зеленка в афгане что это
Зелёнка в Афгане. 8
Я на проческе
***
Посвящается механику-пулемётчику Жваку, Кучеренко Александру
таджикам переводчикам: Шарифу, Собзаеву С.,
и Александрову А.А., погибшему 30.10.84 г., Руха
Бьет по врагам КПВТ.
В ущелье «духи».
Идет неравный бой.
Патрон в патроннике заклинило.
Жвак! Кричат разведчики наперебой.
Лишь БМП в трясучке вся
Слилась в единое со мной,
И гильзы, о броню звеня,
И в бой неравный
Зовут вперед, зовут меня.
И бой мы этот принимаем,
В замену мертвых мы идём.
Ура! И оборону прорываем,
Мы в бой плечо к плечу идём.
Панджшер. Гибель 1-й разведроты
Душманы в горах Панджшера
***
Посвящается разведчику Вьюнову Сергею,
всем десантникам 3-й роты 781 отд. Разв. батальона
и Гореликову Ю.А., погибшему 03.02.86 г., канал Чарикарка
Как фаланга?
Мы разведка лезем в гору!
И грянул гром.
Вперед, десант! Не быть позору,
Даём мы «духам» бой!
Жестокий бой!
Шестерых они теряют.
Быстрей! Уходим все за мной.
Кислый нам кричит:
«Идем мы по тропинке за тобой».
Опять ущелья, опять идти нам в гору,
Нас «духи» окружить хотят.
Не обмануть им нас.
Мы окружаем их, как маленьких ребят.
Свистят над нами пули
И в небо трассера летят.
Не знали тогда еще «духи»
Девятнадцатилетних крутых десантников солдат!
***
Командиру 3-й роты, старшему лейтенанту Мирошникову,
и Поваляеву А.В., умер 10.10.84 г.
Командир Мирошников,
Ущелье вспомни.
С тобой освобождали мы заложников.
Короткий бой,
Враг прячется средь скал,
Звериный вой.
Стрелять мой автомат устал.
Устал и я.
Быстрей уехать навсегда,
Где счастлив я, где родина моя.
Зовут её Россия.
Игорь Черных
1984 г.
Руха. Мы десантируемся
Зеленка
Их и вправду человек сорок, а нас семеро! Разворачиваемся и что есть мочи бежим назад к домику, пока нас не засекли. Дом огорожен огромным сплошным дувалом (глиняная стена), ворота закрыты! Забегаем за угол, лихорадочно ищем место, где можно занять хоть какую никакую оборону. Я ору в эфире командиру, что все духи бегут на нас. Занимаю оборону, но надолго меня не хватит, пусть пару групп бегут мне на помощь. Он говорит выходи на летчиков, сориентируй их и они сейчас долбанут туда со всех своих стволов! Выхожу на радиосвязь с летчиками, пытаюсь объяснить, что к чему. Наконец, тот что высадил нас и тот, что видел нас, когда мы обозначали себя дымами, с ориентировали своих «Горбатых» где мы находимся. Через пару минут над нами проносится два «Горбатых», которые просят дать целеуказания. В горах это что, дал очередь трассирующих пуль и все для летчиков ясно, а здесь какие трассера, когда видимости 15-20 метров!
Это я описываю все уже полчаса, а на самом деле все это происходит в течении 7-10 мин. Смотрю, духи уже в метрах 500-стах от нас, продолжают между деревьями бежать в нашу сторону. Увидев «Горбатых» Они все дружно залегли и ведут огонь по вертолетам. Умные СУКИ! Я говорю летчикам, сейчас я покажу рапудой (Это такая фигня на вроде новогодней «хлопушки», дергаешь за веревочку и оттуда вылетает ракета которая летит на метров 200-300) Я ору бойцам: «У кого рапуды, стрельните в сторону духов!». Не помню кто, выбегает чуть вперед с рапудой в руках, дергает за веревочку и ракета с шипением вылетает с «хлопушки». Пролетев метров 15, О БОЖЕ ОНА УДАРЯЕТСЯ В ВЕТКУ ДЕРЕВА, ЗАСТРЕВАЕТ В НЕЙ И ГОРИТ ЯРКИМ ПЛАМЕНЕМ. Вертолетчик по радио спокойненько так мне говорит: «Все, увидел. » Два «Горбатых» разворачиваются и я успеваю заметить, как с их подвесок вылетают ракеты и дружненько летят в нашу сторону! Давать какую-то команду не стоило, это видели ВСЕ! Возле дувала была какая-то огромная яма и мы все дружно, проделав суперакробатические трюки, просто влетели в неё. Конечно же я не завидую «Духам», кто частенько на своей шкуре испытывает работу вертолетчиков, мне одного раза хватило на всю оставшуюся жизнь! 30 секунд воя, грохота и скрежета, хватило, чтобы все наши души вывернулись на изнанку.
Детишки есть детишки, они все сидели на порожке и с удивлением рассматривали наши действия. Я в совершенстве владею узбекским языком и за полтора года, научился немного изъясняться на Афганском. Женщина, их мать, говорить на узбекском не могла, но понимала. И так я на узбекском, она на афганском, если честно мы быстро с ней нашли общий язык. Она дала нам казан, кое какие восточные сладости, я открыл банку сгущенки и пытался угостить детишек. Они первый раз в жизни видели, что это такое, боялись пробовать, но когда же я все таки убедил их попробовать обмакнутую в сгущенку лепешку, радости их не было предела. Они что-то лепетали своей маме, совали ей в рот лепешку, она стеснялась, но когда попробовала, даже на ее смуглой коже щек, проявился легкий румянец. Стало понятно, что и она в жизни пробовала это первый раз.
Во дворе было много курей. У убитого духа в кармане было 60 тыс. афганей, ну естественно мы их реквизировали. Я отдаю эти афгани хозяйке и говорю ей, можно мои солдаты зарежут три курицы. Удивлению ее не было предела. Она отказывалась брать деньги, но я засунул в карман пацаненка и дал команду бойцам поймать три курицы. Одну им, одну саперам и одну нам с лейтенантом. Команда молниеносно была выполнена и уже через полчаса мы с лейтенантом сидели у очага и жарили свою курицу в казане.
Лейтенантик был ну просто симпатяга, такое детское личико, румяные щечки, пухленькие губки. Такой весь нежный, такой культурный. Он всего полгода был в Афгане и то два месяца из которых был в отпуске, только что приехал и это была первая операция после отпуска. Звали его Дима, а сам он был по-моему из Калининграда. Он просто «балдел», что оказался с нами. Скажу честно, наверное меня ни кто не опровергнет, ДШМГ в ту пору считалось самым элитным подразделением, на нас всегда во всех гарнизонах смотрели все с уважением от солдата до генерала! конечно же мы все гордились этим. Даже в Союзе на базе, когда шло любое наше подразделение и вдруг встречалось с другим, то подразделение гарнизона останавливалось и пропускало наше, потому что это было ДШ.
Так вот и лейтенант, глядя на моих солдат, как они, ну как-то расковано, без суеты выполняли свои обязанности, глядя, как все выполняют не то что мои указания, а все распоряжения сержанта, наблюдая нашу воинскую сплоченность, все это вызывало в нем восторг. Ну а «писком» стало, когда жаря курицу, я достал свою полуторалитровую фляжку и налил в «чеплыжки» водки! Это был первый день операции, а на операцию офицеры без литра водки не вылетали. Ну что говорю ему, заварфулупеним за знакомство?! Это было любимое выражение моего начальника Юры Урванцева. Мы выпили, закусили колбаской из запасов, которые уложила в мешок мне жена перед вылетом на операцию. Закурили. Я сам просто «балдел», глядя на лейтенанта. Вспоминал, как мне было дико, когда я тоже первый раз лейтенантиком, в первый же вечер знакомства в блиндаже у командира дрожащей рукой держал чеплыжку с водкой. Мне тогда не верилось, что я сидел в кругу офицеров которые уже по два года отвоевали в Афгане, у которых на груди боевые ордена и медали, которые с первой минуты считали меня своим родным братом. Вот и лейтенантик сейчас смотрел на меня с таким восторгом, как я когда то на своих.
Ночь, тишина, такая благодать и вдруг два взрыва подряд! Меня отбросило взрывной волной в одну сторону, лейтенанта в другую. Кто-то истошно закричал: «К БОЮ! ДУХИ. » В ушах все звенело. Это был выстрел с гранотомета с тыла. Граната ударила где-то с метр выше нас, пробить дувал не смогла, но нас отшвырнуло ударной волной. Спрашиваю лейтенанта ЖИВ?! Он очумело кивает головой, я кричу: «Беги в БТР», а сам по лестнице взлетаю на крышу. Не могу понять, мы ждали духов с озера, а по нам бьют с тыла.
Вроде все утихомирилось. Подходит лейтенант. Я обнял его, говорю: «Спасибо, Димон, здорово вы их!». Говорю: «Пулеметчику утром объявим благодарность». Он мне с такой гордостью говорит: «Ну зачем утром, сейчас объявляйте! Я за пулеметом сидел!». Я его обнял, говорю, что завтра доложу командиру, чтобы вышли на твое командование с ходатайством о представлении его к медали. Он засмущался, но вижу, как ему было это приятно слышать.
Казан был наш цел, вот только курицу нашу всю пылью припорошило. Мы облили ее кипятком, налили еще по чаплыжке, заварфулупенили и жизнь стала медом. Я взял фонарик, сходил в дом. Бедная женщина обняла своих детишек и, зажавшись в углу, все тихо скулили. Я как мог успокоил их, сказал чтобы спали и ничего не боялись, все хорошо. С Димкой до утра мы просидели на крыше, он рассказывал мне про море, про девчонок и так про все-все и не слова о войне. Все равно шандарахнуло нас здорово. Нас пару раз стошнило, я все свалил на водку. Это сейчас понимаю, что виной тому было полученная контузия.
С рассветом пошли осматривать местность. Я показал Диме, куда граната попала, он нашел осколок и взял его на память. В арыке откуда по нам стреляли, следы крови, значит мы кого-то зацепили. На Димкиных минах подорвались духи, двое лежали в метрах 15-ти от камышей. Один с ППШ, второй с АКМом. Были еще кровавые следы, которые уходили в камыши. Ну вот говорю, Димон, это уже точно твоя работа. Было видно, что он первый раз видит трупы и это для него очень тяжелое зрелище. Это первый раз тяжело, а потом так привыкаешь, как сейчас мы привыкли ко всем терактам, особенно на Кавказе, что и практически не придаем этому внимания.
Через пару часов прилетели борты и стали утюжить все камыши. И нурсовали, и бомбили, и пытались сжечь. Но камыш был сырой и как только «доблесные» сарбозы начинали пробовать их прочесать, оттуда слышались выстрелы и они, как крысы с корабля бежали назад к нам на позиции. К обеду вспомнили про нашего «бродягу» и от блока Мангруппы к нам выдвинулся БТР. Через минут сорок подъезжает Семидесятка с десантом и капитаном. Капитан пытался наорать на лейтенанта, я говорю: «Товарищ капитан, если бы не ваш лейтенант, нам бы хана пришла». Мы сели перекусили, выпили на посошок, обнялись и они поехали к себе. Через минут 20 в стороне, куда они поехали началась жуткая стрельба! Слышу по радио, духи пошли на прорыв. Толи звука БТРов напугались то ли еще что, но всей оравой рванули из камышей. Мы приготовились к бою, но у нас тишина, вся стрельба в той стороне. И вдруг слышу по радио, борт вызывают, офицер ранен. Врываюсь в эфир, спрашиваю: «Кто ранен, кто ранен?». Отвечают: «С маленькими звездами с брони». Через некоторое время слышу доклад: «Холодный!».
Не хочу верить, боюсь поверить, боюсь спросить, нахожу в себе силы, добиваюсь правды всеми правдами и неправдами. Лучше бы не узнавал! НЕТ БОЛЬШЕ ДИМКИ. НЕТ ЛЕЙТЕНАНТА. Нет пацана, которому еще жить да жить! Даже тогда, сознавая, какая случилась беда, я только сейчас сознаю, какое горе это для родителей! Сознаю, потому что сам отец двоих сыновей! Нет наверное бОльшего горя на свете. Дети должны хоронить своих родителей, но упаси ГОСПОДИ, когда это случается наоборот!
Как-то на одной из улиц, мы наткнулись на разбомбленный дукан (магазин). Чего только там не было. Имею ввиду всяких побрякушек. Но так как от нас все еще шел специфический запашок, народ набрал всякого рода душистого масла в маленьких пузыречках. Чуть ли не французские духи. Каждый вылил на себя по паре флаконов! Вообще жесть. Теперь даже мухи в метре от нас в обморок падали. В одном доме под ковром нашли кучу денег Екатериновских. Поражаюсь, не уж то и они еще были там в ходу?! Что бы не наносить урон домашнему хозяйству, куриц добывали уже в кишлаке. Он как вымер. В первую же ночь все жители куда то ушли, скорее всего по родственникам в другие кишлаки. Ведь мы же были неверными Кяфирами и душегубами.
Возвращаясь в свой караван-сарай уже мечтали о хорошем ужине из жареной курятины. Что-что а воюя в горах деликатесом считалось сурки и дикобразы. А ведь ели все, и змей, и черепах, и сусликов и ни кто ни разу не отравился и не заболел! Тьфу-тьфу-тьфу!
Хозяйка всегда выбегала ко мне навстречу с кумганом (медный кувшин) горячей воды, поливала на руки и рассказывала все, что произошло за день. Я тогда представился ей именем Роим и она меня называла командон Роим. (Что удивительно, оно стало моим афганским именем. В последствии все афганские сарбозы, хадовцы, царандои, самадовцы где бы я ни был звали меня так. Как то идя по одному кишлаку, я увидел, как местные пацанята тыкали в меня пальцем и шептали друг другу: «Командон Роим, командон Роим». Если честно, я был в супершоке!).
Как-то вечером сижу на ступеньке, пацанята крутятся возле меня. Взял листок бумаги и сделал им бумажный самолетик. Кинул, он сделал плавный круг и приземлился. Видели бы их восторг! Это не описать, это надо видеть! Думаю, чем бы еще их удивить? Взял веревку, дощечку и сделал им обычные качели. Сперва они боялись, но потом, сколько визгу было, сколько восторга. Даже мама не удержалась! Раскачивалась и хохотала! Это было как в индийском кино!
По радио сказали, что завтра будем сниматься. Я об этом сказал хозяйке. Правда, у нее погрустнели глаза. Говорит мне, я сделаю сегодня ужин, придете? Говорю: «Делай, приду». Вечером подходит ко мне говорит, что ужин готов. Ну, я умылся, взял пару банок сгущенки, консервы и пошел в гости, к ней на женскую половину. Дастархан был накрыт по-царски. А в центре, огромное блюдо белоснежного плова. Такого белоснежного, что в жизни больше я такого не встречал или просто он мне тогда под впечатлениями таким показался. Она одетая во что-то невообразимо восточное посадила меня в центре, помыла мои руки, вытерла, ну вообщем, как в сказке. Детишки разодетые не хуже мамы, прилипли ко мне с обеих сторон и каждый совал мне в рот то изюм, то орешек, то какую-то сладость. Сидели долго, часа три, наелись, напились чая, наговорились. Я ей рассказывал про Советский союз, про телевизор, про холодильник, про школы в общем обо всем. Потом встал, поцеловал ее ручку и стал благодарить за ужин. Она спрашивает: «Вы что, пойдете спать на свою крышу?». Я говорю: «Да». Сейчас на старости лет вспоминая этот случай, думаю, что я, наверное, очень ее обидел. Но ведь поражаюсь и своему коммунистическому воспитанию. Ведь в тот момент честно, я не думал про измену жене, я думал, что нельзя Советскому офицеру, коммунисту, вот так вот переступить эту грань! Дурак, честное слово!!
Утром пришли борты и наш борт плюхнулся рядом с домом. Она подбежала ко мне и сунула в руки платочек. Синий, такой бархатный, весь с крендюльками, вышитый руками. Я залез в борт и попросил летчика сделать круг над домом! Мы делали круг над домом, а на крыше стояла она с детишками и все дружно махали руками нам вслед!
Джелалабад и Чарикарская «зелёнка»
Обсудить предстоящие мероприятия, выяснить, кому нужна помощь, и вспомнить ушедших — для этого ветераны Афганистана собираются каждую среду. На той войне у каждого была своя история.
Один автомат на двоих
Маме, воспитавшей его без отца, писем не писал — отправлял фотографии. На них он сидит без автомата, загорает. Когда два с половиной месяца из Файзабада не было никаких вестей, родные уже собирались писать командиру полка. И тут пришёл очередной снимок: «Всё хорошо. Кормят нормально, едим виноград».
Александр Михайлович вспоминает, как с напарником прошёл два минных поля и даже не знал, что они заминированы; как с одним автоматом на двоих попали в засаду.
В его послужном списке две медали «За отвагу». В родную Белоруссию после дембеля поехал не сразу. Вместе с 14 сослуживцами отправился в Дебальцево — к матери умершего на его руках товарища Валерия Шматова.
— Я выполнял интернациональный долг, как и любой из нас. Просто мне посчастливилось вернуться домой, — считает Александр Чайко. — Это всё равно никогда не забудется, лишь немножко притупится.
«Наградных мы не видели»
Андрея Ржавитина судьба забросила в Джелалабад, что в 80 км от Пакистана.
— Это оазис Афганистана. Самое жаркое после пустыни место, — вспоминает Андрей Александрович. — Акклиматизация шла тяжело. Температура на солнце иногда достигала 70 градусов.
В отдельном батальоне охраны аэродрома он служил с 1986 по 1988 год. Жил на отдельной заставе без воды и света — с керосинками. Продукты завозили раз в месяц.
Днём бойцы прочёсывали местность (заставы находились в 15 км от аэродрома, на каждой 20 человек), а ночью стояли на постах: случались обстрелы. В госпиталь Ржавитин попал через две недели после прилёта: машина подорвалась на мине. Из Афганистана его батальон выходил одним из первых —
в мае 1988 года.
— Медаль «За боевые за-слуги» дали, когда я уже пошёл на дембель. Наградных мы не видели, — вспоминает Андрей Александрович. — Я уже с сопки спустился, как взводный кричит: «Ржавитин, стоять! Медаль тебе не нужна?». А я и забыл про неё. Лишь бы домой.
Женская доля
Среди ветеранов-афганцев сегодня и Любовь Ярагина — супруга погибшего офицера Сергея Ярагина. С будущим вертолётчиком она училась в одной школе. Потом жили в гарнизоне на Дальнем Востоке, откуда в Афганистан приказом отправили всю эскадрилью мужа.
— Тогда говорили, что мы ни с кем не воюем. Но я знала, где находится муж.
Сергей Ярагин был командиром звена вертолётов МИ-24. В Афганистане прослужил месяц: 6 июля 1985-го погиб при обстреле автоколонны… Ему было 28 лет, остались жена и двухлетняя дочь. Афганцы сами нашли Любовь Ярагину через военкомат. Часто приглашают её вместе с дочерью в гости, поздравляют с праздниками, приезжают с подарками.
Сейчас внук Любови Егоровны участвует в конкурсе проектов к 30-летию вывода войск из Афганистана. Вместе с мамой брал книгу памяти и фотографии деда. Так продолжается память о нём, продолжается жизнь.
Фото автора
За девять лет войны
в Афганистане погибли семь северодвинцев, призванных городским военкоматом.
Зелёнка в Афгане. 8
Я на проческе
***
Посвящается механику-пулемётчику Жваку, Кучеренко Александру
таджикам переводчикам: Шарифу, Собзаеву С.,
и Александрову А.А., погибшему 30.10.84 г., Руха
Бьет по врагам КПВТ.
В ущелье «духи».
Идет неравный бой.
Патрон в патроннике заклинило.
Жвак! Кричат разведчики наперебой.
Лишь БМП в трясучке вся
Слилась в единое со мной,
И гильзы, о броню звеня,
И в бой неравный
Зовут вперед, зовут меня.
И бой мы этот принимаем,
В замену мертвых мы идём.
Ура! И оборону прорываем,
Мы в бой плечо к плечу идём.
Панджшер. Гибель 1-й разведроты
Душманы в горах Панджшера
***
Посвящается разведчику Вьюнову Сергею,
всем десантникам 3-й роты 781 отд. Разв. батальона
и Гореликову Ю.А., погибшему 03.02.86 г., канал Чарикарка
Как фаланга?
Мы разведка лезем в гору!
И грянул гром.
Вперед, десант! Не быть позору,
Даём мы «духам» бой!
Жестокий бой!
Шестерых они теряют.
Быстрей! Уходим все за мной.
Кислый нам кричит:
«Идем мы по тропинке за тобой».
Опять ущелья, опять идти нам в гору,
Нас «духи» окружить хотят.
Не обмануть им нас.
Мы окружаем их, как маленьких ребят.
Свистят над нами пули
И в небо трассера летят.
Не знали тогда еще «духи»
Девятнадцатилетних крутых десантников солдат!
***
Командиру 3-й роты, старшему лейтенанту Мирошникову,
и Поваляеву А.В., умер 10.10.84 г.
Командир Мирошников,
Ущелье вспомни.
С тобой освобождали мы заложников.
Короткий бой,
Враг прячется средь скал,
Звериный вой.
Стрелять мой автомат устал.
Устал и я.
Быстрей уехать навсегда,
Где счастлив я, где родина моя.
Зовут её Россия.
Игорь Черных
1984 г.
Руха. Мы десантируемся
Поэма Засада Афган
Что такое,
в Афгане- «зелёнка».
-Виноградники возле дорог,
Серпантином петляет бетонка,
Опираясь на горный отрог.
По бетонке идём спозаранку,
На пути каждый знает своё:
Чьи-то руки,сжимают баранку,
Чьи-то руки сжимают цевьё,
А растительность сбоку дороги
Закрывает обзор и прицел.
Унести поскорее бы ноги
Из «зелёнки», покуда кто цел.
Жми на газ до конца, до упора,
Вдруг проскочим, и не полыхнет
Впереди, из зелёного створа,
Обжигающе красным огнём.
Паутиной
на лезвии тонком,
Очень многих,
кому не свезло,
Поглотит
и укроет «зелёнка»,
И намажет
“зелёнкою” лоб.
Стали “духи “ уж не те,
Возросли количеством,
В третий год число потерь,
Резко увеличилось.
Умножает их война
Чисто по прогрессии,
На дорогах долбят нас
Превращая в месиво.
Был по армии приказ,
Полный напряжения,
В ходе рейса, чтоб никак
Без сопровождения.
В одиночку запретить
Выезды дорогою,
И числом, до десяти,
Никуда не трогаться.
В сборном пункте
для колонн,
Собрана, загружена
Невеликая числом
С брониками дюжина…
Чарикарский комендант,
Сверившись с часами,
Как пузатый таракан
Шевельнул усами:
— Крокодил* поставь, браток,
За бронёй подале,
Столик там, наискосок,-
Распишись в журнале.
Ты, вторым, за мной иди,
Жми на все педали,
На броне боец следит,
Чтоб не отставали.
За тобой наливники**,
Сбоку три шаланды***.
Угнездились вахлаки****
Что на горле гланды…
Сбор недолгий, в путь пора,
Душу успокоя,
Лучше двинуться с утра,
Всё поменьше зноя.
Кавалькада из машин
Пыхнув сизым дымом,
Вдаль умчалась, поспешив
Крокодила мимо.
Наш известный тихоход
Завсегда даст маху,
Никого не обойдет,
Разве черепаху.
Уж на что боец Таир
Скуден на вопросы,
— Что,
сказал мне,-
Командир,
Все ушли, нас бросив.
— Руль держи, поменьше ной,
И поставим точку,
Мы прорвёмся, не впервой
Шпарить в одиночку…
Гул мотора, ровный гул,
Дым от сигареты,
Я глаза свои сомкнул,
Проверял примету*:
“-Тёмный фон, в нём полукруг,
Контуром неясным,
Проявился сразу вдруг
Цветом ярко-красным.
Кроме цинка ничего
Дома не осталось,
Здесь, среди душманских гор,
Пеплом разметалось…”
Напрягаясь от толчка,
Сжатый во пружину,
Бросил в сторону, слегка
Наклонивши спину.
— Приготовься к бою, брат,
Глянь вперёд, чуть ниже,-
— Кстати, где твой автомат,
Что-то я не вижу?
Ты последуй, командир,
Моему примеру,
Ради жизни впереди,
Примешь нашу веру.
Ты подумай головой,
Я, простой водитель,
Ну а ты ведь не такой,
Станешь предводитель…
Не мечтай,дружок. Увы,
С ними сядешь в лужу,
— Отдохнув без головы,
Кишками наружу.
Впереди поворот,
дорога покрыта
Копотью черной –
на серый бетон.
Два “КамАза” лежат
грудой разбитой
У обочин, с обоих сторон.
Справа выемка,
надо объехать,
Скорость – до тридцати.
Рокот мотора,
тревожное эхо,
Капот задевает кусты.
Гром автоматный,
звон стекол разбитых,
Внезапный водителя вскрик.
Бой начинается
очень стремительно
И с холодком внутри.
Звук посторонний.
Вскинул я голову,
Смотрю и не верю,
а сам как в бреду,
Внутри заиграло,
вскипело, наполнило:
— Танки на помощь идут. *
Очнись,
мой товарищ,
Они уже близко,
глаза подними,
повернись,
Наши подходят –
родные танкисты,
Ещё три минуты,
и мы спасены…
Снаряды над нами
летят в полуметре.
Ад, грохот,
терзает живьём.
Я маленький,
я незаметный,
Я в землю вползаю
червём.
“ – Товарищ полковник.*
Старший лейтенант…
Следовал в колонне,
Скрылась,-не догнал.
Дальше, вне охраны,
Следовал без них,
Встретили душманы
Возле Бетани.
У зелёнки, с краю,
Жахнул пулем ёт,
Сколько их не знаю…
Был гранатомет.
ЗИЛ сгорел у сопки,
Подожгли в бою,
Водитель “трёхсотый”**
Я пока в строю.
Думал край, короче
Выручили нас,
Я доклад закончил.
Старший лейтенант…”
… Доктор, как конфетку,
Руку бинтовал,
А потом в “таблетку”
За собой позвал:
— Там лежит водитель,
Он совсем без сил,
Влезьте, подойдите
Очень уж просил…
…За пространством люка,
Шинами зажат,
Взял Таир за руку
И к лицу прижал.
Приподнялся ажно
И опять прилёг,
Стала рука влажной
От солдатских слёз
И с меня полились,
Вытер их тайком
И наружу вылез,
Проглотивши ком.
Подошел к лечилке:
— Парень то живой,
Разверни носилки
На выход головой.
“ – Товарищ подполковник.*
Старший лейтенант…
Следовал в колонне,
Скрылась,-не догнал.
Дальше, вне охраны,
Следовал без них,
Встретили душманы
Возле Бетани.
У зелёнки, с краю,
Жахнул пулемёт,
Сколько их не знаю…
Был гранатомет.
ЗИЛ сгорел у сопки,
Подожгли в бою,
Водитель “трёхсотый”
Я пока в строю.
Думал край, короче
Выручили нас,
Я доклад закончил.
Старший лейтенант…”
И сказал начштаба,
На доклад в ответ:
— Не скули, не баба,
Понимаешь –нет.
— В бардачке сгорели,
Знать не доглядел,
Да и сам я еле
В схватке уцелел…
После медсанбата,
Через время, пусть,
С вами я ребята
Плотно разберусь.
Я про всех вас знаю,
Ты из их числа,
Все вы разгильдяи
Не хватает зла…
Я ответил нежно,
Закипев сполна:
— Слушай ты, болезный,
А пошел бы на…
Ты вали с Афгана,
Мой тебе совет,
И как можно рано,-
Понимаешь-нет.
Или так откосишь,
Или заболей,
Задушевно просит
Боевой старлей.
Ты не наш, засланец,
Вот мои слова,-
Без тебя мы станем
Дальше воевать.