», «Круиза» и других героев советского метала.
За ними последовали новички «Секрет» и «Браво». Если, конечно, не считать полуофициальный поп-рок «Группы Стаса Намина» и «Машины времени» — их пластинки появились еще до Red Wave.
«Когда я пришла к Борису [Гребенщикову], он подарил мне вышедшую на „Мелодии“ пластинку. До Red Wave ничего подобного быть не могло, и я понимала, как много это для него значит», — уверяет в мемуарах Стингрей. Судя по статье в ежеквартальном бюллетене «Мелодии» о первой официальной пластинке «Аквариума», релиз давно напрашивался. О группе действительно писала пресса, ее звали на «Музыкальный ринг».
Легализация вчерашних бунтарей стала возможной не благодаря усилиям 25-летней артистки из Беверли-Хиллз, а из-за прихода к власти Михаила Горбачева и объявленной им гласности. Хиты БГ и Цоя всплывали на Западе и раньше, но никакой тамиздат не был аргументом в пользу их выпуска в СССР, пока не грянула перестройка.
8. Стингрей не сделала знаменитыми своих подопечных, но прославилась сама
За Стингрей закрепилось реноме «главного пропагандиста советского рока на Западе». На федеральных телеканалах ее называют «человеком, который открыл миру русский рок».
Пиар горби-рока в Америке с помощью Red Wave не увенчался триумфом, зато Стингрей заявила о себе как о почти всемогущем продюсере, способном обставить КГБ, переправить запрещенку через океан и договориться с MTV.
«Кем я была до встречи с этими русскими? Да никем», — говорит сейчас Стингрей. Только за последние два года она выпустила пять книг о своих приключениях между Нью-Йорком и Ленинградом, причем четыре из них вышли в России и на русском языке — в Америке мемуары Стингрей востребованы намного меньше. То же касается и ее официального сайта с внушительным фотоархивом: подавляющее большинство его посетителей живут в России и странах СНГ.
«Мы даже не целовались». Подруга Гребенщикова, Цоя и главных русских рокеров Джоанна Стингрей — о своих приключениях в СССР
20-летняя Джоанна Стингрей, восторженная американка из состоятельной буржуазной семьи, приехала в Советский Союз как туристка в 1984 году. В Ленинграде она познакомилась с восходящей звездой советского андеграунда Борисом Гребенщиковым и влюбилась в русский рок. Она стала другом, а потом и культуртрегером для русских неофициальных музыкантов, моталась между США и СССР, привозила журналы, музыку, инструменты, оборудование, одежду. Стингрей мечтала о том, чтобы музыку ее талантливых друзей, запрещенную на родине, услышали во всем мире. В 1986 году, спрятав пленки в каблуках ботинок, она вывезла в Америку записи «Аквариума», «Алисы», «Кино» и «Странных игр». Так на Западе вышла двойная пластинка Red Wave, и, наконец, мир услышал рок-музыку из-за железного занавеса. После большого скандала советская цензурная машина дала отмашку — музыкантам разрешили официально записываться и на родине.
О своих невероятных приключениях в России, о большой любви с гитаристом группы «Кино» Юрием Каспаряном, о легендах русского рока: БГ, Цое, Курехине и других Джоанна рассказывает в своих книгах. Недавно в издательстве АСТ вышла третья часть ее воспоминаний. Forbes Life побеседовал с Джоанной о ее прошлом, друзьях-рокерах и любви к России.
Ждать ли нам продолжения истории?
Да, моя история сейчас вышла в первых двух книгах, а в третьей, новой книге собраны интервью с моими друзьями, русскими рок-звездами и фотографии с апреля 1984 года по 1986 год. Мне еще понадобится 3 книги, чтобы закончить всю историю. Там будут фото, интервью и документы.
В моих первых двух книгах я писала о том, что происходило в России со мной, это мои воспоминания, мои истории. А самая большая ценность следующих книг — там интервью моих друзей, Цоя, Курехина, Гребенщикова и других. Это их слова, они от первого лица рассказывают о своей жизни, высказывают свои мысли о стране, музыке, любви. И там очень много фотографий, уникальных, нигде ранее не изданных, тысячи фото.
Какая из этих фотографий особенная для вас?
Есть одно фото — на ней вы видите мою спину и меня обнимает Витя Цой, а сзади стоит Костя Кинчев. Я люблю это фото, потому что оно как-то очень хорошо передает мои отношения с Цоем, кем он был для меня. ОН был настоящий друг, и он очень хорошо понимал мое состояние, когда из России я уезжала домой, в Лос-Анджелес. Все мои лучшие друзья оставались тут, в Ленинграде, а я сидела там дома совсем одна и ждала визу. Их жизнь продолжалась, а моя — замирала. Я чувствовала себя всеми покинутой. И Витя всегда очень крепко обнимал меня при встрече, показывая, что и я для него являюсь важным человеком.
Почти на всех фотографиях мы видим подобные крепкие объятия, переплетения рук и ног, постоянный такой телесный контакт с Гребенщиковым, Цоем, Курехиным и другими русскими рокерами. Это немного смущает.
Это правда, с Курехиным мы всегда сидели, переплетя руки и ноги, при этом мы мало общались, потому что Сергей не знал английского, а я сначала очень плохо говорила по русски. Но этот телесный контакт восполнял наше общение, наш обмен энергией.
Мы действительно всегда обнимались с моими друзьями-рокерами. Сейчас это трудно объяснить: талантливые ребята из России и сумасшедшая девочка из США. Они видели переполнявшие меня чувства, как я была впечатлена их музыкой, их творчеством. Они заряжались от меня, энергия наполняла воздух вокруг нас. И мы не могли не сцеплять руки, не обниматься постоянно. Люди действительно часто не верили, что в наших объятиях нет ничего сексуального, это было такое взаимодействие душ, энергия любви, более сильная, чем сексуальная энергия.
Наверное, особенно много таких вопросов было после известного фото топлесс с Гребенщиковым в ванне?
Я расскажу историю, которая потрясла меня в юности, из учебного фильма по психологии. Две обезьяны были помещены в разные клетки, одной давали только воду и еду, а у второй были мягкие игрушки и одеяла. И через время та обезьяна, которая была окружена мягкими вещами, чувствовала себя намного лучше, чем сытая обезьяна. Эта история меня впечатлила еще очень давно, я поняла, насколько важны прикосновения не только для людей, но и для животных.
А что по поводу жен и девушек музыкантов, вы не чувствовали их ревность?
Вы знаете, обычно я в жизни ни о чем не жалею, но вот немногое, что мне хотелось бы изменить — это то, как мало я узнала мир русских женщин. До меня это дошло, когда я писала книгу. Пока мы тусовались, обнимались, пили и пели с их мужьями, жены накрывали на стол и подавали нам чай. Представляю, как невесело при этом им было. Конечно, я оправдываю себя — кто бы отказался обниматься с такими невероятными ребятами? Но сейчас я осознаю, что это, конечно, могло не нравится их женам, и некоторые из них наверняка расстраивались. Мне жаль, что в то время я не подружилась с ними так же крепко, я бы очень хотела узнать их лучше. Когда я в 90-х переехала в Москву и работала там, я погрузилась в быт русских людей гораздо глубже, все-таки в Ленинград я приезжала только погостить. В Москве я узнала, как живут женщины и девушки в России. Какие они потрясающие, как они одни могут делать все. Они работают, они растят детей, они заботятся о мужьях, они готовят еду. Женщины в России — суперлюди. Я очень их уважаю. Жаль, что я знала их так мало. Меня тогда заботило совсем другое, веселье, друзья, я была восторженная, как ребенок в магазине сладостей, и просто наслаждалась проведенным временем.
В своих книгах вы восхищаетесь русскими, Россией, а в это время все окружающие вас русские восхищались Америкой. Как думаете, почему это происходит?
Ты всегда хочешь того, чего у тебя нет. Трава всегда зеленее у соседа. В 80-х люди воспринимали Америку как фантазию, мечту, а больше всего — как символ свободы. Я видела, что для русских Америка была очень важной частью осознания мира. Конечно, финансово в России людям было жить тяжелее, материальная сторона жизни была далеко не так благополучно устроена, как в США: у нас больше дома, доставка еды, домашний сервис. В большинстве аспектов жизнь в России тяжелее. Но несмотря на это, русские казались мне более свободными. Например, почти каждый американец имеет ипотеку на 30 лет, и вынужден каждый месяц платить за нее, иначе у него заберут его дом. Это меняет твою жизнь. На руках появляются невидимые финансовые наручники. Если тебе приходится жить и платить, тебе надо зарабатывать. Неважно, что ты, например, хочешь быть художником, тебе надо работать там, где платят деньги, и большинство американцев не любят свою работу. В России тогда не было никаких ипотек, человек не так зависел от работы, многие мои русские друзья работали раз в неделю в кочегарке или сторожами, а все свободное время посвящали творчеству. Даже те русские, которые не были музыкантами или художниками, у всех было хобби, которому они посещали много времени. Никаких материальных благ ни у кого не было, все были на одном уровне, жили тусовкой, проводя время в общении и развлечениях. Меня особенно поражало, что мы могли просто прийти к кому-то знакомому, постучать в дверь и зайти в дом, и это не было заранее запланировано, это было очень важным — товарищество между людьми. В Америке ты никогда не сможешь прийти в гости без предупреждения. Ты должен сначала позвонить своему другу и спросить, когда именно у него будет время тебя принять. Мне очень нравилось, что так можно просто прийти и зависнуть у кого-то, безо всех этих предварительных церемоний.
Многие вещи мне очень нравились в России. Мне нравилось, как женщины проще относились к тому, как они выглядят. Толстушки в Америке надевают на себя кучу шмоток, на вечеринке тихо стоят в сторонке, а русские женщины надевали обтягивающие платья и всегда танцевали. У меня просто крыша ехала от того, насколько раскованы женщины в России.
Да, для меня Россия была очень интересна, но, с другой стороны, я всегда знала, что я могу уехать в любую минуту, что я могу вернуться из этого веселого сумасшествия в свою спокойную и комфортную жизнь. Русские уехать никуда не могли, и это было совсем другое дело — проводить в России всю жизнь без возможности ее изменить.
Что было в России для вас самым сложным?
Самым сложным и неприятным в России для меня была бюрократия и очереди. Постоянные очереди за всем. Очередь за продуктами, очередь на почте, чтобы отправить письмо, это все ужасно изматывало. Бесконечный ряд людей, ты ждешь, ждешь и ждешь. И вот через много часов ты все-таки оказываешься первым в очереди, и вдруг продавец или служащий почты просто уходит. Никто не знает, вернется дела ли он. Ушел ли он на десятиминутный перерыв или уже пошел домой после рабочего дня. Ты стоишь и просто не знаешь, что делать. Это очень тяжело и унизительно. У тебя не остается сил. Казалось бы, такая ерунда, покупка продуктов или отправка письма, но это забирает всю твою энергию. Безусловно, это была самая тяжелая часть жизни России для меня.
В 1984 году, в своем первом интервью вам Гребенщиков со спокойной уверенностью говорит, что ему никогда не разрешат выехать из СССР, ни в Европу, ни тем более в США. Но время шло, железный занавес упал, и ваши друзья — Гребенщиков, Цой и Курехин, которые об этом раньше и мечтать не могли, все-таки приехали к вам в гости. Что больше всего их впечатлило в Америке?
Обычно Бориса ничего не волнует, его невозможно вывести из себя. Он очень расслаблен, философски настроен. Но все случается в первый раз. Когда он впервые попал в супермаркет в Америке, он был просто ошеломлен всем этим выбором еды, который он там увидел. Я тогда привела его в супермаркет и предложила выбрать все, что он хочет, и первое, что он увидел, это были фрукты. Он не мог понять, 15 сортов яблок, как такое может быть? Потом в другом магазине он увидел около 50 сортов кофе— это его добило окончательно, и он даже критиковал такое чрезмерное изобилие. Мне это было непонятно, меня, наоборот, поражало то, что в России всегда был только один сорт кофе, для меня это было сумасшествием. Я согласилась тогда с Борисом, что слишком большой выбор — это тоже плохо. Я понимала, что истина где-то посередине, в России слишком маленький выбор, в Америке слишком большой, и оба варианта просто сводят с ума. Во всем нужен баланс.
Виктор приехал ко мне уже вместе со своей второй женой Наташей. Я помню, в каком шоке он был, что в феврале он мог лежать и загорать на солнце. В Лос-Анджелесе, где у меня дом, самая расслабленная жизнь в США, в Лос-Анджелесе жить приятнее и проще всего. В Бостоне и Нью-Йорке пробки, толпы, ужасная зима, это очень плотно заселенные города. Лос-Анджелес просторный, тут красивые дома с бассейнами, всегда хорошая погода. Я помню, как Виктор часами лежал шезлонге у меня на заднем дворе, просто загорал, наслаждался солнцем и беззаботностью и не думал ни о чем.
Что поразило в Америке Курехина, сказать гораздо сложнее… Сергей — это Сергей. Его мозг был всегда полон идей, в нем бурлила музыка, и по большому счету ему было вообще неважно, где он находится — в России или в Америке. В Америке для него просто было больше возможностей.
Для ребят Америка стала страной чудес. Я давно обещала Виктору свозить его в Диснейленд, я была уверена, что ему там очень понравится. В 80-е он просто смеялся над этой идеей, он был абсолютно уверен, что никогда не увидит США, его никто никогда не выпустит. И когда это все-таки случилось, Диснейленд действительно поразил его. Он радовался как ребенок. Виктор был готов провести в Диснейленде всю оставшуюся жизнь.
Все мы остаемся детьми. Даже сейчас, когда мне стукнет 60 лет уже 3 июля, я внутри во многом такая же, как в 20. Это так странно. Наши тела стареют, но наши души — никогда. У Виктора была очень молодая душа. Он просто наслаждался жизнью.
А было что-то, что не понравилось?
Борис провел здесь больше времени, чем остальные, но не думаю, что ему что-то не нравилось. Может быть, незначительные детали, скажем, пробки в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе, сейчас у вас такие же пробки как у нас, но тогда в России еще не было столько машин на дорогах.
Сохранилось достаточно мало информации о жизни Цоя после развода с Марьяной, о его второй жене Наташе Разлоговой. А вы с ней были хорошо знакомы и провели вместе много времени.
Я не брала у Наташи интервью, у меня сохранилось только несколько совместных фотографий с ней, но главная черта Наташи — ее закрытость. Вообще, это была очень необычная пара. Трудно было себе представить, что у Наташи будет такой мужчина, как Виктор. Она из аристократических, интеллектуальных кругов Москвы, он — рокер. Она была старше его. Они были странной парой, но между ними существовала очень сильная связь. Наташе было некомфортно в рок-тусовке. Когда ее окружало слишком много людей, она сразу становилось очень замкнутой и молчаливой. С ней было очень весело, когда вы с ней оставались наедине, когда мы были небольшой компанией, музыканты группы «Кино» — Виктор, Юрий, Густав — это была яркая, веселая женщина, я очень ее полюбила. Каждый раз, когда мы встречаемся, я не могу поверить, что проходят года, а она совершенно не меняется, она какая-то волшебница.
Когда я работала над второй книгой, то поняла, что никто из нас не видел Наташу плачущей, грустной. Мы никогда не разговаривали друг с другом о смерти Цоя. Это событие разрушило, опустошило нас. Я никогда не спрашивала ее за 30 лет — расскажи, что случилось в день, когда Виктор умер. Да что там говорить, Юра Каспарян был моим мужем — и мы никогда не говорили об этом с ним. Когда я писала вторую книгу, то я впервые поговорила с Юрием и с Наташей о тех событиях, они многое рассказали мне, и всем нам стало легче. Каждому из нас было важно узнать о тех событиях немного больше.
В России вас воспринимали как звезду? Когда смотришь ваши фотографии из России 80-х, где на фоне серой массы бедно одетых москвичей вы стоите со своей необычной прической, в красных кедах, вы очень выделяетесь.
Я не думала о себе как о звезде, особенно в Ленинграде, где меня сразу впечатлило знакомство с музыкантами. Наоборот, я хотела показать Америке и всему миру их творчество, какими крутыми они были, распространить их музыку повсюду. Даже когда у меня уже была своя карьера на телевидении в 90-х, в Москве люди часто узнавали меня на улицах, но знали меня больше по моему сотрудничеству с Greenpeace. Меня всегда идентифицировали больше как clean girl с моим лозунгом, который я тогда распространяла — «не надо мусорить», чем по моей музыке.
Даже когда я стала знаменитой благодаря своему шоу, стала популярной, я всегда старалась руководствоваться тем, как Виктор Цой относился к славе. Он просто великий пример для каждого. Цой был суперзвездой, и в то же самое время был очень скромным, никогда не ставил себя выше других. И когда я начинала ощущать себя, что, вау, я крутая, я могу пойти на любую закрытую вечеринку, мне дадут лучший столик в ресторане, я слышала его голос: «Я такой же, как все». Это меня здорово приземляло.
Когда ты делаешь то, что в итоге становится исторически важным, ты никогда не осознаешь этого, когда ты внутри момента. Когда я написала книгу и приезжала в Москву и Ленинград представлять ее на автограф-сессии, ко мне подходили толпы людей, задавали массу вопросов, и я поняла наконец, вау, а ведь я действительно сделала что-то важное, я изменила что-то. Я впервые почувствовала удовлетворение. Все мы хотим оставить след на земле, изменить чьи-то жизни, и только недавно я поняла, что действительно горжусь собой. Я сделала что-то важное.
Я скорее имела в виду, что в 80-е в СССР любой человек, приехавший из США, воспринимался как звезда. К нему относились по-другому.
Это безусловно. Когда я приезжала, вокруг меня начиналась нескончаемая вечеринка. Сейчас мои друзья, прочитав книгу, спрашивают — как там мог быть постоянный праздник, прямо все так хорошо, все такие счастливые, все талантливы и прекрасны, неужели так бывает? И я говорю — да, я видела именно это. Каждый раз, когда я приезжала, все были в хорошем настроении, никто никогда не ссорился, я никогда не видела конфликтов в рок-группах, наоборот, всем нравилась музыка друг друга, все помогали друг другу, играли вместе.
Конечно, я понимала, что ко мне относятся по-особенному, уделяют мне много внимания именно потому, что я — иностранка. Особенно это было заметно в 80-е, когда мало иностранцев приезжали в Россию, но еще меньше — возвращались в Россию снова. Когда я говорила в своей первой поездке: «Мне очень нравится твоя музыка, Борис, я обязательно вернусь», он мне не верил, так говорили все иностранцы, которых приводили к нему послушать подпольную русскую музыку, и никто не возвращался.
Я знала, что популярна, люди хотели со мной тусоваться, я удивляла их не только тем, что я была иностранка, но и тем, что привозила кучу вещей: одежду, кольца, браслеты, журналы, краски для художников. Это стоило для меня очень дешево, я закупала эти вещи перед поездкой десятками, а для русских это были великолепные подарки. Бесспорно, у меня была гораздо более обеспеченная жизнь. Они видели во мне какого-то Санта Клауса с мешком подарков, но я в ответ получала гораздо больше, чем могла дать им. Любовь, благодарность, дружбу, целую жизнь. Мне очень повезло.
Ваши русские друзья не стеснялись своей бедности?
Никогда, это меня поражало. В Америке это очень важно, какую одежду ты носишь, где находится твой дом, какая у тебя машина. Материальное очень-очень важно. Я написала в первой книге, как в этом плане на меня повлиял Борис Гребенщиков, насколько он был далек от всего материального. Когда я приходила к нему в гости, то поражалась всяким красивым безделушкам, необычным вещам. «О боже, где ты это взял?», — восхищалась я, а он сразу говорил: «Забирай!». «Нет-нет, это дорогие для тебя вещи», — пугалась я, а он говорил: «Они для меня вообще ничего не значат». А я заботилась об этом всю жизнь.
Они не стеснялись своей бедности. У Бориса был классный английский, он часто общался с западными гостями, дипломатами, к нему приезжали люди из Европы, кто интересовался андеграундом. Они постоянно ему что-то дарили, привозили. Он одевался очень модно и никогда не выглядел как бедный русский. Только когда я стала работать над книгой, то поняла одну вещь. Я никогда не осознавала, как был беден Виктор Цой. Я никогда не обращала внимания, в какой маленькой квартире он жил в Ленинграде, с маленьким сыном Сашей, с женой Марьяной, ее мамой и бабушкой. Он всегда носил черное, и сейчас, рассматривая фото и видео, меня вдруг в самое сердце поразило, какие у него были старые, дешевые ботинки. Я смотрела на его обувь, и у меня слезы текли, как же я не понимала, насколько он был беден и не мог позволить себе ничего купить. Но тогда я ничего этого не понимала. Они были богаты в других аспектах жизни, жили полноценно и творчески, и поэтому мне не приходило в голову думать о деньгах. Я знала, что они будут счастливы, если я привезу им вещи, но я никогда не связывала это с тем, что они были бедны. Я никогда не воспринимала их как бедных, они не были для меня такими вообще.
Они сами не мечтали о деньгах, признании, успешности?
Во всех моих интервью я спрашиваю у музыкантов, почему вы не хотите становиться официальной группой, зарабатывать деньги? Но настоящие творцы нуждаются в творчестве, в музыке, в картинах, они всегда зависят от денег меньше, чем от потребности творить. Конечно, было бы неплохо иметь деньги, но они всегда были последними в списке их желаний. На первом месте всегда было другое: их музыка, их тексты, вот что было для них действительно необходимо, как дыхание. Кажется, во второй книге я спрашиваю у Марьяны Цой на какой-то вечеринке, разве ты не хотел бы, чтобы Виктор зарабатывал больше денег? Конечно же хотела, я же женщина, у нас ребенок, отвечает она, но если для Виктора это будет означать жить в условиях компромисса, предать свое творчество, свои принципы, я бы этого не хотела.
И Марьяна, и Борис, все объясняли мне — да, у нас нет денег на необходимое, на инструменты, технику, да, нам приходится выживать, но жизнь идет, мы справляемся, и как-то находится то, что нужно — это очень позитивный, философский взгляд на жизнь, на мир.
Мечты героев вашей книги, тех, кто остался в живых, они сбылись?