Уже более 10 лет прошло с того момента, как в наш политический язык вошло понятие «суверенная демократия» — после одноименной статьи В.Т. Третьякова, которая казалась тогда одним из многих комментариев к очередному путинскому посланию.
Идеологический текст, раскрывающий суть концепта, появился только полутора годами позже, в конце 2006-го — это статья В.Ю. Суркова «Параграфы PRO суверенную демократию».
Сейчас «суверенная демократия», без сомнения, уже история — вопрос в том, какая именно.
Сегодня интересно вспомнить 2005 год — в некоторых аспектах много пересечений с 2015-м. Как и сейчас, тогдашний российский политикум приходил в себя от шока, вызванного прошлогодними событиями в Киеве — еще тот, первый «оранжевый» майдан. Как и сейчас, шел второй срок американского президента. Как и сейчас, происходил перезапуск «молодежной политики»: в 2005-м был первый «Селигер», в 2015-м — первый год без «Селигера».
Не случайно именно сейчас стали появляться попытки дать оценку устройству российской политики времен нулевых, его сильным и слабым сторонам. В частности, развернуто высказался О.В. Морозов, недавно ушедший с поста главы управления внутренней политики АП РФ. Вот его цитата: «Болотная — результат целого ряда ошибок, которые совершались в политической сфере России в течение энного количества лет перед 2011 годом. Главная из этих ошибок состоит вот в чем: политику пытались подменить ее имитацией. Политику пытались придумать. В политику пытались сыграть. Но в политику нельзя играться. Политика — это такая штука, которая берет тебя за горло железной хваткой и, если ты не отнесешься к этому серьезно, может тебя задушить».
На защиту кремлевской политики образца нулевых тут же бросился один из ее ветеранов — А.А. Чеснаков, также в свое время находившийся на должности в УВП АП. «Замирение Чечни, реинтеграция ее в Россию, разгром олигархов, разворот политики в пользу большинства, создание «Единой России», до сих пор являющейся партией власти, на которую власть делает ставку, — всё это была имитация? Олег Морозов сам был видным деятелем «Единой России» и отвечал за ее идеологию. Он тогда был имитацией или сейчас что-то имитирует?» И далее Чеснаков впрямую атакует Морозова: «Если до вас всё было «имитацией», то почему политическая система преодолела кризис декабря 2011 года? Отвечу сам. Потому что задолго до этого были созданы эффективные политические институты».
Сочувствуя полемическому задору Чеснакова, я тем не менее хорошо понимаю и Морозова. Который даже сейчас, спустя десяток лет, помнит, каково было людям, прошедшим через горнило 1990-х, играть предписанные им роли в спектаклях, жестко режиссируемых из тогдашней сурковской АП.
Максимальная управляемость и предсказуемость любого публичного жеста для каждого из участников, безотносительно к тому, каким лейблом он в данный момент маркирован, — «провластный», «оппозиционный» или даже «несистемный», с жесткой расплатой за любое отступление от сценария — вот что особенно трудно было принять тем, чья политическая молодость пришлась на эпоху «перестройки». Но они терпели — в том числе и потому, что хорошо помнили, как бывает наоборот — когда политика в самом деле «берет за горло».
Благо соседи из Тбилиси, Киева и Бишкека то и дело напоминали об этом.
Конструкт «суверенная демократия», так или иначе, задавал именно такую бинарную альтернативу: либо тотальная управляемость (то есть де-факто отсутствие реального политического процесса, лишь декорированное медиаспектаклем, ее имитирующим), либо майдан, «цветная революция», хаос и распад институтов государства. Альтернатива, если вдуматься, препоганая; но раз так, говорили многие, то лучше уж театр марионеток, чем уличный мордобой.
Но здесь же и обозначался тупик, поскольку принципиально временное решение невозможно выдавать за постоянное и долгосрочное — а подавалось дело именно так.
Тут, конечно, злую шутку сыграла «родословная». Сама формулировка «суверенная демократия» была заимствована из американского антисоветского (а потом и антироссийского) агитпропа, где словосочетание sovereign democracy использовалось по отношению к странам Восточной Европы, решившим «сменить хозяина» — с Москвы на Вашингтон.
Первоисточник дышит неподражаемой англосаксонской иронией и фирменным штатовским цинизмом — понятно же, где именно американцы видали государственную независимость, а равно и демократические институты у стран-сателлитов, как «новых», так и «старых». Впрочем, Сурков, приводя цитаты из Уоррена Кристофера и Дика Чейни про «сообщество суверенных демократий», предпочитал делать вид, что иронии не было.
Первоисточник формулы Виталий Товиевич Третьяков выражался еще определеннее: «Любая власть, если она суверенная, является демократией, даже если это диктатура». До такого полета политологической мысли и сторонникам, и оппонентам было, конечно, далеко. Но вопрос тогда тем не менее ставился близко к тексту, только от обратного: могут ли нормально работать демократические институты в государстве, которое управляется извне? Понятно, что нет.
Другой, гораздо более интересный вопрос: допустимо ли ограничивать демократические права и свободы граждан под предлогом защиты страны от попыток навязать ей внешнее управление? И где та грань, за которой заканчивается защита суверенитета и начинается ограничение свобод?
Тот же Морозов в своем интервью достаточно произвольно и интуитивно определяет черту, которую, по его мнению, всё же не перешел покойный Немцов, но вполне себе переступили Каспаров и Ходорковский.
Из десятилетней перспективы видно, что доктрина «суверенной демократии» — неверный ответ на правильно поставленный вопрос. Речь о том, что глобальная медиакратия влияет на умы значительной части граждан в периферийных странах — сильнее, чем любой доморощенный агитпроп. И по достижении некоторой критической точки такое влияние конвертируется в попытки (часто успешные) силового слома национальных политических институтов — те самые «майданы» и «цветные революции».
Это — проблема, и она поставлена в целом правильно. Но отсюда делается вывод: до тех пор, пока мы не нашли способа (идеологического, пропагандистского, институционального) противостоять такому влиянию, ни до каких реальных решений «малых сих» допускать нельзя: им надо создать иллюзию, что они что-то решают, а за этой кулисой управлять всем вручную.
И вот здесь уже кроется соблазн: фантомы такого рода живучи, они не хотят самоликвидироваться, уступая место живым социальным движениям, а у управляющих возникает естественное желание управлять и дальше, по принципу «работает — и не трогай».
В этом смысле не только Болотная, но и даже в большей степени Поклонная — реакция общественного организма на «молекулярную кухню» фабрики иллюзий. На Поклонную вышли люди — лояльные, патриотичные и вполне себе пропутинские, но — самостоятельные, которым не было места в выстроенной по законам «общества спектакля» сурковской политсистеме.
Может, даже в большей степени, чем их либеральным оппонентам. Но в тот момент именно они и выиграли «улицу» в отличие от растаявших как дым многолюдных организаций, находившихся на телефонном управлении.
В «Параграфах» Сурков замечает: «Задворки демократий всегда кишат радикалами», но в его модели радикалом автоматически оказывался любой, кто имел смелость вякать не по свистку. В дискуссии Чеснакова с Морозовым не был задан главный вопрос: стали ли мы менее «суверенными» после того, как политическая система была либерализована и демократия стала более конкурентной?
Как ни странно, едва ли не наоборот.
В этом смысле нет ничего хуже, чем благоговение перед идеологическим всемогуществом «геополитического противника», превращающееся в страх и недоверие к собственному избирателю.
В тех же «Параграфах» есть интересный лозунг: «Нужно утвердить собственные позиции в философском, социо- и политологическом дискурсах Запада». Решила ли эту задачу, хоть в какой-либо степени, идеологическая программа «суверенной демократии»? Похоже, что нет — она для этого оказалась слишком оборонительной и даже, не побоюсь этого слова, реакционной.
Утвердить собственные позиции невозможно путем бесконечной навязчивой пропаганды — это позиция человека, настойчиво бубнящего одну и ту же засевшую ему в мозг фразу. Для того чтобы всерьез разговаривать о ключевых проблемах мировой повестки, нужно не только вещать, но и слушать, отвечать, вести диалог. И не с «западным дискурсом», выступая в роли Карабаса-Барабаса от имени и по поручению карманного театра марионеток.
А в первую очередь со своими же согражданами, которые, согласно Конституции, и являются в первую очередь носителями того самого суверенитета.
Первое употребление термина восходит к XVIII веку, когда Руссо использовал его для обозначения современной ему швейцарской демократии.
Суверенная демократия в США
Использование термина на Тайване
Использование термина в России
В данной статье или разделе имеется избыток цитат либо слишком длинные цитаты.
Согласно определению данному самим В. Ю. Сурковым, суверенная демократия — это
образ политической жизни общества, при котором власти, их органы и действия выбираются, формируются и направляются исключительно российской нацией во всём её многообразии и целостности ради достижения материального благосостояния, свободы и справедливости всеми гражданами, социальными группами и народами, её образующими. [12]
Публично концепция суверенной демократии впервые была оглашена политологом Виталием Третьяковым 28 апреля 2005 года в статье, которая так и называлась:
«Суверенная демократия»: «От советской системы по собственному выбору и желанию Россия перешла к новому этапу своего развития — строительству одновременно демократического, свободного (суверенного) и справедливого общества и государства. И они, российское общество и государство, сами будут определять сроки, этапы, условия и формы этого развития.
Суверенная (и справедливая) демократия России — вот лингвистическая и сущностная формула политической философии Путина…» [13]
Политолог В. В. Иванов, посвятивший суверенной демократии десятки статей и колонок, предложил в том числе такое её толкование:
Суверенной демократией можно назвать и политический режим, и применяемую режимом политическую технологию. С технологической точки зрения суверенная демократия предполагает самостоятельный отбор демократических институтов, их форматов, сроков внедрения и реформирования и т. д. Суверенно-демократический тот режим, который, развивая демократию, одновременно отстаивает собственную самостоятельность и, соответственно, самостоятельность государства настолько, насколько это целесообразно и возможно в современном мире. Владислав Сурков противопоставляет суверенную демократию управляемой демократии. И это логично, если рассматривать управляемую демократию как практикуемую западными государствами технологию решения конкретных политических, экономических и пр. задач посредством «демократизации» — внедрения или прямого навязывания определённого набора западных институтов. Управляемой демократией также можно называть политический режим в стране, успешно подвергнутой «демократизации. [14]
Комплексная характеристика суверенной демократии дана генеральным директором Агентства политических и экономических коммуникаций Д. И. Орловым [15] При этом в начале 2005 Орлов предложил формулу «демократия своего пути».
Сторонники термина «суверенная демократия»
В августе 2006 года состоялся круглый стол, за которым собрались представители наиболее влиятельных политических сил России, чтобы обсудить концепцию суверенной демократии. По сведениям газеты «Известия», его участникам удалось договориться о том, что все они хотят жить в независимой и демократической стране. [16]
В ноябре 2007 г. издательством «Российская газета» была выпущена книга «Суверенная демократия в конституционно-правовом измерении», представляющая собой сборник статей и материалов ведущих ученых-правоведов страны, включая С. А. Авакьяна, В. Д. Зорькина, Л. С. Мамута, в которых содержится конституционное обоснование соответствующей концепции.
Критики термина «суверенная демократия»
В данной статье или разделе имеется избыток цитат либо слишком длинные цитаты.
Термин «суверенная демократия» критиковался Д. А. Медведевым, М. С. Горбачевым, Е. М. Примаковым и М. М. Касьяновым, а также рядом зарубежных официальных лиц.
«эти новации в законодательство нельзя оправдать теориями „суверенной“ или „управляемой“ демократии. Ограничения, которые могут оказаться необходимыми в ситуациях, угрожающих самому существованию государства и жизни людей, должны рассматриваться как временные, а не возводиться в принцип, как это делают теоретики „суверенной“ или „управляемой“ демократии. Подобные определения искажают суть демократии — точно так же, как искажали ее концепции „социалистической“ или „народной“ демократии». [18]
«… цели данной доктрины вполне очевидны — концентрация и удержание любой ценой политической власти и собственности. Последствия также уже налицо — торжество популизма, поступательное разрушение общественных и государственных институтов, отход от принципов законности, демократии и рыночной экономики.» [20]
«Суверенная демократия» — термин, придуманный Кремлем, который призван донести два сообщения: первое, что текущий политический режим в России является демократией, и второе, что это утверждение должно быть принято на веру, и точка. Любая попытка проверки будет рассматриваться как недружелюбное вмешательство во внутренние дела России. [21]
«Я начинаю нервничать когда на демократию наклеивают ярлыки. Суверенная демократия, управляемая демократия, народная демократия, социалистическая демократия, арийская демократия, исламская демократия — я не большой любитель прилагательных в таком контексте. Управляемая демократия, на мой взгляд, не является демократией вообще, а термин „суверенная демократия“ представляется бессмысленным.» [22]
Суверенная демократия – этот политологический термин появился в 2005 году. Сейчас он практически не используется. Почему же мы о нем вспомнили? Потому, что он наглядно поможет нам понять суть противоречий сегодняшней внешней и внутренней политики России.
Итак, разберем сам термин. Состоит он из двух частей и если со словом «суверенная» в общем вопросов не возникает, то с понятием «демократия» надо разобраться поподробнее. Суверенитет – это возможность для государства осуществлять действия исключительно в собственных интересах, без оглядки и согласования их с другими центрами силы. Полным суверенитетом в этом смысле в сегодняшнем мире обладают только США и Великобритания. Европа не обладает суверенитетом. Суверенитет России и Китая не полный – они могут осуществлять действия в своих интересах, но без оглядки на США им это делать ещё сложновато. Полным суверенитетом обладал СССР, с разрушением которого полный государственный суверенитет стал весьма дефицитным товаром не только на постсоветском пространстве, но в целом в мире.
Ельцинская Россия не обладала суверенитетом вообще. Он был частичным – вернее говоря, фрагментарным. При Ельцине началась гражданская война на Кавказе, для разжигания которой ельцинская Москва сделала даже больше, чем дудуаевский Грозный. В это время были сданы и переданы Западу все завоевания советской дипломатии, начиная от размещения наших войск в центре Европы на территории ряда стран, вплоть до Германии и заканчивая дружеским отношением с ЮАР, Кубой и Афганистаном. Экономика страны была открыта «западным инвесторам», под диктовку «советников» из США (ЦРУ) проводились печально знаменитые залоговые аукционы, под шумок которых страна разворовывалась целыми отраслями. Очевидно, что с интересами страны подобные действия никак не совпадали.
И при всем при этом ельцинская Россия считалась … демократией. Никогда Запад не ставил под сомнение демократию при Ельцине, начав это делать уже при Путине. Поэтому самое время разобраться с этим весьма широко толкуемым термином. Что же такое «демократия»? Классическое определение, про власть народа, про равное участие, отложим в сторону. Что такое демократия в сегодняшнем пусть прямо не декларируемом, но в мире «понимаемом» смысле?
Демократия в начале ХХI века – это такой политический строй, при котором назначение руководителей осуществляется по определенной выборной процедуре, при этом результаты деятельности «созданной», таким образом, власти страны, устраивают США и их ближайших сателлитов.
Россия была демократией при Ельцине, не столько потому, что выборы проводились, и они были «честными», а потому, что итоги правления той власти вполне устраивали Запад. Начиная от распродажи национального богатства, согласия во всем и со всем, что делал Вашингтон в своей внешней политике, и до развязывания гражданской войны внутри России. При этом Штаты всегда были готовы закрыть глаза на чистоту выборного процесса и никогда на самостоятельные, суверенные действия российской власти. Стреляете из танков по парламенту? Ну, и что. Демократия это. Ведь стреляют демократы, по не демократам, а значит это и есть «торжество демократии». Но в России затем начинается приватизация, обнищание, а следом и реальные боевые действия. Именно поэтому Запад жестко реагировал и реагирует до сих пор на действия, которые Кремль осуществляет не в интересах США. Плевать американцам на выборные процедуры, когда им нужно они и стрельбу из танков посчитают демократией, и могут провести выборы в три тура, как на Украине. Им важен итог – у власти их марионетки, послушные и управляемые. Поэтому на Украине демократия, хотя явно была нарушена Конституция страны и осуществлен государственный переворот.
А теперь вернемся к разбираемому нами термину – суверенная демократия. По сути, это значит, что в суверенной демократии происходят процедуры выборов власти, которые оцениваются Западом. Но оценка этих процессов и самому государству дается вовсе не с точки зрения соответствия некому «идеалу», а с точки зрения следования выбранной власти в фарватере политики США. Следуете – вы демократы, не следуете, значит вы «кровавый режим» и тоталитарная страна. Помните термин примерно такой же давности, как и «суверенная демократия» — «страна изгой». Ее тогда употребляли в сторону Северной Кореи, Ирана и … России. Где сейчас этот термин? Почему его не слышно? Хотя в санкциях США Россия стоит рядом с Тегераном и Пхеньяном. Просто потому, что для западного обывателя придумали новые «страшилки», новые термины, новые понятия. А старое понятие просто … забыли.
Теперь попробуем сделать несколько выводов. Они очевидны.
Выходит, что выбора у нас нет. Никто нас равными себе не видит. Никто делиться с нами уровнем жизни не собирается, а наоборот не прочь поживиться нашими богатствами для его поддержания у себя.
В 2006 г. партия «Единая Россия» объявила, что идея суверенной демократии станет одной из основ ее идеологии и программы на выборах в 2007 г.
«Суверенная демократия» — понятие, широко распространенное и признанное практикующими политиками. Государственный секретарь США У. Кристофер заявлял в 1994 г., что «успешная трансформация новых независимых государств в суверенные демократии является центральным звеном европейской стабильности». В 2004 г. председатель Европейской комиссии Р. Проди утверждал, что Европейский Союз «хранит сущность… федерации суверенных демократий».
Все основные демократические ценности напрямую увязывались с приоритетом суверенитета еще в фундаментальном договоре Евросоюза «Конвенции о защите прав человека и основных свобод» (Рим, 1950 г.), где в ст. 16 однозначно разрешается странам Евросоюза вводить ограничения на политическую деятельность иностранцев, а в ст. 9–11 увязываются права и свободы с интересами общественного спокойствия, порядка, здоровья и нравственности.
Таким образом, идея суверенной демократии отнюдь не пропагандистский лозунг или «доморощенная» схоластическая конструкция, призванная теоретически обосновать враждебную позицию России миру, как это пытаются представить некоторые «эксперты» и «аналитики». На самом деле идея справедливого государственного устройства, основанного на правовых демократических принципах, где сувереном выступает не монарх, клерикальное образование или политическая партия, а весь народ, восходит к временам глубокой древности.
Принято считать, что наиболее совершенная форма демократии нашла свое воплощение в V в. до н. э. в античных Афинах времен Перикла, а также в других городахгосударствах — древнегреческих полисах. Их полноправные граждане обладали максимальной для того времени полнотой власти и имели невиданные для древнего мира свободы. С той поры этот способ политических отношений, юридически обеспечивающий большинству населения той или иной страны право быть носителем власти, получил в мире широчайшее распространение и ныне является практически единственно приемлемой для международного права формой государственного устройства.
Но история человечества убедительно демонстрирует, что демократия на государственном уровне встречалась крайне редко, существуя, как правило, лишь на уровне общинного, корпоративного, муниципального самоуправления. Развитая демократия античных полисов так и не смогла стать в полной мере суверенной. И в силу того, что крохотные греческие города-государства так и не смогли отстоять свою политическую самостоятельность, и потому, что демократическая форма правления в них основана была на власти меньшинства.
Ограниченный, по причине социального расслоения общества, характер демократия носила в североитальянских коммунах в Средневековье и в Великом Новгороде до присоединения его к Москве, в первых, основанных пуританами, колониях в Северной Америке и в нынешних Соединенных Штатах. При увеличении территории государства, численности его населения, дифференциации социальной структуры и пр. прямое народное правление и широкое народное представительство становятся невозможными. Абсолютное большинство всех политических режимов, от восточных деспотий и средневековых республик до новейших европейских и американских «демократий», на самом деле не являются демократиями в первоначальном, «греческом» смысле слова. Они были либо монархиями, либо олигархиями, либо плебисцитарной или представительной демократией. Поэтому разговоры псевдополитологов о том, что «демократия бывает только одна или это не демократия» возникают от недостатка исторического образования.
В XVIII–XIX вв. с запуском процесса модернизации, разрушением доиндустриальных социальных и культурных иерархий и пробуждением национального самосознания начали активно формироваться национальные государства, или государства-нации. Субъектом и источником власти в таких государствах провозглашалась нация, и, следовательно, составляющие ее граждане. Именно в государствах-нациях была сформирована современная демократия, предполагающая право на участие всех желающих граждан в управлении государством, учет их интересов и мнений при выработке, принятии и реализации государственных решений.
В настоящее время даже в самых отсталых государствах «третьего мира», где в реальности правят диктаторские режимы, соблюдаются внешние признаки демократического устройства общества: есть органы законодательной, исполнительной и судебной власти, декларируется принцип разделения властей, существует всеобщее избирательное право. В государствахнациях легитимность власти основывается на прямом или косвенном народном волеизъявлении, т. е. власть формально приобретается или пролонгируется по итогам выборов.
Архитекторы «нового мирового порядка», предполагающего военную, экономическую и культурную монополию единственной страны, а стало быть, несправедливость и несвободу для остальных государств, пытаются внедрить в общественное сознание мысль о том, что демократия присуща только процветающим странам, а бедные и отсталые обречены на авторитаризм и диктатуру. Более того, «эталон демократии» хранится только у них и даже рационально определен быть не может. Только президент США может догадаться, что есть демократия, по собственному наитию.
Так, выборы в условиях войны и терактов в Афганистане или Ираке называют демократическими (поскольку там победили ставленники США), а выборы в Белоруссии или Средней Азии (где побеждают неугодные США лидеры), считают не соответствующими демократическим стандартам, хотя результаты этих выборов не отличаются от предсказаний независимых социологов, а неангажированные наблюдатели не видят там никаких нарушений.
Именно проамериканским кругам принадлежит авторство понятия «молодая демократия», на деле означающего внешнее управление процессами демократизации в той или иной стране, не имеющей, по мнению Запада, демократических традиций.
Подобная ситуация сложилась в России после 1991 г. Полная подконтрольность существовавшей тогда кремлевской власти международным финансовым институтам и главным их операторам — США, Европе, Японии и, как следствие, абсолютная неспособность к проведению самостоятельной внешней и внутренней политики привели к катастрофическим последствиям. Резко упал международный авторитет российского государства и его возможность влиять на мировую политику, фактически рухнула экономика, общество оказалось на грани социального взрыва.
Из сверхдержавы на глазах всего мира страна превращалась в полуколонию мирового финансового капитала.
С начала XXI в. Россия взяла курс на развитие в стране суверенной, т. е. полной, наиболее адекватной самому понятию народовластия, демократии. В отличие от прежних систем — государственного социализма советского периода и олигархического капитализма 1990-х гг. — суверенная демократия способна обеспечить самодержавие народа в его же интересах.
Концепция суверенной демократии претендует на выражение силы и достоинства российского народа через развитие гражданского общества, надежного государства, конкурентоспособной экономики и эффективного механизма влияния на мировые события.
С технологической точки зрения суверенная демократия предполагает самостоятельный отбор демократических институтов, их форматов, сроков внедрения, реформирования и т. д. Назвать суверенно-демократическим можно тот режим, который, признавая необходимость современной демократии, развивая ее, одновременно отстаивает собственную самостоятельность и, соответственно, самостоятельность государства настолько, насколько это целесообразно и возможно в современном мире.
Суверенитет не означает ни отказа от восприятия чужого политического опыта, ни тем более самоизоляции. Однако суверенное государство, в отличие от страны с управляемой демократией, способно самостоятельно решать, что перенимать, а что нет, что переносить на свою почву сразу и целиком, а что — постепенно и частично. Суверенная демократия — это демократия с национальной спецификой, которая органично вытекает из истории, из культурной традиции.
Главные признаки суверенной демократии — свобода и справедливость, которые обеспечиваются не только для личности, но и для нации в целом.
Последовательное воплощение принципов суверенной демократии, исключающей возможность манипулирования со стороны внешних сил, вызывает активное противодействие мировых финансово-спекулятивных структур. Для них крайне невыгоден миропорядок, основанный на сосуществовании и сотрудничестве суверенных, свободных сообществ, а стало быть, предполагающий либерализацию международных отношений и демонополизацию глобальной экономики.
Концепция суверенной демократии может стать основой российской национальной идеи, которую безрезультатно искали в ельцинские времена, а ее планомерное проведение, однозначно закрепляющее в России центр прибыли от международных проектов использования ее ресурсов, позволит стране вернуть утраченные после развала СССР позиции на мировой арене.