зеркало для героя о чем

«Это в конечном счёте история очищения». О фильме «Зеркало для героя», процессе его создания и важности для современного зрителя рассказывает Народный артист РФ, кинорежиссёр Владимир Хотиненко

2 ноября на «Лучезарном Ангеле» будет организована творческая встреча с Народным артистом Российской Федерации, кинорежиссёром, сценаристом, актёром, продюсером, педагогом Владимиром Ивановичем Хотиненко. В рамках мероприятия запланирован показ его фильма «Зеркало для героя». В преддверии кинофестиваля Владимир Иванович согласился дать интервью о фильме и его создании.

– Владимир Иванович, расскажите, пожалуйста, что для Вас фильм «Зеркало для героя», и что, на Ваш взгляд, он может дать сегодняшнему зрителю?

– Я как автор могу заблуждаться, но мне кажется, что эта картина не устарела по всему – и по приёмам, и по смыслам, которые там есть. До этого я снял две картины и, честно говоря, даже закрадывалась мысль, что, может быть, я зря сменил профессию архитектора на профессию режиссёра. Потому что, хотя я и имел призы за снятые картины, но не чувствовал того, ради чего это стоило затевать, не чувствовал, что я снимаю кино. И только уже в процессе съемок «Зеркала для героя» у меня появилось ощущение, что ради этого стоило морочиться.

История возникновения фильма замечательная. У меня в плане была третья картина на Свердловской киностудии, и была неплохая идея: молодые ребята-новобранцы едут в часть, такое роуд муви в поезде. Договорились с очень известным драматургом, он написал историю, я уже в запуске, есть сроки. Приезжаю в Москву к автору сценария, он мне читает текст, – и я оказываюсь перед выбором: он маститый драматург, я, в общем, ещё никто, но осознаю, что если соглашусь, назад уже дороги не будет, а я понимаю, что – нет. Я набираюсь смелости, говорю ему, он охотно соглашается: он сам чувствует, что это немножко не то, что я хотел.

А незадолго до этого мне главный редактор Свердловской киностудии Леонард Толстой дал почитать повесть Рыбаса, которая так и называлась: «Зеркало для героя». Там не было повторяющегося дня, но был сам момент попадания людей в 1949-й год. У меня в голове эта история крутилась. И я, буквально выйдя за дверь этого маститого драматурга, ломанулся в Госкино, где был замечательный председатель Николай Яковлевич Сычев, которому я благодарен по гроб жизни. Пробиваюсь к нему на приём, он меня принимает, и я ему начинаю рассказывать эту историю из «Зеркала для героя», что-то придумывая по ходу. И дальше – как такие магические моменты в жизни возможны, это называется судьба или какой-то промысел, – он мне говорит: «Хорошо, я тебя запускаю. В эти же сроки уложишься? В эти же деньги уложишься?» – я отвечаю: «Да». Он сказал: «Я тебя запускаю, принесите заявку», – ведь надо было соблюсти формальности.

И я от него несусь к Наде Кожушаной, начинаю ей рассказывать эту историю. Ну, она никогда ничего с восторгом не воспринимала. Но буквально через несколько дней Надя звонит: «Приезжай». Я приезжаю, она меня встречает словами: «Только не говори «нет»! Только не говори «нет» сразу!» И рассказывает, что придумала принцип повторяющегося, зацикленного дня. И всё: я понял, что кино есть. Идеи зацикленного дня до фильма «Зеркало для героя» в кино не было никогда. Надя Кожушаная придумала новый драматургический приём, это её заслуга. Потом в «Дне сурка» у нас это стырили – причём тут даже вопросов нет, что стырили, потому что наше кино было известным, оно показывалось на разных фестивалях.

В общем, такая цепь совершенно магических событий. Плюс я до этого Колтакова снимал, и у меня не было сомнений, что он должен играть в этом фильме. Потом я познакомился, работая у Никиты Михалкова на «Родне», с Иваном Бортником, и тоже хотел его снимать. У меня была эта пара, и мне не нужно было делать больше никакие пробы. И был город Донецк.

И дальше – тоже с приключениями всё шло. Это была первая картина, которую я снимал на плёнку Kodak. Тогда Kodak привозили из-за границы, это тоже свои приключения. Но главное, что я тогда понял, что делаю кино. Надо было для просмотра материала договариваться с кинотеатром, там плёнку смотрели без звука и монтажа всей съемочной группой. И тогда, во время просмотра, у меня появилось замечательное ощущение, что это то самое.

Мучились с финалом. Мы с Надей даже поругались на этой почве и несколько лет не общались. Она придумала какие-то свои варианты, по-своему любопытные, перестроечные, где герой закапывал отца… Я говорю: «Нет, Надя». И мы с ней даже поссорились. Что характерно, когда мы с ней были в этой долгой размолвке, мне приснился сон, что мы встретились, плачем, обнимаемся, просим друг у друга прощения… чуть ли не в слезах проснулся. Я не слишком сентиментален, но это было очень пронзительно. И буквально на этот или на следующий день была какая-то передача на телевидении про Свердловскую киностудию. Я прихожу – и она там. И мы за кулисами с ней помирились, обнялись. Можно сказать, сон реализовался. И вскоре она ушла в мир иной. Слава Богу, что мы до этого успели помириться, иначе мне было бы тяжело.

Так вот, я снимаю кино, а финала нет. У нас предпоследний съемочный день, мы снимаем в 150 километрах от Донецка сцену субботника. И всё хорошо, только на меня вся группа смотрит, потому что знает, что финала этой истории нет.

А там у нас была игровая машина «Победа», которая оказалась живучей необыкновенно: она у нас в кадре переворачивалась из дубля в дубль. Я с каскадёрами на ней возвращаюсь в Донецк. Завтра последний съемочный день, и есть 150 километров, чтобы придумать финал. Терриконы, закатное солнце, всё красиво, машина едет… я в полном ужасе, потому что финала нет. Сколько времени прошло, а как будто вчера всё было… И вот уже замаячил Донецк – и вдруг я просто увидел все кадры. Подсознание – оно же у нас, как компьютер, работает – выстрелило это всё в стрессовой ситуации за 10 минут до Донецка: герой приходит и видит самого себя, и тот его видит – и всё сложилось. Приехал, группе рассказал, устроили аплодисменты. На следующий день сняли эту сцену, и фильм был готов.

Эта картина принесла мне славу, после неё я стал известным режиссёром, она пользовалась популярностью. Ко мне не было отбоя от журналистов, все хотели интервью. Через некоторое время (были уже мощные либеральные потоки) один уважаемый редактор одного известного журнала где-то написал, что этот фильм льёт воду на мельницу сталинизма. И как отрезало! Я стал временно нерукопожатным.

Но для меня это на самом деле тогда уже не имело значения. Моё личное отношение к фильму сформировалось, потому что я снимал его для своих родителей. У меня там герои одеты, как одевались мои папа и мама (я показывал художнику по костюмам фотографии моих родителей). Боря Галкин, игравший отца Сергея, был одет, как мой отец. Я снимал для родителей и этого поколения, которое тогда вычёркивалось из социума, им как бы говорили: «Вы все виноваты, при вас эти злодейства творились». Это невероятно убогая формула – «вы все виноваты, не только Сталин, а всё ваше поколение». А я смотрю на эти фотографии – там сидят мама и папа, они живут нормальной человеческой жизнью, любят друг друга, у них есть дети. Они ведут себя с достоинством, они ни на кого не настучали.

У мамы отец в лагерях умер. Тоже отдельная история: такой здоровый был человек, 2 м 6 см ростом, ему выходить на свободу надо, он сходил в баню, надел чистое бельё, лёг на лавку и умер. Его уже отпустили, а он умер. Я, кстати, картину «Рой» снимал в местах, где были эти лагеря, пытался найти его могилу, но он был похоронен где-то в общей могиле – и всё.
Отец моего отца погиб на фронте. Позже моя сестра разыскала его могилу. А сначала он был без вести пропавшим.

У мамы брат Коля был лётчиком и трагически погиб. И так далее. То есть это всё люди, которые жили человеческой жизнью. Тогда я для себя сформулировал, что времена могут быть всякими, но всегда есть вопрос личного достоинства в этой жизни. Вопрос: достойно себя человек ведёт или нет. А всякие сложности – это просто повод проявить себя, свои человеческие качества.

Вот, в общем, то, чем было для меня «Зеркало для героя». И вот буквально вчера на пресс-конференции по моему новому фильму о Ленине ко мне подошёл молодой человек, который сказал: «»Зеркало для героя» – это картина и моя, и моих родителей». И я глубоко убеждён, что если я сейчас пройду по улице метров 300, подойдёт какой-нибудь человек и скажет: «Спасибо Вам за «Зеркало для героя»».

Хотя фильм получил в своё время специальный приз жюри на Всесоюзном кинофестивале, и я был обласкан критикой, но для меня самый главный приз – то, что мама успела посмотреть картину (папы уже не было). Она была достаточно сдержанным человеком. Но я увидел, что она видит себя, её подружки видят себя… Мне важно было снять что-то такое, что укрепило бы это поколение. Ведь что значит «я пожил здесь зря»? Это жестоко. Жили не зря, жили по-человечески, со всеми слабостями и всем прочим.

И вот уже 30 с лишним лет прошло, а до сих пор подходят и говорят: «Спасибо Вам за «Зеркало для героя»».

– Владимир Иванович, я встречала различные трактовки финала Вашего фильма, но хотелось бы услышать от Вас: герои вернулись или они что-то повернули в прошлом, так что вернуться уже не могли.

– Они себя повернули – это главный момент. Ведь там предлагается взять попробовать: так не получилось? – да, не получилось… а если так. Там есть принципиальный диалог, написанный Надей, когда герой Колтакова говорит, что они же не люди – взял, стёр… они ничего не помнят. А герой Бортника говорит: «Они меняются. Если изо дня в день повторять одно и то же – они запоминают. Нужно только ежедневно и с полной отдачей».

– И в финале «Ныне отпущаеши…» задаёт особый тон… получается, душа героя успокоилась…

– Да, это же «Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко…» Дело в том, что эта тема пронзительно звучит в картине «Несколько дней из жизни И. И. Обломова», в сцене, где мальчик бежит по полю. Александр Адабашьян даже чуть-чуть обиделся, что я её взял. А я крутил-крутил, слушал другие варианты исполнения, но понял, что надо именно этот. Для меня это был и какой-то привет… Во всяком случае, я понял, что без «Ныне отпущаеши» обойтись не могу, и мне нужна именно эта партия.

И там есть замечательный момент, когда в 1949-м мальчишка, который погиб в шахте, ходит с патефоном, а потом Иван Бортник в финале ходит так же. Когда я готовился к съемкам, я пришёл на День Победы к Большому театру, там собирались ветераны. И я увидел эту сцену. Ветераны танцевали, а между ними ходил молодой парень с патефоном, играющим какую-то старую мелодию. Невероятно пронзительно. И я подумал, что это обязательно нужно снять. Так что этот крайне важный компонент я взял из жизни.

– Владимир Иванович, спасибо Вам большое за интервью!

Творческая встреча с Народным артистом Российской Федерации, кинорежиссёром Владимиром Хотиненко (с показом фильма «Зеркало для героя») будет проходить в рамках проекта «КиноЗеркало Истории» кинофестиваля «Лучезарный Ангел» в зале «Конев» кинотеатра «Поклонка» 2 ноября с 15.00 до 18.30.

Источник

Зеркало для героя (1987)

Средняя оценка:
1987. СССР. 139 минут.
Жанр: драма / фантастика.

Режиссер: Владимир Иванович Хотиненко.
Сценарий Надежда Кожушаная по одноименной повести Святослава Рыбаса,
оператор Евгений Гребнев,
художники Михаил Розенштейн, Сергей Карнет,
композитор Борис Петров,
использована также музыка группы «Наутилус Помпилиус».

В главных ролях: Сергей Колтаков, Иван Бортник.
В ролях: Борис Галкин, Виктор Смирнов, Наталья Акимова, Феликс Степун.

Интересные факты о фильме:

Святослав Рыбас придумал очень плодотворную идею. Идею, которая оправдывает постоянное повторение одного и того же действия, что составляет одну из основных фишек в абсурдистских текстах, хотя иногда кажется немного надуманной. В любом случае, иногда приходится довольно сильно стараться, чтобы это повторение было оправданным. Фильм получается также довольно абсурдным, но все это получается естественно. Своим долгом почитаю, кстати, отметить, что мой любимый псевдофилософ Вадим Руднев считает это повторение одной из главных примет и одним из главных достижений современной культуры. Возьмите, например, из раза в раз повторяющуюся рекламу.

Вообще современный человек гораздо больше воспринимает информации, чем человек старой формации. Более того, он хочет воспринимать больше информации, он informational junky, доза информации каждый раз должна быть все больше, а идей ограниченное количество, поэтому приходится навязчиво повторять одну и ту же. Подтверждением того, что человеку приходится постоянно занимать свой мозг, служит обилие людей, заполняющих в метро судоку или читающих там Юлию Шилову — спроси любого из них, большинство признает (я верю), что все это трэш; но надо же чем-то себя развлечь!

Вообще я посмотрел одним глазом текст его повести. (Ремарка: а смешное выражение: «посмотреть одним глазом». Я не понимаю, как это, женщина, например, говорит мужу: я только зайду в магазин, посмотрю одним глазком на обувь. Нет уж, ты, милая, смотри двумя глазами! Одним глазом получится в два раза дольше! Вот как мне кажется.) Стилистически повесть, по моему мнению, очень плохая. Напоминает по простоте примерно школьное сочинение, но это не та простота, в которую хотел впасть Пастернак, а та, что хуже воровства. Что не отменяет, конечно, гениальности самой идеи. «Как написано» здесь гораздо хуже, чем «о чем написано», а написано о довольно важных вещах.

Идея та же, что в незаслуженно более известном «Дне сурка»: повторение одного и того же дня, вариативность поведения человека перед лицом непонятно откуда взявшихся обстоятельств. Я бы сказал, что «Зеркало для героя» — это помесь «Дня сурка» и «Мы из будущего», если бы оба этих фильма не были сняты позже. В «Зеркале для героя» персонажи каждый день просыпаются в один и тот же день, только в прошлом.

При этом, используя одну и ту же идею, фильмы различаются вот в чем. В «Дне сурка» главный герой, оказавшийся во временной ловушке, проходит некоторую эволюцию от скотины к хорошему человеку; в «Зеркале для героя» этот человек разделен на двоих: один вообще не хочет ничего делать, говорит, что в прошлом живут бесплотные фантомы и все старания обречены на неудачу, другой каждый раз пытается закрыть шахту, которая вскоре обвалится, и за которую, кстати, он в будущем как раз и отсидел. Второй, пытаясь спасти людей, личностно совершенствуется будь здоров; первый же, который ничего не хочет делать, ссылаясь на старый тезис, что сегодня тот же день, что был вчера, вызывает сильнейшую антипатию.

Пожалуй, только в советском кино умели изображать людей, к которым можно испытывать такую антипатию. То есть просто вот встал бы и врезал ему! Непонятно, почему такие вообще живут на свете. Кандидат наук, написал диссертацию по бесполезной науке социологии. Интеллигент в худшем понимании этого слова: человек не действия, а рассуждения, при этом оправдывающий свое бездействие высшими мотивами, думающий, что имеет право судить и осуждать других, говорить им вещи, разрушающие (или потенциально могущие разрушить) их мировоззрение, способный своими высшими соображениями оправдать любую подлость; гнида, одним словом.

Что до собственно фильма, он очень хороший, но у него есть недостатки. Основной: многое слишком топорно сделано, в лоб. Второй, побочный, мне кажется, следствие основного — эта вот примета советского «продвинутого» кино, когда герои начинают вдруг громко петь (как бы от отчаяния), или задушевно говорить: «устал я, Леша», или там «да неужели же ты не понимаешь, что все равно он сюда не приедет, и ты зря потратил свои деньги?» Или женщина, картинно прикладывающая руку к голове и произносящая одну из вышеупомянутых реплик. В общем, крайняя искусственность и истеричность диалогов, бьющая прямо в агитационную цель. В прошлом, кстати, такие диалоги оправданы: не знаю, специально или случайно, но получается заштампованность гоголевских таких чиновников сорок восьмого года.

Всякий символизм, наподобие того, что героя выталкивают из машины и одновременно он рождается из живота у мамы, тоже слишком очевиден. Режиссер перестарался, считая своих зрителей идиотами.

Есть надежда, что интеллигент, рождаясь дважды, как бы перерождается, и его этот экскурс в прошлое чему-то учит. Однако надежда эта мнимая: по-моему, человек, будучи подлецом, измениться не может, и, кроме того, будучи малодушным, в будущем он появится уже в двух экземплярах. Это, в общем, соответствует принципу обратной эволюции: начиная с какого-то момента преуспевают не хорошие, а плохие. Благородство — антиэволюционный фактор.

P.S. Забыл написать (а хотел!) что накрашенный молодой Бутусов на концертной съемке «Наутилуса» очень похож на накрашенного молодого Ника Кейва на концертной съемке в «Небе над Берлином». В какое же говно он сейчас превратился, прости господи. И еще при жизни Кормильцева, ах, ах.

Фильм Хотиненко показывает полную непознаваемость чужого времени. Рассуждение о периоде истории всегда остается вне опыта, умозрительным, басенным и бесовским. Зацикливая день рабочей деревеньки, в которой главное — углевая дОбыча, автор делает речь о товарище Сталине — вечной, смерти — игрушечными, персонажей — ломкими и бессмысленными. Абсурдность героев могла бы вызвать смех, но вызывает только спазм, потому что герои попали не в прошлое, но в кошмар. Из любого хорошего музея с остывшими экспонатами есть выход, но здесь его нет. Герои, остающиеся во власти своих проблем, не способны вписаться в картинку не только потому, что это чужое время, а им тут нет места, не только потому, что день не меняется, но и потому, что сотканы из иной ткани, сделаны из другого мяса, мыслят по другим принципам. Унылая картинка, обшарпанные стены, скудный быт, мелкие характеры, бесполезные трепыхания, повторенные несколько раз, увеличивают амплитуду, выдавая кафкианское отчание. Хотиненко не добирается до мощного мракобесия «Дома под звездным небом», но ниша у фильмов весьма схожая.

Можно было бы подумать, что провал во время, когда ныне сломленный отец был молодым, каким-то образом сблизит мироощущения отца и сына. Что бы сделал с таким сюжетом Голливуд? Сын набрался бы опыта, вернулся к папке с новым пониманием и пожал руку. Но герои попадают в осколок зеркала, еще сильнее отделяясь от какого бы то ни было осознания. Интеллигентская слабина и отсутствие идеалов внутри трагикомического заевшего магнитофона. Надо сказать, что можно пойти и дальше, говоря не только о непознаваемости, но и фатализме, невозможности изменения основных исторических моментов. Столкновение разных уровней мышления тоже вызывает крах. Перестроечные фильмы вообще очень четко ловят эту ограниченную забитую сущность, живущую мелким воровством и блудом из-под полы. Но если один над этим рефлексирует, то другой просто повторяет, чтобы получать синусоидальный эффект.

Если же говорить по существу, то этот фильм уныл и вызывает депрессию. Особенно концовка, когда вернувшийся герой начинает расхаживать среди повзрослевших людей с глуповатой улыбкой вместо того, чтобы раскрасить серобуромалиновую пленку.

Большинство «правильных» фильмов, то есть, содержащих в себе какую-либо мораль, строятся по такому принципу: главный герой отправляется в странствие и пройдя через серию испытаний возвращается возмужавшим, закаленным и зачастую изменившим свое мировоззрение. Человек приобретает ценный опыт. Большинство людей никогда бы не смогло повторить, скажем, подвиг Фродо из «Властелина колец» (им просто не хватило бы отваги), поэтому в книгах или фильмах вроде «Зеркала для героя», «День сурка», «Мы из будущего», весьма схожих между собой по общей идее, за дело берется непреодолимая и неведомая сила, ставящая человека в невероятную ситуацию. Фатум делает из второстепенных персонажей главных героев. При этом сохраняется реализм, и личность развивается последовательно, в отличие, например, от «Армии тьмы» или таиландского «Путешествия в прошлое».

Если уж начал сравнивать, то продолжу. «Зеркало для героя» симпатичнее патриотической картины «Мы из будущего», во-первых, потому, что меньше пафоса, во-вторых, — более живые, объемные герои. А главное, что прошлое и настоящее воспринимаются главным героем во многом через призму отношений между ним, 38-летним циником-лингвистом, и его отцом, энергичным пенсионером, «болеющим» за Родину. Следовательно, в фильме присутствует более острый, более личный конфликт. Фильм человечнее. Отец обвиняет Сергея в том, что тот бездействует, когда «Россия гибнет», а Сергей обвиняет отца в том, что зато тот «слишком много действовал», и это мол, они, их поколение, подвели Россию к пресловутому «краю гибели» (естественно, ни в какую такую «гибель» Сергей не верит). Фатум забрасывает Сергея и его случайного знакомого Андрея, который старше его на несколько лет, в 1949-й год. В шахтерском городке, который восстанавливается после войны, кипит жизнь. Стоит отдать должное Надежде Кожушанной и Владимиру Хотиненко: им удалось избежать упрощенности, свойственной фильму «Мы из будущего», в показе людей разных эпох. Если Милюков ставит крест на всем нынешнем поколении, то Хотиненко акцентирует внимание на разнице характеров. Тот же Андрей, отсидевший два года за обвал шахты Пьяная (он состоял при ней инженером, т.е. был ответственным лицом), не уступает предыдущему поколению в активности. Видимо, он уже приобрел ценный опыт за решеткой, неволя закалила этого представителя «гнилой интеллигенции».

Положение у героев «Зеркала» гораздо серьезнее, чем у героев «Дня сурка» или «Мы из будущего». Помимо испытания прошлым, их воля должна пройти огонь и медные трубы «зацикленного» времени. Сергей считает, что спасти их может мудрое восточное бездействие, Андрей же каждый раз настойчиво пытается добиться закрытия шахты Пьяная, за которую его посадят через 35 лет. Интересно также, что главные герои хоть и не могут перемещаться во времени (9 мая неизменно превращается в 8 мая), зато могут перемещаться в пространстве. В частности, Сергей предпримет путешествие в Москву, словно надеясь, что на поезде достигнет скорости, при которой начнет искривляться время 🙂

Отец попросит чекистов отпустить Сергея, мол, видно же, что это — придурок, и те, подумав, велят ему выходить. Тот упирается, крича, что они приказывают выходить только для того, чтобы «шлепнуть» его на обочине. Его пытаются вытолкать из «победы» силой, и когда он в мучениях и в отчаянном страхе вываливается из автомобиля, мать Сергея рожает его (9-я мая 1949 года — год его фактического рождения). В это же мгновение он переносится в 1987 год. Эффектный и зловещий символ — чекистская «победа» как неуютная и страшная утроба эпохи, из которой на свет выходят «новые» люди, чтобы этот же свет поменять (если, конечно, когда-нибудь смогут выйти, а не родиться мертвыми).

В конечном же итоге все эти фантастические повороты сюжета потребовались не для того, чтобы восхититься героическими поколениями давно минувших лет (как в «Мы из будущего»), а чтобы сын мог лучше понять отца.

Удивительно, конечно, воспринимается фильм именно сейчас — 20 лет спустя. Он был снят примерно в середине отрезка, начальная точка которого является 1949-м годом, а конечная — 2008-м. «Гудбай, Америка», написанная группой «моллюсков», сейчас кажется такой же изумляющей древностью, как для Сергея — милиционер на коне и паровоз на угле.

Источник