иезуитские соглашения что это
Орден иезуитов. Их цель и деятельность в России. Что значит «иезуитский»?
История ордена
Эмблема иезуитов. Фото: Depositphotos
Более изысканным методом борьбы с протестантами стал орден иезуитов. Они занимались наукой, образованием и миссионерской деятельностью. Иезуит Франциск Ксаверий был одним из тех, кто принес католичество в Индию, на Цейлон, в Китай и Японию.
Карта миссионерства Франциска Ксаверия. Источник: Wikimedia
Руины редукции Сан-Мигел-дас-Мисойнс в Бразилии. Фото: Wikimedia
По мнению критиков, иезуиты часто были непримиримы в насаждении католицизма. Их обвиняют в антисемитизме и исламофобии.
Иезуиты в России
С течением времени иезуиты из-за своей учености и всемогущества стали вызывать все больше подозрений у Рима и светских властей государств Европы. В 1773 году Папа Римский Климент XIV упразднил орден иезуитов, их стали изгонять из Франции, Испании, Португалии, германских земель.
Тогда иезуиты и осели в России. Екатерина II отказалась следовать указу Папы Римского и приютила у себя ученых католиков. Кроме того, с присоединением к Российской империи польских земель под юрисдикцией Петербурга оказались сразу четыре иезуитских колледжа.
Кафедральный Собор Святого Франциска Ксаверия в городе Гродно (Белоруссия). Бывший монастырь иезуитов. Фото: Wikimedia
Император Александр I, в отличие от своей бабушки, увидел в иезуитах опасность. Те стремились обратить все больше людей в свою веру, что раздражало царя. В 1820 году он приказал выслать иезуитов из России. К тому же, в Европе Общество Иисуса было восстановлено в правах в 1814 году.
Что значит «иезуитский»?
В русском языке слово «иезуитский» первоначально обозначало «связанный с иезуитами». Однако с течением времени оно приобрело значение «изощренно коварный», «лицемерный», «лукавый».
Иезуиты и иезуитская мораль
Иезуиты и иезуитская мораль. Истинная цель ее – всячески помочь человеческой свободе обойти требования нравственного закона. Отсюда, говоря о последнем, иезуитские моралисты не столько заботятся о выяснении его сущности, сколько решают странные в данном случае вопросы: о «средствах», при помощи которых можно было бы сузить степень обязательности этого закона для человека; о «способах», при посредстве которых человек, по нарушены велений нравственного закона, мог бы быть признан не подлежащим никаким взысканиям; наконец, о «мерах», которые всячески помогли бы человеку возможно легче и проще осуществлять нравственные заповеди. Что получается в конечном результате таких (беззастенчивых, притом) рассуждений – понятно.
Первейшее требование нравственного закона – то, что человек должен любить Господа Бога всем сердцем, всею душою и всем разумением (Mф.22:37). Дело ясно и не возбуждает никаких недоумений, но иезуиты находят возможным ставить вопросы: «В какой мере, насколько, когда, сколько раз в жизни, при каких именно обстоятельствах» обязан я любить Бога?» Эта заповедь, по учению иезуитов, не выше других, и исполнение ее не должно быть безограничительно. Она, притом, не требует от человека известной постоянной внутренней настроенности (достаточно по временам «вызывать» или «производить акт любви» к Богу – и только!). Самая степень любви этой окажется достаточною, если расположение человека к Богу будет сильнее, чем к какой бы то ни было твари. Но, если и данные условия покажутся человеку обременительными, иезуитская мораль всегда готова на дальнейшие уступки и послабления. А каковы они, ясно из заявлений некоторых моралистов, что «человек»-де «не обязан любить Бога ни в начале, ни в конце своей духовной жизни», – что вместо этой любви достаточны «таинства, индульгенции, чудотворные четки».
Иезуитское выяснение заповеди о любви человека к себе и ближним не менее характерно. Евангельское учение о самопожертвовании за ближнего, о любви человека к другому, равной любви первого к себе и проч. иезуитами устраняется, как требующее слишком многого. У них, напротив, на первом месте всюду ставится любовь человека к себе, а не к другим. Порядок здесь такой: а) сначала любовь человека к себе «в отношении к духовным благам», касающимся его собственного «спасения», б) потом – к ближним в отношении к тем же предметам, в) далее – к себе «в отношении к телесным его благам», г) к ближним в том же отношении, д) к себе «в отношении к внешним благам» и, наконец, е) к ближним в том же смысле. По ясному иезуитскому учению, «не должно, говоря вообще, жертвовать своею жизнью для спасения жизни ближнего; можно желать ближнему всякого внешнего зла, только в меру, – напр., болезни, чтобы он покаялся в своих грехах; можно желать смерти epecиapxy» и т. п. Любовь ко врагам, строго говоря, следует считать вычеркнутою из иезуитской морали: враг должен быть объектом «amoris communis» – любви общей и неопределенной и ни к чему в сущности не обязывающей; делать же врага обектом «amoris specialis» – любви «печальной, частной, в которой и заключается собственно вся суть, нет-де ни малейшей надобности. В тех же случаях, когда человек обязан, – далее и с иезуитской точки зрения – проявлять деятельную любовь к ближнему (подавать милостыню и проч.), для него иезуитами сделано все, чтобы так или иначе освободить его от этой обязанности вполне или в возможной мере. Кратко сказать: заповедь о любви к ближним сведена иезуитами в сущности почти к нулю, а вместо нее особенно подчеркнута заповедь о любви человека к себе, притом, в смысле дурного самолюбия.
Но даже и при Иезуитской точке зрения, дающей человеку возможность не церемониться с нравственным законом и его предписаниями, нельзя обойтись без греха. Что же тут делать? Иезуиты не оставляют грешника беспомощным и здесь, предлагая к его услугам следующие руководства.
1) Учение о «правдоподобном мнении» (opinio probabilis), которым «признается всякое мнение, основанное на доводах сколько-нибудь уважительных», т. е. «если мнение имеет за себя авторитет нескольких мужей благочестивых, мудрых и опытных, или даже одного такого мужа, то оно правдоподобно и на практике безопасно; иными словами: можно смело ему следовать, не рискуя впасть в грех», – можно, хотя бы этому мнению известного авторитетного мужа (конечно, иезуита) противоречили мнения остальных не менее солидных лиц (иезуитов же). Полный простор! Выбирайте любое, наиболее снисходительное, чтобы таким путем оправдать какой угодно грех. Иезуиты так и поступают, опираясь на явно нелепые «правдоподобные мнения». Признанное однажды правдоподобным, известное мнение остается таковым уже навсегда, хотя бы затем и была до очевидности доказана его полная несостоятельность. Даже и папское слово не всегда оказывалось в силах развенчать безнравственные «правдоподобные» (однако же) мнения. «Пробабилизм» иезуитский в конце концов ведет к уничтожению всяких границ между злом и добром.
2) Учете о «грехах». Общее положение: не грех – все, совершаемое невольно или по неведению (как бы ни понимались неведение и невольность, – безразлично с иезуитской точки зрения). Добровольное же и сознательное преступление требований нравственного закона – греховно. Но здесь следует различать между грехами вообще грехи так называемые «простительные» (peccata venialia). Это – такие грехи, которые, в силу некоторых обстоятельств не могут и даже не должны быть поставлены автору их в вину, так что последний не обязан даже и говорить о них своему духовнику: они сами собою прощаются ему. Если же их окажется слишком много, тогда требуется только, чтобы он поскорбел об одном из числа их, – и довольно! Скорбеть еще о других нет надобности, равно как нет надобности и давать себе обещание впредь не допускать их. Сколько бы ни имел человек этих простительных грехов, он имеет право, не исповедуясь предварительно пред духовником, приступать к таинству св. причащения, если только за ним не числятся другие, уже непростительные, проступки. Итак, простительный грех носит только имя греха. Отсюда иезуитами естественно прилагается старание к тому, чтобы возможно большее число грехов приурочить к разряду простительных. Сюда ими отнесена, прежде всего, целая область грехов человека, объектом которых является только сам же последний. Что же касается грехов, затрагивающих других людей, то и здесь «смертный» грех может быть низведен на степень «простительного», напр., кода ничтожна стоимость объекта, на какой ближайшим образом был грех направлен (воровство дешевой вещи), или когда, «согрешив» и затем «обсудив дело», человек «убедился, что он не впал бы в грех, если бы поступок его, с самого начала, представился ему в настоящем его виде», – или когда «обычное душевное настроение грешника таково, что он охотнее согласился бы умереть, чем преднамеренно впасть в смертный грех», и проч. Сам Иуда предатель, следуя иезуитским рецептам, мог бы перевести свой тягчайший грех против Учителя в разряд простительных!
3) Учение о «consensus conditionalis», об «aequivoca», о «restrictiones mentales», о «намерениях» и проч.
«Aequivoca» (выражения, имеющие не одно значение и потому представляющие обширное поле для различного их толкования и понимания) и «restrictiones mentales» (мысленные ограничения) имеют применение, когда человек входит в сношения и столкновения с окружающими его людьми. Эти приемы весьма плодотворны. Употребляя «двусмысленное» выражение, я легко могу сбить с толку судью, обмануть человека, которому высказываю этим выражением обещание, и проч. Пользуясь «мысленным ограничением», человек легко может оправдать допущенное им затем нарушение присяги и проч. Подобные приемы могут оправдать соблазнителя девушки, не желающего затем, несмотря на его уверения, жениться на ней; они могут оправдать и образ действий женщины, уверявшей дававшего ей подарки мужчину в полной преданности ему, но потом насмеявшейся над ним, и т. п. Даже позабывший воспользоваться данными орудиями – и тот, следуя иезуитским указаниям, может оправдаться пред своею совестью и людьми.
4) Учение о «взаимоотношении цели и средств». Известно приписываемое иезуитам положение: «Цель освящает средства». Говорят, что буквально этот принцип нигде не выставляется иезуитами. Это, быть может, справедливо; но, что смысл, им выражаемый, несомненно проповедуется иезуитскою моралью, это справедливо уже без всякого сомнения, если примем во внимание иезуитские выражения: «Так как цель дозволена, то и средства дозволяются»; «Кому дозволена цель, тому дозволены и средства» (Бузенбаум); «Качество поступка определяется конечною его целью» (Филлиуций); «О нравственности судят на основании цели» (Лемкуль); «Где позволена цель, – позволены и средства, сами по себе безразличные» (Гури) и т.п. Всюду иезуитами средства приносятся в жертву целям. Отсюда здесь извиняются или даже и оправдываются, напр., убийство (как средство, ведущее к хорошей цели, напр., богатству и возможности совершать дела милосердия и проч. Только признанием полного смысла за положением. что целью оправдываются средства, и можно объяснить сочиняемые иезуитскими моралистами понятия: напр., «благочестивое мошенничество», «лганье для доброй цели». Совершенно напрасно некоторые ученые берут в настоящем случае иезуитов под свою защиту и стараются более или менее оправдать их.
О других иезуитских приемах умалчиваем: одни из них сравнительно мало существенны или совсем несущественны, другие – такого рода, что о них можно говорить лишь на латинском языке (столь они неприличны), и проч.
Спастись человеку, следовательно, не трудно с иезуитской точки зрения. Понятие о грехе, как именно грехе, остается в сущности разве только в одном воображении человека. Но, не довольствуясь общими облегчениями, имеющими значение для всех вообще людей, Иезуитские моралисты предоставляют множество специальных льгот и тем или иным отдельным лицам: по преимуществу аристократам (как особенно полезным для них людям) или вообще привилегированным лицам (причина та же), купцам, слугам и всем, кому угодно (не исключая даже и продажных женщин). Монахи пользуются в настоящем случае у иезуитов особыми преимуществами.
И, – что особенно должно быть отмечено здесь, – подобные вышенамеченным взгляды высказываются иезуитскими моралистами не только древнего, но и нового времени (из первых могут быть названы: Азор, Санчез, Филлиуций, Суаред, Лайманн, Бузенбаум, Эскобар, Тамбуринп и др., а из вторых – в особенности Гури и Лемкуль).
Иезуит: эволюция термина
В словарях мы находим два значения слова «иезуит»: 1) член Общества Иисуса — монашеского Ордена, основанного святым Игнатием Лойолой; 2) хитрый, двуличный, лицемерный человек. Бесцеремонность и уверенность, с какими эти характеристики даются словарями, вводят читателя в искушение и заставляют его принять их за чистую монету, поверить им, их повторять и повсюду распространять. Лишь обращение к истокам этого слова, как и рассмотрение его эволюции и всех тех манипуляций, какие оно претерпело на протяжении истории, позволит освободить слово «иезуит» от этого культурного рабства.
Слово «иезуит» не было изобретено ни Игнатием, ни членами основанного им Общества Иисуса. Более того, оно даже не было принято к употреблению самим Обществом. Невозможно найти каких-либо следов этого слова ни в Конституциях Ордена, ни в официальных документах, принятых Обществом, начиная с его утверждения Папой Павлом III (1540) и вплоть до 1975 года. В написанных Игнатием Конституциях встречаются лишь выражения следующего типа: «те, кто живут в послушании Обществу», «члены Общества», «любой из нашего Общества» и другие им подобные.
Даже в официальных документах Святого Престола, вплоть до наших дней, употребляются описательные выражения, как, например: «священники… монашествующие… регулярные клирики Общества Иисуса и «сыны святого Игнатия».
В начальную эпоху существования Общества народы Южной Европы по-разному именовали последователей Игнатия Лойолы. В письме, отправленном из Испании, отец Араоз утверждает: «Некоторые называют нас инигистами (от Inigo — мирское имя Игнатия Лойолы), иные — папистами, иные — апостолами, иные — театинцами или реформированными священниками». Жители Рима часто называли их «реформированными священниками» или, еще чаще, — «театинцами», смешивая их таким образом с монашеским Орденом, основанным в 1524 году Гаэтаном из Тьенны и кардиналом Джампьетро Карафа — будущим Папой Павлом IV. Португальцы называли их «апостолами» — в честь апостола Индии Франциска Ксаверия.
Когда «сотоварищи Иисуса» прибыли в Австрию и Германию, их стали называть здесь «иезуитами». 30 декабря 1544 года Петр Канизий в письме, отправленном из Кельна в Рим о. Фавру пишет: «…что касается нас, я могу тебе сказать, что здесь нас называют иезуитами» (Braunsberger, B. P. Canisii S. J. Episn. et acta. Vol. I, p. 112). Через год он возвращается к этой теме и утверждает: «Мы продолжаем успешно развивать деятельность нашего Института, несмотря на зависть и поношение со стороны некоторых, которые даже обзывают нас иезуитами» (Braunsberger, B. P. Canisii S. J. Episn. et acta. Vol. I, p. 144). Это было весьма оскорбительно. По прошествии двух столетий слово «иезуит» приняло смысл, далеко отстоящий от значения, которое оно имело изначально и которое получило от картезианца Людольфа Саксонского (см. его известный труд: Vita Domini Nostri Jesu Christi — ex quatuor Evangeliis et approbatis ab Ecclesia Catholica Doctoribus Sedule Collecta). В его книге, появившейся в Германии около 1350 года, то есть за 190 лет до основания и официального утверждения Общества Иисуса, в главе Х первого тома (с. 28) мы читаем: «Согласно Августину… имя Иисус есть имя личное, но слово Христос есть имя нарицательное и священное; имя Христос есть имя благодати, тогда как имя Иисус есть имя славы. Следовательно, если через крещальную благодать мы зовемся христианами, то в небесной славе мы будем называться — самим Иисусом — иезуитами, то есть спасенными во имя Его». Итак, в тексте, где впервые упоминается слово «иезуит», слово это обладает особенно положительным и воодушевляющим значением.
Первое издание этой книги было осуществлено в 1474 году в Страсбурге. После этого книга была переиздана 400 раз; она часто издавалась в XV и XVI веке на разных языках: французском, каталонском (Валенсия, 1495), кастильском (Алкала, 1502), португальском (Лисбон, 1495) и т. д. К тому же эта книга получила достаточно широкое распространение еще до изобретения книгопечатания, особенно среди священников, для которых она была драгоценным источником духовных назиданий и размышлений. Такое широкое и быстрое распростране
ние книги заставляет полагать, что слово «иезуит» было известно в Европе задолго до основания Общества Иисуса. Если святой Игнатий читал «Vita Christi» — об этом мы имеем его собственное свидетельство (см. «Автобиография, № 5 — когда он находился на излечении в Лойоле) — то, вероятно, слово «иезуит» не ускользнуло от его внимания. Не исключено, что во время своего пребывания в Париже он заметил, что слово «иезуит» обладает ироническим и отрицательным значением. Действительно, слово «иезуит» часто употреблялось в эту эпоху как синоним слов «лицемер» и «фарисей».
В Италии, где в XIV и XV веках широкое распространение получило почитание имени Иисуса, народ давал имя «Gesuati» (Jesuites) членам Ордена «апостолических клириков Святого Иеронима» (основан в 1360 году Блаженным Джованни Коломбини), ибо члены этого Ордена, приветствуя друг друга, произносили фразу «Будь славен Иисус Христос», этими же словами они начинали и заканчивали свои проповеди. По причине своей краткости и удобности (так оно непосредственно указывало на принадлежность к Ордену) наименование Jesuates было сразу же принято общественным мнением, которое никогда не вкладывало в него какого-либо отрицательного или кощунственного смысла. Лишь иногда гуманисты той эпохи наделяли это наименование духом тонкой иронии.
В 1427 году святой Бернардин Сиенский был обвинен в ереси за то, что с великим рвением и пышностью насаждал и распространял культ и монограмму имени Иисуса во всех городах, куда он приходил проповедовать. Насаждаемое им благочестие казалось очень многим каким-то дерзким и недозволенным новшеством. Великий гуманист Поджио Браккиолини, апостолический писатель Римской Курии, жаловался на Jesuiete (иезуитство) Бернардина, к которому очень многие римские монахи относились как к еретику и идолопоклоннику. Предъявленные Бернардину обвинения были отданы на рассмотрение Папе Мартину V. Дело завершилось скорым и блистательным оправданием Бернардина. Верховный Понтифик Дал ему право и попросил его проповедовать и распространять почитание имени Иисуса, как и прежде вознося хоругвь с монограммой IHS (Pastor L. Storia dei Papi. Vol. I, p. 215).
Семантическая эволюция термина «иезуит» в период, предшествующий созданию Общества Иисуса, неудивительна и вполне нормальна. Естественным образом семантическая эволюция слов отражает эволюцию человеческого поведения. Однако семантическая эволюция термина «иезуит» после образования Общества Иисуса носит совершенно иной характер. Общее рассмотрение того исторического периода на протяжении которого происходила эта эволюция, почти заставляет полагать, что она была продумана, к ней стремились, ее программировали и поддерживали с величайшей настойчивостью. При этом в ее основу неизменно укладывались три следующие требования: 1) употреблять слова «иезуит» — «иезуиты» исключительно для обозначения одного или нескольких членов Общества Иисуса; 2) приписывать иезуитам разнообразные злодеяния; 3) сделать слово «иезуит» синонимом коварства и лицемерия, следовательно — бесчестности.
Как бы то ни было, даже если эволюция термина «иезуит» и не была запрограммирована, ее действительно поощряли и «задействовали» чрезвычайно успешно. Ее выпестовали прежде всего: протестантская Германия, галликанская Франция, янсенисты и иллюминаты и отчасти Англия. Порожденный всем этим антииезуитизм распространился по всей Европе и привел к упразднению Общества Иисуса.
После исчезновения иезуитов антииезуитизм успокоился, но сразу же воспрянул, как только Орден был восстановлен, и вызвал многочисленные иезуитофобские манифестации во Франции, Испании и Германии. Годы шли, времена менялись. Постепенно антииезуитизм потерял свою остроту, однако словари продолжают твердить, что слово «иезуит» означает: «член Общества Иисуса и хитрый, коварный и лицемерный человек».
Антииезуитизм прилагал усилия к тому, чтобы отождествить термин «иезуит» с позором, бесчестием. В то же время католики заметили, что слово «иезуит» — в силу присущей ему краткости, лаконичности и свойственного ему этимологического значения — есть лучшая замена для двух объемных выражений: «сотоварищ Иисуса» и «член Общества Иисуса».
Укоренение термина «иезуит» в качестве специального термина, обозначающего того, кто принадлежит новому, основанному Игнатием Лойолой, Ордену, произошло чрезвычайно быстро. Создается впечатление, что употребление этого термина было разрешено и поддержано Тридентским Собором; и хотя он не пользовался им в своих постановления, тем не менее употреблял его в ходе своих работ. Действительно, Деяния Собора свидетельствуют о том, что соборные отцы обычно называли «иезуитами» членов Общества Иисуса. Отца Диего Лаинеса именовали «генералом иезуитов». В Деяниях также содержится фраза Jesuitae fovendi sunt (следует поощрять, поддерживать иезуитов); Лиджи Фирмано, помощник Магистра соборных церемоний, в своей дневниковой записи, где говорит о распределении мест на соборном заседании 21 августа, употребляет выражения: Generali Jesuitarum Ordinem и Religionem Jesuitarum.
Быстрое и широкое распространение слова «иезуит» в католическом мире не было ни поддержано, ни осуждено Обществом Иисуса. По-прежнему иезуитам давалась рекомендация избегать употребления этого слова, но Общество Иисуса признало, что для католического мира слово «иезуит» есть не что иное, как верное и наиболее лаконичное истолкование выражений «Сотоварищество Иисуса» и «сотоварищ Иисуса» и, следовательно, заслуживает уважения.
В связи с этим небесполезно процитировать принадлежащие отцу Юлию Негроне «Толкования общих правил», первое издание которых восходит к 1613 году: «Наименование иезуит происходит не от нас, и поэтому мы никогда не пользуемся им — ни в официальном, ни в частном порядке… Мы принадлежим Сотовариществу Иисуса, мы — сотоварищи Иисуса… Хотя слово иезуит стало обиходным, мы, тем не менее, не принимаем его, так как оно не было нам дано ни Блаженным Игнатием, ни Святейшим Престолом; однако мы не отвергаем его, ибо не в наших силах приостановить или задержать порыв общественного мнения» (Negronius Julius. Regulae Communes. Tomus I, p. 338-341. Cracoviae, 1913). Однако постепенно слово «иезуит» вошло в быт и широко распространилось во всех католических кругах — мирских и церковных. Это принудило Общество примениться к духу времени. Таким образом, термин «иезуит» стал применяться внутри Ордена, но исключительно в частном порядке. Оно появилось в официальных документах лишь несколько лет назад, когда священники и монашествующие испытали необходимость вновь обрести и углубить свою духовную самобытность.
Первое официальное употребление слова «иезуит» восходит к тридцать второй Генеральной Конгрегации Общества, которая проходила в 1975 году — 435 лет спустя после основания Общества Иисуса. В одном из постановлений этого собрания (№ 2, 1) мы читаем: «Что значит быть иезуитом? — Осознать, несмотря на свою греховность, что ты призван стать сотоварищем Иисуса, каким был Игнатий, Игнатий, который умолил Деву Марию «утвердить его с Ее Сыном» и который узрел тогда Самого Отца, Который попросил Иисуса, обремененного крестом, взять с собой этого странника».
«Психологический барьер» был преодолен, и на тридцать третьей Генеральной Конгрегации в 1983 году, также без каких-либо колебаний было официально употреблено слово «иезуит»: «Генеральная Конгрегация настойчиво просит всех иезуитов прилагать все усилия к тому, чтобы с еще большей полнотой соединять — как в личном, так и в общинном плане — духовную жизнь и апостольское служение» (Постановление 1,11).
(Ф. Фарузи, Иезуит: семантическая эволюция этого слова, Символ №26, Декабрь 1991, стр. 207-211)
Иезуитские договоры европейцев с коренными жителями Северной Америки
23 июня 1683 года на территории современных США был подписан договор о дружбе между белыми поселенцами и индейцами. Основатель колонии Пенсильвания британец Уильям Пенн до последних дней жизни выполнял условия соглашения, не ущемляя права коренных жителей Северной Америки. Однако такое отношение к туземцам было исключением из правил.
Европейские колонизаторы, стремясь занять лучшие территории Нового Света, оттесняли индейцев на Запад. В ход шли все средства — от подкупа, политических интриг и фиктивных «мирных» договоров до массовых убийств.
Когда белые переселенцы только начинали колонизировать Атлантическое побережье Северной Америки, они практически сразу «познакомились» с несколькими большими группами индейских народов: алгонкинами, южными ирокезами и восточными маскогами. В этих племенах власть принадлежала старейшинам, которые назначали вождей, как только возникала военная угроза. Самой мощной силой в регионе была Лига ирокезов, создавшая, по оценкам учёных, предгосударственное формирование. Тем не менее на первых порах необычный вид и технические достижения белых иноземцев привели индейцев в замешательство, но очень скоро они убедились в том, что имеют дело с обычными людьми.
Уильям Пенн и три бегуна
Пуритане и представители некоторых других религиозных движений, участвовавших в колонизации Северной Америки, часто называли индейцев «детьми дьявола», не скрывая своей антипатии к ним. Впрочем, коренные американцы платили им той же монетой. Поэтому большинство британских колоний на Атлантическом побережье в XVII столетии находились в состоянии практически постоянной войны с местными индейцами. В 1620—1630-х годах были полностью уничтожены такие народы, как пимы, пекоты и пекво.
Война короля Филипа © California State Library
Успешную войну против белых развернул вождь вампаноагов Метаком, известный также как Король Филип. Он сумел развить собственное металлургическое производство и заключить союз с локальными вождями, после чего начал жестокую войну, осадив 60 и уничтожив 12 поселений колонизаторов. В этих боях погиб каждый пятый белый мужчина. Однако сам Метаком был убит в случайной стычке, а большая часть его народа — уничтожена.
«Разрозненные индейцы подвергались ассимиляции и попадали в долговую зависимость от своих соседей, не умея обрабатывать землю или добывать себе пищу иным путём, после чего сами обращались в совет колоний с просьбой купить часть земли, чтобы рассчитаться с долгами. Но очень часто назначенные властями «опекуны» безнаказанно обманывали их при совершении сделок», — рассказал в интервью RT историк и писатель Алексей Стёпкин.
Однако среди белых переселенцев встречались и исключения. Например, видный британский общественный деятель и квакер Уильям Пенн, основатель колонии Пенсильвания. Воспользовавшись тем, что корона задолжала его отцу большую сумму денег, Пенн попросил вернуть долг американскими землями. В отличие от многих своих соотечественников, влиятельный квакер решил договориться с индейцами о мирном распределении земель.
В 1682 году он совершил первую сделку с индейцами ленапе (или делаварами — именно это название использовал в своих романах Фенимор Купер). А 23 июня 1683-го Уильям Пенн подписал с ленапе всеобъемлющий договор о дружбе. При этом он выполнял все взятые на себя перед индейцами обязательства, используя только выкупленные у них земли, оплачивая счета и позволяя им заходить на «белую» территорию.
Жан Леон Жером Феррис. Рождение Пенсильвании. 1680 год
В 1718 году Пенн умер и земли отошли по наследству его детям. Те гуманистических воззрений своего отца не разделяли. В 1736 году они предъявили ленапе «договор», якобы заключённый за 50 лет до этого Пенном, по которому белым отходили земли на полтора дня пути к западу от границы Пенсильвании. По мнению историков, этот документ был фальшивым, но индейских вождей всё же убедили его признать.
Индейцы, исходя из собственных представлений, рассчитывали, что речь идёт о расстоянии в 60 км. Однако наследники Пенна, отмеряя землю, запустили трёх лучших бегунов в колонии по заранее расчищенной дороге. В результате граница их земель передвинулась примерно на 113 км. Индейцы пожаловались на мошенничество английскому королю, а в XIX веке подали иск в американский суд, но это им не помогло.
В XVII—XIX веках ленапе были частично уничтожены, оставшихся переселили на Запад в принудительном порядке.
Сила договора
«Индейцы либо сами продавали землю, либо у них её отбирали силой, либо они вымирали. При сделках земля была сильно недооценена. Теоретически сами индейцы могли пускать на свою землю фермеров и брать с них арендную плату. Но на практике это было невозможно, так как отношение к индейцам со стороны белых было крайне негативным и любые судебные споры европейцам они практически всегда проигрывали», — отметил в беседе с RT Стёпкин.
В XVIII столетии европейские колонизаторы из Франции, Великобритании и США активно использовали индейцев в своих войнах. После того как возникли и окончательно сформировались Соединённые Штаты Америки, натиск белых на Запад стал ещё более решительным. В 1790-е годы был принят ряд нормативных актов, направленных на то, чтобы передать функцию заключения договоров с индейцами исключительно центральным властям в Вашингтоне.
В 1823 году верховный суд США официально утвердил де-факто существовавшую ранее «доктрину открытия», согласно которой все индейские земли были объявлены никому не принадлежащими, а их собственниками становились те колонизаторы, которые занимали ту или иную территорию первыми. А в 1830-м был принят закон о переселении индейцев. Согласно ему, изгнанию на засушливые земли к западу от Миссисипи подлежали не только дикие, но и так называемые цивилизованные индейские народы, которым ранее была гарантирована неприкосновенность. С 1831 года американская армия погнала на запад индейцев чероки, чикасо, чокто, маскогов и семинолов. Тысячи погибли в пути, так и не дойдя до своей новой «родины».
Во второй половине XIX века, когда более плодородные участки уже были захвачены, американцы приступили к изъятию последних «бесхозных» земель — Великих равнин в центре и гористых территорий на юге и западе континента.
Карл Вимар. Похищение Джемимы Бун, дочери Даниэля Буна. 1853 год
Снова пошло в ход сочетание военной силы с псевдодипломатическими переговорами. Индейцы лакота, апачи и команчи оказывали отчаянное сопротивление захватчикам, но преобладание белых было уже слишком велико.
Тех, кто отказывался подчиняться, американские власти и колонисты безжалостно уничтожали. Армия и отряды волонтёров вырезали целые поселения, убивая женщин, стариков и детей. Белые активно практиковали скальпирование, делали себе сувениры из частей тел убитых индейских девушек. Выполняя формальную разнарядку, военные запросто расстреливали из пушек и ружей деревни мирных индейцев, получивших гарантии безопасности из Вашингтона.
К 1890 году индейские войны завершились. Сопротивление законных хозяев американской земли было подавлено. Если ещё в 1800 году они составляли около 15% населения территории, которая впоследствии вошла в состав США, то в 1900-м на этих землях их осталось не более 0,5% от общего числа проживавших там людей.
С 1776 по 1900 год у индейцев на территории США отняли около 600 млн гектаров земли, что примерно в 25 раз превышает площадь Великобритании, откуда прибыли в Новый Свет колонизаторы. Этот захват был формально легализован посредством множества договоров. С 1777 по 1868 год было подписано 368 таких документов.
Секреты американской дипломатии
«Нужно понимать, что например, жители Великих равнин в начале XIX века ещё находились практически в каменном веке. Они не знали металлов, не видели колеса. И когда им предлагали подписать какой-то договор, они просто не понимали, чего от них хотят, так как у них было совершенно другое представление о собственности. Они не думали, что кто-то может владеть землёй», — рассказал в беседе с RT индеанист Андрей Голенков.
По его словам, каждое заключение договора сопровождалось вручением подарков. Индейские вожди и старейшины приезжали, получали от белых нечто полезное и ставили крестик на бумаге, не понимая, о чём идёт речь.
«Всё происходило очень быстро. Индейцы прерий, оказываясь в резервации, не всегда успевали понять, что произошло. Что же касается более высокоразвитых народов востока, то здесь в ход шли интриги и подкуп», — отметил эксперт.
По мнению директора международного некоммерческого фонда «Центр геополитических экспертиз» Валерия Коровина, белые колонизаторы изначально смотрели на практику заключения договоров с изрядной долей цинизма.
«Если у индейцев начинали просто так отбирать землю, они сопротивлялись. Захватчикам это, конечно же, не нравилось. Стремясь избежать войны, колонизаторы имитировали попытки договориться. Однако те, кто подписывал эти соглашения от имени властей Британии и США, изначально даже не собирались их выполнять. Как только ситуация позволяла, белые переходили к силовым методам захвата земель», — подчеркнул Коровин.
Картина Чарльза Шрейфогеля. 1908 год
Андрей Голенков отметил, что в XIX веке договорные отношения с индейцами использовались в американском обществе и во внутриполитических целях.
«Политика всё-таки делалась на востоке, а там уже возникли всевозможные правозащитные движения, в которые входили дамы из влиятельных семейств. И их раздражали слухи о тотальном уничтожении индейцев. Они начинали жаловаться на жестокость солдат своим мужьям и отцам, а те, в свою очередь, могли оказать влияние на военных. Договоры же создавали видимость легитимности», — рассказал Голенков.
Впрочем, по словам эксперта, при обсуждении текста соглашений с индейцами американские чиновники и военные ничем особо не рисковали.
«Мне приходилось читать тексты этих договоров в оригинале. Так вот, они написаны так запутанно, с такими оборотами, что мне, человеку XXI века с высшим образованием, было непросто разобраться, о чём там идёт речь. А что могли понять неграмотные индейские вожди?» — задаётся вопросом Голенков.
Эксперты отмечают, что отношение западных держав к представителям других цивилизаций со временем практически не изменилось, что наглядно демонстрирует современная внешняя политика тех же США.
«Подписывая какие-либо соглашения, они подразумевают, что при первом же удобном случае не станут их выполнять», — подытожил Коровин.