и тень оленя что бежит по тундре
И тень оленя что бежит по тундре
Всякий ли человек имеет право писать свои воспоминания? Мнения на этот счет расходятся. Б. Л. Пастернак, например, считал, что подробного жизнеописания заслуживает лишь подлинный герой. Мне более импонирует мнение А. И. Герцена, который на вопрос «кто имеет право писать свои воспоминания», отвечает: «Всякий. Потому что никто их не обязан читать».
Ненастным ноябрьским днем 1982 года в небольшом сибирском городке Ялуторовске, неподалеку от Тюмени, в музее декабристов, устроенном в старой, почерневшей от времени избе, в которой жил долгие годы ссыльный Матвей Иванович Муравьев-Апостол — брат казненного Апостола Сергея, на десятилетия переживший своих товарищей, я увидел странный экспонат. Это была старая толстостенная винная бутылка из темного стекла. Уже не надеясь вернуться в столицу, Матвей Иванович, забытый всеми, положил в эту бутылку записку о себе и уже ушедших из жизни друзьях-декабристах, а бутылку спрятал под половицу около печки. Как будто не томился в ссылке в заснеженном сибирском городке, а тонул в бурном штормовом океане. Он был уверен, что про их поколение никто давно не помнит. Бутылку с запиской нашли уже в нашем веке…
Тот древний мудрец, который просил Господа не дать ему жить в интересную эпоху, был прав. Мне повезло — большая часть моей жизни пришлась на «неинтересную» эпоху, если такие вообще бывают. Смертоносные косилки сталинских репрессий, войны и блокады обошли мою семью. Самая значительная часть моей жизни совпала с тем временем, которое теперь назвали «эпохой застоя». Я не жалею об этом.
В дни, когда я пишу эти строки, радио и телевидение то обнадеживают, то пугают. На улицах и площадях шумят толпы, требуя отставки правительства. На глазах распадается наша грозная империя, еще вчера казавшаяся вечной. Угроза гражданской войны повисла над необъятной голодной и растерянной страной, вдруг осознавшей бесплодность и полурабскую сущность своей вчерашней жизни. Стихи и песни, так много значившие для нас в шестидесятые годы, сегодня как будто никому не нужны. К сожалению, у нас уже не будет другой жизни. Моему уходящему поколению, по-видимому, не суждено увидеть счастливого завершения тех великих перемен, которые только начинаются в нашей многострадальной России. «Времена не выбирают» — как точно сказал А. Кушнер.
И все-таки неинтересных эпох не бывает. И то, чем жило мое потерянное поколение, во что мы верили, чем мучились, о чем мечтали, тоже может показаться кому-нибудь интересным.
Записки эти не претендуют на полноту или документальную точность изложения. Я никогда не вел дневников, о чем теперь жалею, поэтому детали отдельных событий, восстанавливаемые по памяти, могут быть неточны. В некоторых случаях изменены имена. Мне хотелось написать прежде всего не о себе, а о людях, с которыми довелось встречаться в отведенных судьбой времени и пространстве, и о друзьях, многих из которых уже нет в живых.
Многочисленные отклики с уточнениями, замечаниями и пожеланиями после первого издания воспоминаний побудили меня к подготовке этой книги. По сравнению с первым вариантом воспоминания существенно дополнены. В книгу вошли новые главы, во многом обновлены старые. Пользуюсь случаем, чтобы выразить сердечную благодарность моим друзьям, знакомым и коллегам, чьи замечания оказали мне большую помощь в работе.
«Улица моя начинается мачтами».
Самые первые мои воспоминания связаны с такой картиной: в начале моей родной улицы, перегораживая ее, над хмурой невской водой сереют грузные корпуса кораблей, а над крышами окрестных домов торчат их высокие мачты. Седьмая линия Васильевского острова, между Большим и Средним проспектами, на которой стоял наш дом, беря свое начало от набережной Невы вблизи от Николаевского моста, в конце своем упирается в речку Смоленку. Собственно говоря, по дерзкому замыслу Петра василеостровские линии и должны были первоначально быть не улицами, а каналами, соединявшими рукава Невы. Обывателям же василеостровским вменялось в обязанность иметь лодки, «дабы по этим каналам ездить». Однако первый санктпитербурхский генерал-губернатор, вороватый «Светлейший» герцог Ижорский, большую часть отпущенных казной для рытья каналов денег употребил на обустройство своего роскошного дворца на василеостровской набережной, развернув его, вопреки воле Государя, фасадом к Неве — вместо здания Двенадцати Коллегий. Каналы поэтому получились узкие, непроточные и настолько грязные, что довольно скоро их пришлось засыпать…
Дом тридцать восемь по Седьмой линии, где жили мои родители, занимавшие узкую как щель комнатушку в 13 квадратных метров с окном, упершимся в стену черного колодца двора, в коммунальной квартире на втором этаже, был старым шестиэтажным доходным домом, да и сама квартира, видимо, раньше принадлежавшая одной весьма состоятельной семье, была прежде довольно комфортабельной, о чем говорили лепные узоры на высоких потолках.
Мои отец и мать родились и выросли в губернском городе Могилеве в Белоруссии, на Днепре, откуда отец приехал учиться в Ленинград в конце двадцатых годов. Деда своего по отцовской линии я помню плохо. Был он по профессии шорником, имел мастерскую и собственный дом и считался по тем временам довольно состоятельным человеком. Происходил он из бедной еврейской семьи, и, в девятилетнем возрасте лишившись отца, как самый старший начал работать, чтобы кормить семью. Первая жена деда в молодости умерла от рака. Моя бабушка, его вторая жена, была моложе его на двадцать лет. Дед, переживший трех царей и умерший в тридцать шестом, в возрасте 84 лет, отличался религиозностью, крепким здоровьем и редким трудолюбием. Он продолжал работать до 80 лет. Более всего любил париться. Отец мои вспоминает, что уже в последние годы жизни деда, приезжая в Могилев в отпуск, он возил его на извозчике париться в баню, поскольку без посторонней помощи дед уже добраться туда не мог. В бане, однако, отец старался сесть от деда подальше, чтобы не ошпариться брызгами, долетавшими из его шайки. Несмотря на преклонный возраст (деду было уже за восемьдесят), в бане он не менее двух раз ходил в парилку. Отец помогал ему забраться на полок и подавал веник, а сам садился на самую нижнюю полку, так как горячего пара не выносил. Каждое такое посещение бани было для деда настоящим праздником.
Судя по воспоминаниям отца, к большевикам отношение у деда было сдержанное, хотя именно им он почему-то, возможно, из-за недостаточного технического образования, приписывал заслугу изобретения радио, которое, как известно, задолго до них придумали Маркони и Попов. «Нет, нет, это сделали они и сделали специально», — говорил он моему отцу, с опаской косясь на вещающую хриплым голосом черную тарелку репродуктора в углу. — И знаешь зачем? Чтобы никто не мог думать сам. Потому что если человеку в ухо все время что-нибудь говорят, то он уже сам думать не может.»
В 1930 году его вместе с группой других могилевских евреев арестовали и посадили в подвал ГПУ, помещавшегося в доме бывшего торговца фруктами на Большой Садовой. Продержали его примерно неделю, запугивая расстрелом и требуя отдать золото, якобы утаенное им от властей. При этом не пренебрегали и шантажом, всячески стращая деда, что «пока он здесь сидит, его жена Лея гуляет с портным Вайманом». Несмотря на такое энергичное давление, дед золота отдать не мог, поскольку ни-
какого золота у него не было, и в конце концов его отпустили.
Бабушку свою по отцовской линии я тоже помню смутно. Облик ее ассоциируется в памяти с ароматом антоновских яблок, лежащих на чердаке в ее могилевском доме, да еще, пожалуй, с торжественным обрядом варки всевозможных варений в сияющем подобно вечернему солнцу старом медном тазу, в процессе чего детям позволялось лакомиться «пенками». Была она большой мастерицей по части знаменитой еврейской кухни, прежде всего по фаршированию рыбы и изготовлению «тейгелех» — маленьких орешков из теста, вываренных в меду. Двигалась она и говорила всегда тихо. В августе сорок первого, когда немцы занимали Могилев, она, уже покинув дом, вдруг решила вернуться за какими-то забытыми вещами. Она не слишком опасалась прихода немцев, хорошо помня немецкую оккупацию Могилева в 1918 году, когда немцы ни в какие внутренние дела горожан не вмешивались и торговали с местным населением. Вместе с несколькими тысячами могилевских евреев она и ее сестры погибли в Лупполово, в лагере уничтожения, где фашисты полуживыми закопали их в землю, не потрудившись даже толком расстрелять.
И тень оленя что бежит по тундре
Новинки
Популярное
Одно из самых грациозных существ на земле, способное развивать скорость до 55 км/ч — дети, вы догадались, кто это? Если нет, расскажет стих про оленя, точнее, целая поэтическая подборка об этом удивительном животном. Заодно ловите несколько интересных фактов:
Но самое главное — стишки об оленях недаром ассоциируются с Новым годом — они же везут сани Санта-Клауса, а иногда — и Дедушки Мороза. Читайте с удовольствием и заучивайте с ребенком наизусть!
Ростки извивались, ветвились,
Как будто оленьи рога,
И эти рога появились,
Как будто при виде врага.
У самого мирного склада,
У склада для овощей,
Был вид разъярённого стада, –
И это в порядке вещей.
Наверное, бедной картошке
В кастрюлю не хочется лезть,
Иначе – зачем у картошки
Такие сердитые рожки?!
Вот именно! То-то и есть!
Новелла Матвеева
Тонконогого оленя
Высоко на потолке.
Он красивый, величавый,
Он стоит, подняв рога,
А вокруг темнеют травы,
Расстилаются луга.
Встал Сережа на коленки,
Поглядел на потолок,
Видит — трещинки на стенке,
Удивился он и лег.
Сказал на следующий день,
Когда открыли шторы:
— Я знаю, это был олень,
Но он умчался в горы.
Агния Барто
И люблю от листьев тень.
Я – большой лесной олень.
Валентина Черняева
Он не скачет, не играет,
И травинку не жуёт,
Лишь настойчиво толкает
Маму мордочкой в живот:
— Дай мне, мама, поскорее
Два-три литра молока!
Ведь родился на заре я —
Мне травы нельзя пока!
Е. Егорова
Как же будет без рогов?
Защитится от врагов?
Он подумал и об этом,
Говорю тебе об этом…
Новые растут рога,
Будет снова красота…
Наш олень красавиц леса,
Будет снежная принцесса
В сани запрягать его…
Будет он возить ее….
Только знаешь, в Новый год,
В сани сядет Дед Мороз
И подарки детворе,
Привезет он на заре.
Лидия Пугачева
Где встречу добрых я друзей
И сразу станет веселей!
А-то я здесь стою один
Среди болотистых трясин.
М. Новицкая
Подарю я олененку
Эскимо на палке тонкой.
Я бы десять подарила,
Если б денег мне хватило.
Но со мною мама спорит:
“Эскимо дарить не стоит!”
Если этим взрослым верить —
Эскимо не любят звери.
Но ведь в той стране морозной,
Где олени обитают,
Проживают эскимосы,
Круглый год снега не тают.
Владимир Храбров
А на воле — добывает
пропитанье, тут и там
снег глубокий разгребает
и находит ягель сам.
За оленьими стадами
бродят волки, но — рога!
Защищаются рогами
от коварного врага.
Важно шествует по тундре
гордый северный олень,
без оленя очень трудно
коротать полярный день.
Фея Сирени
Предпочитаю ягель, но могу
И лемминга схватить я на бегу.
Я ловок. Что там говорить…
А как иначе здесь прожить?
Закон един для всех; закон суров:
Накопишь жир и будешь жив-здоров.
Полярной ночью ждёшь-пождёшь рассвета
И сытного в цветах и травах лета.
Да… лета в тундре стоит ждать.
Таких красот нигде не увидать.
Пасись и помни про врага.
От волка не помогут и рога.
Бывает, выручает человек.
Я с ним бок о бок уж который век.
Делюсь с ним молоком, рогами.
Тем более что отпадают сами.
Бегу в упряжке и не против воли,
А люди добрые дают мне соли.
Сергей Лесенков
| Dm A7 Dm Во мхах и травах тундры, где подспудно A7 Dm Уходят лета быстрого секунды C F Где валуны как каменные тумбы. E7 A7 Где с непривычки нелегко идти. |
C7 F
Тень облака летящего над тундрой.
C7 F
Тень птицы пролетающей над тундрой.
Gm Dm
И тень оленя, что бежит по тундре
A7 Dm
Перегоняют пешего в пути.
И если как то раз проснувшиуись утром
Забыв на час о зеркале и тундре
Ты попросила б рассказать о тундре,
И лист бумаги белой я нашел
Тень облака летящего над тундрой.
Тень птицы пролетающей над тундрой.
И тень оленя, что бежит по тундре
Изобразил бы я карандашом.
Потом, покончив с этим важным делом,
Оставив место для ромашек белых
Весь остальной бы лист закрасли бы я смело
Зеленым цветом, радостным для глаз.
А после выбрав кисточку потоньше,
И осторожно краски взяв на кончик
Я синим бы раскрасил колокольчик
И этим бы закончил свой рассказ.
Я повторять готов, живущий трудно,
Что мир устроен празднично и мудро.
Да, мир устроен празднично и мудро,
Пока могу я видеть каждый день
Тень облака летящего над тундрой.
Тень птицы пролетающей над тундрой.
И тень оленя, что бежит по тундре
А рядом с ними собственную тень.
Смотрите также:
Все тексты Александр Городницкий >>>
And if you like that once in the morning prosnuvshiuis
Forgetting for a moment, to the mirror and tundra
You asked used to talk about the tundra,
And a white sheet of paper I found
И тень оленя что бежит по тундре
Новинки
Популярное
Одно из самых грациозных существ на земле, способное развивать скорость до 55 км/ч — дети, вы догадались, кто это? Если нет, расскажет стих про оленя, точнее, целая поэтическая подборка об этом удивительном животном. Заодно ловите несколько интересных фактов:
Но самое главное — стишки об оленях недаром ассоциируются с Новым годом — они же везут сани Санта-Клауса, а иногда — и Дедушки Мороза. Читайте с удовольствием и заучивайте с ребенком наизусть!
Ростки извивались, ветвились,
Как будто оленьи рога,
И эти рога появились,
Как будто при виде врага.
У самого мирного склада,
У склада для овощей,
Был вид разъярённого стада, –
И это в порядке вещей.
Наверное, бедной картошке
В кастрюлю не хочется лезть,
Иначе – зачем у картошки
Такие сердитые рожки?!
Вот именно! То-то и есть!
Новелла Матвеева
Тонконогого оленя
Высоко на потолке.
Он красивый, величавый,
Он стоит, подняв рога,
А вокруг темнеют травы,
Расстилаются луга.
Встал Сережа на коленки,
Поглядел на потолок,
Видит — трещинки на стенке,
Удивился он и лег.
Сказал на следующий день,
Когда открыли шторы:
— Я знаю, это был олень,
Но он умчался в горы.
Агния Барто
И люблю от листьев тень.
Я – большой лесной олень.
Валентина Черняева
Он не скачет, не играет,
И травинку не жуёт,
Лишь настойчиво толкает
Маму мордочкой в живот:
— Дай мне, мама, поскорее
Два-три литра молока!
Ведь родился на заре я —
Мне травы нельзя пока!
Е. Егорова
Как же будет без рогов?
Защитится от врагов?
Он подумал и об этом,
Говорю тебе об этом…
Новые растут рога,
Будет снова красота…
Наш олень красавиц леса,
Будет снежная принцесса
В сани запрягать его…
Будет он возить ее….
Только знаешь, в Новый год,
В сани сядет Дед Мороз
И подарки детворе,
Привезет он на заре.
Лидия Пугачева
Где встречу добрых я друзей
И сразу станет веселей!
А-то я здесь стою один
Среди болотистых трясин.
М. Новицкая
Подарю я олененку
Эскимо на палке тонкой.
Я бы десять подарила,
Если б денег мне хватило.
Но со мною мама спорит:
“Эскимо дарить не стоит!”
Если этим взрослым верить —
Эскимо не любят звери.
Но ведь в той стране морозной,
Где олени обитают,
Проживают эскимосы,
Круглый год снега не тают.
Владимир Храбров
А на воле — добывает
пропитанье, тут и там
снег глубокий разгребает
и находит ягель сам.
За оленьими стадами
бродят волки, но — рога!
Защищаются рогами
от коварного врага.
Важно шествует по тундре
гордый северный олень,
без оленя очень трудно
коротать полярный день.
Фея Сирени
Предпочитаю ягель, но могу
И лемминга схватить я на бегу.
Я ловок. Что там говорить…
А как иначе здесь прожить?
Закон един для всех; закон суров:
Накопишь жир и будешь жив-здоров.
Полярной ночью ждёшь-пождёшь рассвета
И сытного в цветах и травах лета.
Да… лета в тундре стоит ждать.
Таких красот нигде не увидать.
Пасись и помни про врага.
От волка не помогут и рога.
Бывает, выручает человек.
Я с ним бок о бок уж который век.
Делюсь с ним молоком, рогами.
Тем более что отпадают сами.
Бегу в упряжке и не против воли,
А люди добрые дают мне соли.
Сергей Лесенков
Dm A7 Dm
Во мхах и травах тундры, где подспудно
A7 Dm
Уходят лета быстрого секунды
C F
Где валуны как каменные тумбы.
E7 A7
Где с непривычки нелегко идти.
C7 F
Тень облака, плывущего над тундрой,
C7 F
Тень птицы, пролетающей над тундрой,
Gm Dm
И тень оленя, что бежит по тундре,
A7 Dm
Перегоняют пешего в пути.
И если как то раз, проснувшись утром,
Забыв на час о зеркале и пудре
Ты попросила б рассказать о тундре,
И лист бумаги белой я нашел
Тень облака летящего над тундрой.
Тень птицы пролетающей над тундрой.
И тень оленя, что бежит по тундре
Изобразил бы я карандашом.
Потом, покончив с этим важным делом,
Оставив место для ромашек белых
Весь остальной бы лист закрасли бы я смело
Зеленым цветом, радостным для глаз.
А после выбрав кисточку потоньше,
И осторожно краски взяв на кончик
Я синим бы раскрасил колокольчик
И этим бы закончил свой рассказ.
Я повторять готов, живущий трудно,
Что мир устроен празднично и мудро.
Да, мир устроен празднично и мудро,
Пока могу я видеть каждый день
Тень облака летящего над тундрой.
Тень птицы пролетающей над тундрой.
И тень оленя, что бежит по тундре
А рядом с ними собственную тень.
Dm A7 Dm
In mosses and grasses of the tundra, which implicitly
A7 Dm
Go quickly seconds of summer
C F
Where boulders as stone pedestals.
E7 A7
Where the habit is not easy to go.
C7 F
The shadow of clouds floating over the tundra,
C7 F
The shadow of a bird flying over the tundra,
Gm Dm
And the shadow of a deer that ran across the tundra,
A7 Dm
Distilled walking on the road.
And if you like that again, waking up in the morning,
Forgetting for a moment, to the mirror and powder
You are asked to talk about b tundra
And a white sheet of paper, I found
The shadow of clouds flying over the tundra.
The shadow of a bird flying over the tundra.
And the shadow of a deer that ran across the tundra
I portray in pencil.
Then, putting an end to this important matter,
Leaving room for white daisies
The rest of the list would be zakrasli I boldly
Green, joy to the eye.
After selecting a brush thinner,
And carefully taking the paint on the tip
I would be painted blue bell
And this would have finished his story.
I am ready to repeat, living hard,
What the world is festive and wisely.
Yes, the world is festive and wisely,
While I can see every day
The shadow of clouds flying over the tundra.
The shadow of a bird flying over the tundra.
And the shadow of a deer that ran across the tundra
And next to them his own shadow.